Ангел (Нуар) (1/1)

Если бы у меня внезапно появилась возможность написать письмо Отто, что бы я мог сказать ему сейчас, после всех этих лет? Что вспоминаю наш первый поцелуй, и ту искренность, которая двигала мной, когда я касался его лица, бледных острых скул,или его гладкой мальчишеской груди и изящных как у девушки ключиц? Невыносимо представить, что наша связь могла бы продолжаться по сей день. Но я хочу, чтобы он помнил – я любил его. Если когда-нибудь у него родится сын, я хотел бы чтобы он был назван в мою честь. Норман. Гордо и в то же время без особых изысков.

Не думаю, что он хотя бы иногда вспоминает обо мне. Хотя возможно он рассказывал о наших недолгих встречах своим теперешним знакомым.

?Мой дорогой Октавиус?, - написал бы я, и вне сомнения, черниласлезились бы и растекались, - ?Моя единственная любовь. Императорского рода, божественного происхождения. Потомок Цезарей и гордых римлян, императоров Карла Великого и безумца Нерона, Оттона и Калигулы. Кого я смогу взять в жены теперь, лукавый ты бесенок! Ведь я не смогу полюбить никого, кроме тебя! Никого я не смогу целовать так же страстно, как тебя, мой херувим. Никого не смогу обнимать так горячо, как тебя. Ни с кем другим не смогу я быть таким откровенным, как с тобой. Помнишь ли ты, с чего всё началось? Как впервые наши взгляды встретились, как впервые соприкоснулись ладони? Я часто думаю, какой могла бы быть наша жизнь, если бы ты остался со мной. Как долго бы мы смогли скрывать наши чувства от посторонних глаз? Ты помнишь тот день, когда я впервые заключил тебя в свои объятия, прижал твоё хрупкое тело к себе и впился губами в твои губы? Что было бы, если бы судьба подарила нам ещё один шанс? Если бы я только мог вновь прижать тебя к своей груди, даже на глазах сотен проходящих мимо людей. Лишь представь - восторг, и мы теряющие разум, охваченные страстью и упоением того, что теперь нам не надо прятаться от посторонних глаз. Я не видел тебя уже вечность, с тех самых пор как ты разбил мне сердце?. Помню, когда впервые увидел его, сидящего в старомодном инвалидном кресле с полированными ручками и высокой спинкой. Бледный тонкий юноша в черном смокинге, со строгими и безмятежными как у святых чертами. Светлые волосыи большие серые глаза. Он был преступно красив и напоминал ангела с полотенживописцев Ренесанса. Весь вечер я не сводил с него глаз, и лишь только мы остались наедине, упал к его искалеченным ногам и признался в любви. В тот миг я позабыл, что являю собой образчик абсолютного ужаса. Что, по сути своей я – мерзостный выродок, чудовище и грязный убийца, не знавший ничьей ласки. В тот миг на меня смотрело существо столь прекрасное, что я поверил в существованиеангелов и самого Всевышнего. И япроизнес слова, которые никогда никому не говорил, как молитву.

- Тогда докажи это, - дерзко ответил он, и приставил мне к горлу лезвие скальпеля. Позже я узнал, что он постоянно держал при себе что-нибудь острое.Мы отправились ко мне на квартиру, где я угостил его крепким, запрещенным в те годы контрабандным бутлегерским виски, и он любовался картинами и вычурной лепниной потолка, пока я пробуждал от сна его необрезанный член. Он сидел молча, не сопротивляясь, вцепившись в ручки из отполированного дерева своего антикварного кресла. В какой-то миг еголадонь опустилась на мой затылок. Я нежно обводил и перекатывал языком нежную как лепесток розы, чувствительную головку, пока бледные щеки моего ангела не зарделись, а дыхание не превратилось в рваные всхлипы. Вскоре он потянулся ко мне и, уткнувшись в шею, еле слышно пробормотал, что близок к пику. Я удвоил свои усилия и вскоре был вознагражден - он сдавленно застонал, его тело выгнулось, а изящные бедра требовательно качнулись мне навстречу. Его семя, густое и обильное, легло мне на язык как святое причастие. Мог ли я тогда знать, что вступил в сношения с нечистым духом? Я был околдован этим хрупким юношей. С того дня мы были неразлучны. Три долгих блаженных месяца мой искалеченный херувимрадовал меня одной лишь тенью улыбки на бледных губах. По единому требованию, кивку его благородной головы или мановениютонкой изящной кисти я был готов на все. Остров Эллис стал моим парадизом. Зловоние городаобращалась благоуханием парфюмерной лавки, едва он появлялсярядом.Ничто,даже смрад смерти и крови от его перчаток, не могли оттолкнуть меня. Я любил его красоту античной статуи, его чувственный влажный рот, его строгий профиль падшего ангела, тонкий овал лица - бледный и нежный,его холодный и коварный разум, его жестокость и кровожадное любопытство, с которым он раскраивал черепные коробки и кромсал человеческий мозг. Я отдал бы ему собственный мозг, не задумываясь ни секунды. Точно так же как я отдал ему свое тело. Он предавался страсти с таким же упоением, с какимставил свои извращенные эксперименты. Взращенный на земляхЧерного континента, он привнес в наши встречи немало экзотического, о чем впрочем, ранее знал лишь понаслышке. Вкусив однажды от запретного плода, он жадно постигал тайны науки любви, и эти недолгие упоительные месяцы я был учителем при благодарном ученике. На публике мы держались холодно и отстранено. Я организовал банду, привлек к работе несколько своих людей, организовал поставки товара вместе с несколькими другими так называемыми ?криминальными боссами?. Отто держался вежливо и показательно наивно. Такому молодому человеку сложно разобраться в хитросплетениях операций мафии.Я один знал, что мой мальчик, как ядовитый паук сидя в центре гигантской паутины,сразу же узнает о малейших колебаниях, о каждой сделке и каждой разборке в городе. Наши приватные встречи оставались тайными, потому чтовокруг него постоянно тенью шнырял тот, другой. Курт Коннорс, кажется, тоже немец, тощий и невзрачный, с черными волосами и жестким суровым лицом. Этот потерял руку, и пустой рукав за ненадобностью скатанный и пристегнутый, производил удручающее зрелище. Он был помощником при Отто, и звал его не иначе как ?доктор?. Я часто видел его, когда сходил с парома на причал в бухте острова. Коннорс не беспокоил меня. Я мог быубить его одним шлепком. Что до самого Отто, сейчас я часто представляю себе его гибель. Бледный, настолько насколько вообще возможно, выпотрошенный, с вывернутыми наружу кишками, в луже собственной крови, алой и темной. Его смерть должна наступить от моей руки. Он бросил меня и сбежал. В свою распрекрасную Германию. Подкрылышко тамошних властей, потому что какой-то грязный мальчишкаедва не изукрасил его смазливое личико.

Как я тебя ненавижу, Отто. Как я тебя хочу. Каждую ночь, в моих снах, постоянно. В сновидениях и ночных кошмарах твой образ властвует безраздельно. Длинные тонкие пальцы, проникающие внутрь моего тела,жаркий шепот, пронзительный взгляд стальных глаз, таких же ледяных как твои иглы и скальпели. Ты вырезаешь мое сердце и забираешь его с собой. Подари его своему сумасшедшему фюреру, мне оно уже ни к чему. Лучше так. День за днем жить безутешным горем утраты, с хрупкими мечтами, ночными кошмарами, с надеждой на твое возвращение. И когда ты вернешься, я буду готов.