Почему бы и нет? (1/1)

Влажными глазами, светлыми локонами меня не очаруешь, потому что у той, единственной, которую я когда-либо любил они были темнее. И глаза, не такие. Не такие голубые как у моего недавно найденного брата, не такие как у тебя польская Жанна Д’арк. Любишь свою Польшу, любишь своего Чарторыйского, которого и любишь потому что веришь, что он еще верен Польше. А он при Дворе императора уже забылся, потерял свои корни среди светских раутов. Это ведь так просто, потеряться среди благополучия. А ты единственное напоминание. Связалась с Орденом, веришь обещаниям Мастера и грезишь о свободной Польше. Это напоминает мне сразу о двоих близких мне людях. С одной меня связывало прошлое. С другим - настоящее. Но ты удивительным образом воплощаешь в себе черты и одного и другого. Ту, которую мне довелось обучать всему и любить, тоже была единственной девушкой в Ордене. Но, пожалуй, на этом ваше сходство и заканчивается. Ксения была авантюристкой. Тебя, наверное, тоже следовало бы так назвать, Зося, но язык не поворачивается. Ксения не была никому верна, никакой Родине, никакому Ордену. Никогда ей не были интересны цели, которые преследовала эта организация. А шпионила она, то, что называется ради искусства, так же как и любила ради того, чтобы любить. И человека, которого она выбрала, чтобы стать ему верной, я был готов убить. Сейчас же по иронии судьбы он стал тем за кого я убью.И этот человек похож на тебя еще больше, чем Ксения. Я никогда не мог понять эту вашу преданность Родине. Может, потому-что у меня её никогда не было? Но я был предан Ордену, поэтому, имею понятие, что такое лояльность. И поверь мне, это не то за что нужно погибать. Поступай исходя из твоих собственных интересов. Но ты отвергаешь мои советы. То ли от того что ты глупа, и тебе нужно набить собственные шишки. То ли, действительно дело в этой твоей пресловутой преданность Польше и ты и действительно, перевоплощение Жанны Д’Арк без армии? Я мог бы преподать тебе пару уроков по доброте душевной, так как ты действительно редчайший из подвидов. И меня это даже интригует, потому что, то, чем ты называешь смыслом своей жизни, я нахожу безумно неуместным и пустой тратой времени. Стоит ли сотый раз объяснять таким детишкам как ты, только что вступившие в Орден, что всем плевать на свободу твоей страны, и Орден запросто сделает из нее еще одно место, где столкнет все государства, которые ему нужно? Но ты не хочешь слушать голос разума. И ты знаешь, мне нет до этого дела. Я не собираюсь вразумлять тех одержимых которые верят что Орден делает что-либо взамен на преданность ему.Но, все же Учитель уже не тот, раз выбрал тебя. Шпион из тебя неважный. А искусительница тем паче. Ксении, ты не замена, потому что она никогда не преследовала целей. У тебя же, Зося, все на лбу написано. И это интригует по причине того, что, как я уже выразился, нахожу это нелепым. Кого ты, дитё, способна соблазнить? Решила соблазнить маркиза, а потом убить, да еще и выведать информацию? Но соблазнительница из тебя не очень искусная, но и я не такой уж и ценитель женщин. Не такой как Адам Чарторыйский. Ему пришлись по душе русские барышни. Ну а мне, надо признаться, никогда не доводилось состоять в отношениях с пламенными революционерками. Ты даже в постель меня хотела затащить ради своей Польши? Стелешься под каждого с мыслью, что делаешь это ради своей родины? Это должно бы задеть мое самолюбие, но как я, уже говорил я не такой уж и ценитель женщин. Но все же я опять нахожу это невероятным. Вокруг целый мир, а у тебя на уме лишь твоя ненаглядная родина? И ты хочешь верить что для всех она должна быть так же важна? Неужели хроническое чувство патриотизма настолько ослепляет?Из чистого любопытства спрашиваю, когда ты с Чарторыйским делила ложе, тоже думала о своем крае? Или же с ним у вас происходила связь душ, по причине совместного укрепления национального духа? В таком случае - это идиллия. И мне досадно, что я не верю в это. И досадно мне, что твой обожаемый не разделяет твоих чувств. Всех твоих чувств. Признаться, делаешь ты все без капли чувственности. Когда скользил руками по твоему телу, оно хоть и вздрагивало, только далеко не от наслаждения, а больше от желания побыстрее с этим покончить. Всегда ненавидел когда женщины отдаются через силу, а хуже того, когда они не могут этого скрыть. Это отбивает любое желание. Но я не внимательный барин, и не джентльмен, чтобы мне было до этого дело. А за те последние дни, что ты не давала мне покоя своей слежкой, я имею право хоть на какое-то возмещение за мое расшатанное самообладание. И я привык не получать отдачи от тех, кого люблю. А посему твой отказ меня не сильно расстроил. Какой пример жертвенности! Думаешь, история тебя запомнит как великую мученицу? Какая отвага и самоотверженность в глазах и какое еле ощутимое отчаяние в голосе. Но ты, пожалуй, его не слышишь. Его слышат лишь те, кто ни во что не верит и ни к чему не стремится, тот, кто сам по себе. Я свое отчаяние пережил и похоронил. Какая воинственность и какое непотухающее пламя во взоре. Я думал, что ты меня порешишь при первом же напоминание о твоей слабости. Но я слегка просчитался на твой счет. Ты не лелеешь грезы о том, что твоя жизнь может в одночасье перемениться и ты сможешь стать другим человеком по собственной прихоти. Вот и я не верю, поэтому и не ушел из Братства. Судьба подарила мне брата, но не дала мне другую жизнь, в которой я бы мог строить из себя бодрячка, ослепленным новым витком свободы и надежд, как тот молодец, бывший крепостной, которого я случайно увидел выходящим из харчевни, судя по всему не направляющемуся к чему-то хорошему. С такими полными надежд глазами идут лишь за тем, чтобы наткнуться на какой-нибудь летальный исход. В этой стране не существует счастья в чистом виде. Это я уже успел усвоить. Из этого я делаю вывод, что ты не мечтаешь о счастье со своим Чарторыйским, но еще больше ты не желаешь ему счастья с кем-либо. А особенно, что какая-нибудь русская дворянка будет счастлива с ним. Тебе невыносима мысль о том, что кто-то столь дорогой тебе может изменить свои взгляды и идеи. И ты не прощаешь этого, что дает мне право думать, что твой возраст составляет двадцать лет с небольшим. Я чувствую себя слишком старым и умудренным опытом по сравнению с тобой. С другой стороны, ты готова подставить под удар любое количество людей, как генерал, который борется до победы. Это приводит меня в замешательство, ведь ты не так проста, как кажешься. Хочешь показать, что твой дух в сравнении с духом Чарторыйского усмирить невозможно. А ответь мне, если выбирать, что тебе дороже, судьба Польши или князь? Потому что мне трудно поверить в то, что ты не делаешь это ради того, чтобы обратить заблудившегося обратно в веру? Неужели тебе есть чем удивить меня? Ты отводишь глаза когда я ставлю твою страну и князя на одни весы. Знать бы, что скрывается за этим. Но спустя очень короткое время я понимаю, что ты любишь свою Польшу, и это единственное, о чем ты можешь говорить. Эта такая редкость- женщина, одержимая идеей. Женщины, воодушевленные идеей, с которыми мне приходилось иметь дело, были безвкусными. К тому же, это такой моветон. Все они были не так молоды. Никогда не мог подумать, что молодой девушке, пронизанной идеей с головы до пят, это может придавать ту искру, которая заставляет кровь дослужившихся до затертых шхер в душе тайных агентов бурлить, а ум-сеять любопытные предположения. Я все равно не могу этого понять. Но ты не нуждаешься в моем понимании, не так ли? Так же как и в предупреждениях Адама Чарторыйского. И ты не заинтересована ни в чем и ни в ком больше, чем сделать свою страну свободной! Ты должна поднять свой народ и устроить бунт. Стоит признаться, я бы с интересом за этим понаблюдал. Такой пытливый взгляд и горящее сердце, и я был бы не против обжечься его пламенем. И что-то мне подсказывало, что такой шанс мне будет дан. Это не последняя наша встреча, так как польская бунтарка будет наступать мне на пятки, а может даже попытается убить? Это лишь подольет еще больше масла в огонь моего любопытства. Меня наверняка в ближайшее время отправят куда-нибудь. Петр ведь собирается куда-то, а я всегда следую за ним как тень. И все-таки, на этот раз я буду ожидать своего возвращения как никогда, и если тебя не обнаружат и не убьют за попытку сделать переворот или Орден не прикажет избавится от тебя за тем что не нуждается в твоих услугах, возможно я сам помогу тебе. И можешь и дальше любить свою Польшу. Но только её...