15 ноября 1940 года, Англия, Ковентри (1/1)

- Нет! ! ! Этого не может быть! ! ! Ты врешь!, - стоящая в гостиной девушка кричала на парня перед ней. - Этого не могло случиться! Это ошибка!- Люси, мне жаль, но это правда. Твой отец мертв. Город уничтожен почти до основания. Никого не осталось. Нашему дому еще повезло, его не задело. . .- Ты врешь!, - девушку сотрясали рыдания, обессилев, она упала на колени. - Нет! Нет. Нет, нет. . . Этого не может быть. . .- Люси, успокойся. Это война. Здесь может быть все. Я понимаю, ты тоскуешь по отцу. Но слезами его не вернешь. Если ты будешь сидеть тут и плакать, ничего хорошего не будет, - парень жестоко оборвал причитания Люси, подошел к ней и встряхнул за плечи. - Думаешь, твой отец был бы счастлив, увидев, как ты льешь слезы и ничего не делаешь для того, чтобы себя защитить?!- Как ты можешь быть таким жестоким?! Ты совсем его не любил!, - Люси что было сил оттолкнула Ренфилда от себя.

Он не останавливался:- Ошибаешься, я любил твоего отца. Он был и мне отцом, если помнишь. Но бессмысленной потерей времени ты не почтишь его память. Ты должна жить ради него, а не подвергать её опасности, чем ты занимаешься сейчас. Бомбардировщики еще могут вернуться.- Мне все равно, - слезы переставали течь. Бледная Люси поднялась, пошатываясь, и обратила взгляд на Ренфилда. - Мне все равно, Ренф.- Мне не все равно! Я дал слово твоему отцу беречь тебя и я это сделаю! Мы уезжаем!- Куда? - Люси была ошеломлена такой вспышкой гнева обычно неэмоционального Ренфилда. - Кому мы нужны?- В Румынию. Там у меня есть знакомый. Он предлагал нам убежище на случай, если Германии и Англии не удастся прийти к соглашению. Мы отправляемся к нему. Если тебе надо что-то взять, у тебя есть не больше получаса, - Ренфилд вернулся к своему неторопливому, словно снисходительному тону. - Попрощайся с домом, Люси. Мы вряд ли когда-нибудь сюда вернемся, - он вышел из комнаты, оставив Люси наедине с её самым большим в жизни горем. Она чувствовала, она очень боялась, что эта война, так внезапно начавшаяся, принесет ей еще очень много горя и страданий. И Ренфилду, теперь единственному её самому близкому человеку.