1 часть (1/1)

1777 год. Записка Моцарта. " 19 сентября. Мне казалось, что эти мгновения будут длиться вечно. Они были одновременно мучительными и прекрасными. Прекрасным в них было то, что наконец я знаю правду. Мы оба знаем правду. Я и Антонио. И я не знаю, стало ли мне от неё легче. Как же там мой верный друг? Мне так срочно пришлось покинуть его. Надеюсь, во время моего отъезда с Сальери ничего не случится. И мне становится так стыдно за своё существование. И за этот отъезд. Мне бы хотелось оказаться с ним рядом прямо здесь и сейчас. Но и без работы я остаться тоже не могу. Одной из моей главной целей сейчас является стать учителем принцессы Вюртембергской Элизабет. И я вынужден оставить близкого друга. А может, и не друга вовсе. " 2 Сентября.—?И как же там твоё творчество, Антонио? - спросил Карлос Франко, друг Сальери. —?Даже не знаю, как сказать тебе. Мне кажется, что я замер и стою на месте. И это касается не только творчества, но и всей жизни. Мне кажется, что где- то впереди должен быть выход. Так что, я не мог бы позволить себе работу, даже самую простую.—Ты хочешь сказать, что совсем остановился? Но почему? У тебя же такой потенциал, такие данные! ? Антонио, я так завидую тебе. Но ты же столько труда вложил в работу. Разве нет? Ты достиг многого!—И этого недостаточно! — сорвался Сальери. Его дыхание вмиг стало тяжёлым, хотя, нельзя было сказать, что и до этого он был в настроении, - прости за это, Карлос. ? Я знаю, что не должен так разговаривать с тобой, но, думаю, что ты меня поймёшь.—Что-то терзает тебя. Тебе так не кажется? - Франко положил руку под щеку, сидя на кресле, стоящем в его комнате. Обычно?, когда друзья хотели просто хорошо провести время, они шли в какое-нибудь заведение или беседовали на улице. Но если беседа происходила у кого-нибудь дома, то, значит, это что-то очень личное. Не для чужих глаз. Вот это и беспокоило Антонио. Что- то происходило с его душой, что- то менялось. Или это что-то сидело в нём очень и очень давно... Никто не мог дать точного ответа. Даже сам Сальери. У него пропало желание работать. Он не мог найти себе места. Ему больше не хотелось оставаться одному. —Нет, я так не думаю. —Ты точно не в порядке, друг мой. Здоровые люди так себя не ведут. Ты уж прости меня, но говорю, как есть. —А что меня может терзать? - спросил Антонио, наклоня голову и взглянув на Карлоса воспросительно и строго, словно язвительный и очень неприятный учитель. —? Не знаю. Что- то, что ты не хочешь показывать. Или что-то, о чем не хочешь рассказывать. А-а-а, я понял! Ты просто скрываешь от меня что-то бесподобное! Сначала говоришь, что у тебя ничего не получается, а потом - раз! И я услышу великолепную вещь твоего авторства. Ты ведь шутишь надо мною, верно? —Эх, если бы... - Сальери уставился в пол. ? В его усталых глазах плескалась тоска. Карлосу вдруг показалось, что этого человека много лет не замечали - только краем глаза косились. И это было действительно так. Он потух. Потух в славе других людей. —Может быть, у тебя депрессия? - жалостливо посмотрел на него друг, - ? Ну, может быть, все не так серьезно, как ты думаешь? Может, тебе нужно что- нибудь от доктора?—Я не знаю, что со мной. Честное слово - не знаю. Мне кажется, что всё, что я делаю, так бессмысленно. Но стараюсь. Всё ещё стараюсь. —Какой ты противоречивый, - вздохнул Франко и скользнул взглядом по всей комнате. Он снова пытался разглядеть что-нибудь в ней, что могло увлечь Сальери. Но кроме книг да учебников по музыке от неумелых горе-композиторов, которые они обсудили уже много раз, ничего не было. Ничего не могло спасти Антонио, ничего не могло сойти с небес и сжалиться над ним, давая новую веру в жизнь. Ничего, кроме искоренения проблемы. В этом и была сложность, - у тебя странное отношение к своему творчеству. Ты стараешься, но не признаешь его. Любовь и ненависть. —Любовь и ненависть... - будто в бреду, в полусне повторил Сальери, - любовь. И ненависть. ??? Я то люблю музыку, то ненавижу её. Но она остается. Ненависть. Ничего кроме ненависти… —А как же любовь? - с огоньком в глазах спросил Карлос. —??Любовь? Любовь, - Сальери горько усмехнулся, - любовь уничтожила меня, вот что я скажу тебе. Это была моя единственная ошибка. И она до сих пор мучит меня. Знаешь, кажется, я начинаю понимать. Я, пожалуй, пойду, - Сальери подорвался с кресла и направился к выходу. —Антонио! ?- вскочил за ним друг, - куда же ты так быстро? —Мне нужно всё обдумать. Может быть, я приду к какому-нибудь решению. Мне нужен покой. Спасибо за беседу. До ?встречи, Карлос, - резко бросил Сальери и хлопнул дверью прямо перед носом Франко. —До встречи... - уже сам себе пробормотал Карлос. 4 Сентября. Как всегда, в приподнятом настроении, Вольфганг с самого утра музицировал в одной из Венских высших школ. То высокие ноты звучали колко и легко, словно весенняя беззаботная капель, то мелодия устремлялась в нижние регистры и грохотала там, словно гром.—Синьоре Моцарт, доброе утро! - прервала игру композитора директриса школы - Эрминия Конте - статная, стройная пожилая директриса с седым пучком на голове и старинным пенсне на носу. Юноша вздрогнул и повернулся к дверям. —И вам доброе утро, Конте. Что вас привело ко мне в столь ранний час? - поинтересовался он. ?— Я вас напугала? - Эрминия тактично улыбнулась. - Не обращайте внимания. Я вижу, вы сегодня не спали. Вы когда-нибудь спите? - смешливо спросила она. — Конечно нет, я же вампир, - с игривой, детской улыбкой ответил Моцарт, всем корпусом поворачиваясь к Конте, - а вампир должен всегда бодрствовать, даже во сне. Вот как я могу слушать музыку и спать?—Да-да, вы правы, - слегка посмеявшись, ответила пожилая директриса. ? - Но зато к вам идут лучшие ученики. Они хотят услышать от вас самую лучшую музыку.—Вот поэтому я и подался в вампиры. Что же, скоро должны прийти мои ученики. Кстати, а зачем вы спросили? - со щенячьим интересом спросил Моцарт. ?—? Ну как же, как же? Вы, сеньор Моцарт, человек уважаемый. Тратите столько сил, да ещё и сутками не спите. Нельзя же так отдавать себя музыке. Клянусь, если она отнимет у вас здоровье, то на ваших руках будут наручники! —Да что же я такого нарушил? - рассмеялся Амадей, качаясь на банкетном стуле. —Режим сна. ?? Конечно, вы знаете, что нужно спать шесть- семь часов в сутки. Так вот и спите, - пока Конте говорила, её смешливая улыбка сменялась серьёзностью и полной собранностью. Но Моцарта это не заботило:—И в наручниках буду играть! - и, гордо повернувшись к клавесину, он продолжил импровизировать, злорадно хихикая. ? ?— Получше некоторых, между прочим!—И ведь не угодишь вам... - с некоторой усталостью, но всё же спокойствием и умиротворением сказала Эрминия, - через 20 минут к вам подойдёт первый ученик. До встречи. Директриса вышла из кабинета. ?Моцарт продолжил играть. Через 5 минут ему наскучило это, и он уставился в окно. Солнце сияло. Чистое небо. Приятный сентябрь в этом году, однако. Птицы поют. Хорошо... В дверь постучали. — Войдите! - громко сказал Моцарт. —Здравствуйте, Синьор Моцарт, - застенчиво сказала девочка 12-ти лет, аккуратно закрывая за собой дверь. В её руках была стопка немного помятых нот.? ?— Здравствуй, - ответил Моцарт. Прошёл ещё один не менее интересный день в школе. Он был насыщен, как и другие. Многие люди работают не там, где хотят. Но Амадей - не из этого разряда. Он предан своей работе. Ученики общаются с ним, как со своим другом. И каждый день наполнен поводами для смеха и получения удовольствия от музыки. От той музыки, что Моцарт учит своих учеников. И тех, у кого руки идеально скользят по клавишам клавесина, и тех, у кого неопытные маленькие пальцы еле-еле ковыляют по инструменту. Он любит всех их до единого. А ещё - он любит свою работу. Своё мастерство. И жизнь. Настолько он хорош, что никто и никогда не смеет усомниться в этом. И никто не сможет даже помыслить об этом. Никогда. Моцарт уверен в себе на сто процентов. Ему никогда не будет скучно. И в свете своей жизни, такой яркой, играющей красками, городами, картами и вкусными блюдами, иногда он не замечает одной маленькой детали. Деталь, которая всегда была рядом с ним. Тень, что постоянно маячила за его спиной. Тихий и незаметный голос, похожий на дыхание. Звук его шагов. Словно эхо. Вечер. За окном темнеет. Последний ученик - мальчик с потрясающим слухом, уже ушёл домой. Иногда Амадей думал, что такие, как этот мальчишка, могут его превозмочь. Но он был даже рад. "Главное, чтобы все эти дети делали то, что доставляет им удовольствие. Мне, например, доставляет дикое удовольствие импровизация - подумал Моцарт, и, резко повернувшись к клавесину, начал виртуозно что-то наигрывать, что-то, чего до этой секунды никогда не существовало. " Окно было открыто. Послышался звук шагов и шорох. "Кому там приспичило под окнами шататься? - подумал Моцарт и затих". Шаги утихли. Но шорох был всё ещё отчётливо слышен. Вольфганг поднялся с банкетного стула и подошёл к окну. Он взглянул вниз, со второго этажа. Под окном стоял мужчина без парика. Немного растрепанный и растерянный. Он опирался на стену и глядел в землю, основательно прожигая её взглядом. Он заметил, что игра Моцарта прекратилась. Он заметил, что Моцарт его увидел. И, кажется, он настолько отчаялся во всём этом, что уже не мог ничего делать. Бежать нет смысла. И врать тоже. Ему было просто всё равно, кто его увидит и что о нём подумают. Мужчина поднял взгляд в темнеющее небо. Композитор смог разглядеть его лицо - это был Сальери. —Ну здравствуй, Моцарт, - Амадей с облегчением вздохнул. Ему уже не было дела до того, что тут делает этот человек. Он просто был напуган. —Антонио... - оперевшись на подоконник, вздохнул тот, - слава богу, это ты. Я так рад... —Рад?.. - тихо просил Сальери сам себя.—Что? - прислушиваясь, спросил Амадей, - ты что-то сказал? ?—Нет-нет, тебе послышалось, - Антонио наконец-то посмотрел на Моцарта и через силу улыбнулся, - почему ты перестал играть? Неужто я так громко хожу? - Моцарт пожал плечами. - это так прекрасно, - прошептал Сальери, - так прекрасно. —Спасибо, друг мой. ? Но что ты здесь делаешь? - Моцарт, прищурив глаза, внимательно вглядывался в Сальери.—Лгать не стану, - Антонио снова опустил взгляд в землю и поставил руки на пояс, - я знал, что ты будешь играть, поэтому и пришёл. ?— О, ты пришёл, чтобы меня послушать? ? - хмыкнул Моцарт. Сальери кивнул. - Это очень мило с твоей стороны. Давай я спущусь и мы пойдём куда-нибудь? Я так давно тебя не видел! —Целых три дня, Амадей, целых три дня... ? - "Целых три ночи я думал о тебе, - Антонио подошёл ближе к окну и с усталостью посмотрел на друга". - спускайся, пойдём.Моцарт схватил свой плащ с вешалки и, воодушевленный всей своей жизнью и появлением друга, поспешил ему навстречу. Его не особо заботило то, почему Сальери решил подкрасться к окну школы, он не видел в этом ничего странного. Для Амадея Сальери был просто другом, просто человеком, просто композитором. Ещё одним, среди десятков других. И ведь, по сути, вся его жизнь воспринималась им проще. Сальери же был тяжёл. Для него Моцарт был и предметом воздыхания, и причиной для зависти. Гениальный глупец. Дружелюбный враг. Любовь и ненависть. Он видел в Амадее и чистую душу, и коварного злодея. И нередко вспоминал слова Франко. "Ну да, я противоречив. И теперь я совсем запутался, что мне с ним делать. Признаться ли мне во всём, рыдая у него на плече, или же... Убить его? Это самый верный путь. Но как убить того, кого знаешь так давно, что он стал частью тебя самого? - думал Антонио, пока слеза текла по его щеке, - и как бы это не увидел этот... Щенок. ". Сальери вытер слёзы. Теперь не до них. Наконец, из-за угла выбежал энергичный и жизнерадостный Моцарт с неимоверно лучистой улыбкой на лице. "Он как ребёнок, ей богу, - подумал Антонио, - как невинное дитя. Знал бы ты, как ты заставляешь меня страдать. Почувствовал бы хоть на одну секунду... Хотя бы что- то похожее на угрызения совести..." И его душа снова наполнилась ненавистью.—Сальери, - Моцарт остановился в трёх метрах ?от Антонио, - что с тобой? Отчего ты так расстроен сегодня? —Разве? ? - спросил Антонио. Моцарт кивнул. Антонио глубоко вздохнул. - Да. Я, кажется, не в порядке. Но... Это временно. —Ты так растрёпан и не собран. ?Почему ты без парика? На тебя напали? Что произошло? ? - На меня никто не нападал, - ответил Антонио. "На себя посмотри, исчадие рая, - думал Сальери, - всегда одет, как с иголочки, весь такой жизнерадостный и переполненый любовью к жизни. Конечно, все, кто тебе не подобен, выглядят так, будто на них напали." Моцарт недоверчиво поднял брови. —Пойдём-ка, зайдём за твоим париком. ? ? - " Он не поверил, что я в порядке, - подумал Антонио, - неужели я выгляжу настолько жалко?" Становилось прохладно. В отличии от Моцарта, на Сальери тёплой одежды не было. Он лишь знал, что после уроков Амадей иногда играет в своё удовольствие на клавесине и изредка на скрипке. Антонио не было важно, замёрзнет он или нет, в каком виде он предстанет перед обществом, - он жаждал гениальной музыки. А сейчас он чувствовал вину. Ведь он вынуждает Амадея нервничать и беспокоиться. Ведь Моцарт был тем, кто всегда видел в нём вторую половину своей души. Вот и сейчас он прощает его за эту глупую выходку...—Антонио, вот чем же ты думал, когда выходил на улицу? - таща за собой Антонио, спрашивал Амадей, крепко держа друга за руку, - ты намеренно пытался простудиться? ? Зачем ты так безрассудно рискуешь своей драгоценной жизнью? Если бы ты был глупее, то я бы на тебя и не рассчитывал.—Тебе не стоит за меня беспокоиться, - ответил Сальери, - моя жизнь уж точно того не стоит. ?—Да что ты говоришь, друг мой!? - Моцарт остановился. Сальери понял, что случайно разгневал его и начал чувствовать себя ещё ущербнее, - тогда... Тогда сейчас твоя жизнь будет стоить моей! —Что ты собираешься делать? Моцарт снял ??с себя плащ и протянул его Сальери:—Надень.—Но ты же... А ты? Ты же простудишься! Лекции он мне тут читает. ??—Мы прошли достаточно, чтобы ты замёрз. Просто надень. Я не прошу от тебя чего-то сверхъестественного. Давай, чем быстрее наденешь, тем быстрее дойдём до твоего дома. Я всё равно заставлю тебя надеть этот плащ, вопрос только в том, когда это случится. ? ? Сальери несколько секунд колебался, но затем взял протянутый ему плащ и накинул его себе на плечи.—Другое дело. Пойдём скорее. Сальери ?тихо плёлся за Моцартом и винил себя. "Ангел спустился с небес. Почему ради этой мелочи он... Почему? Я словно грязь рядом с ним. И несмотря на мою упорную работу... Он всё равно лучший. Мерзавец. Мерзавец!" - думал Сальери. В такой довольно холодный вечер Антонио было странно видеть собранного Моцарта в одной лишь рубашке. И это из-за него. "Из-за меня Амадей может простудиться. Нет, нет уж. Если я и убью его... Да, когда-нибудь точно убью! Но не таким способом. Здесь явно не хватает драмы. Да-а... И кто из нас теперь мерзавец?.." - Сальери окончательно запутался в своих мыслях, вздохнул и попытался сосредоточиться на чем- нибудь другом.—Пришли, Антонио. ? Сальери достал ключи. "Так, главное сейчас ещё в ключах не запутаться, иначе я точно буду выглядеть полным ничтожеством" - подумал Антонио и вставил ключ в замок. Не запутался. —Ну как тебе моя великолепная актёрская игра? - с широкой улыбкой спросил Амадей, зайдя в прихожую дома Сальери. —Что? - снимая плащ Моцарта, спросил Сальери. Антонио был настолько погружен в свои мысли, что был немного напуган вопросом, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить то, что имел ввиду Моцарт, - а, да... То есть, ты не злишься на меня? —Нет. Но, вообще-то... Беспокоюсь. Не стоит тебе совершать такие необдуманные поступки, - улыбка пропала с лица Моцарта.—А, да, спасибо... Я понял, - Амадей молчал и смотрел в глаза Сальери. —Так, - Моцарт решил нарушить молчание, - зачем мы пришли? Да, точно, плащ и парик. Куда хочешь пойти сегодня, Антонио? ?—В бильярдный дом ?5 сентября. Антонио лежал в постели и думал. Много думал. О жизни, о творчестве. О Моцарте. О вчерашнем вечере. Вечер, кстати, они провели, как настоящие, самые обыкновенные друзья. Иногда Сальери даже улыбался, глядя Амадею в глаза, а тому было не до него. Моцарт катал шары и полностью был увлечён игрой. А Сальери думал о чём-то так же глубоко, как и наутро. И молчал. Почему- то его не тянуло шутить и балагурить, говорить глупости и рассказывать анекдоты. Он был очень задумчив. Сальери было тепло на душе, когда он видел в столь уютном месте чем-то увлеченного Моцарта. Но что-то тяготило его. Для него дружба с Амадеем была чем-то типа запретного плода: приторно сладко, тянет, но... Но нельзя. И каждый раз в этой битве он проигрывал самому себе. "Вчера я снова был с ним. И ведь несмотря на всё... Он продолжает смотреть на меня такими же чистыми и непорочными глазами, которые не выражают почти ничего, кроме... Я даже не знаю, что они выражают. Небесную чистоту. Идеал. Что-то новое, непорочное. В них нет ни капли гнева. Неужели он и правда не злится на меня? Неужели он не считает меня лучше себя? - думал Антонио, томно глядя в? потолок. - Да, наверное. Он человек безвинный и чист, как снежинка, а ведь я в какой- то степени виноват в его несчастьях." В раздумьях Сальери пролежал до полудня. Этой ночью он спал крепко, но недолго - Амадей и Антонио и так вернулись поздно, и уже ранним утром Сальери успел занять свою голову, казалось бы, такими тяжёлыми и ненужными думами. Антонио с тяжестью поднялся с кровати. Ему казалось, что к его голове привязана огромная, невероятных размеров гиря, которая тянула вниз. Он осторожно подошёл к зеркалу, посмотрел на своё отражение и вздохнул. " Такой же идиот, как и всегда", - грустно усмехнулся он. Это было самое точное описание его внешнего вида. ?"Надо бы навестить Франко. Может быть, он снова поговорит со мной, поможет мне. А даже если и нет... Меня всё равно отвлекают беседы с ним. Хотя бы на пару часов... " - подумал Сальери и начал приводить себя в порядок. Умывание, причёска, румяна - всё это его мало интересовало. Но деваться было некуда, выход в люди, однако ж. Каждый шаг давался композитору с трудом. Каждый вздох был на вес золота. Улица была шумна и весела. "Что же со мной такое? - думал Сальери, - что он со мной делает? В его присутствии я будто в своей тарелке. А сейчас? Почему мне так тяжело дышать? Меня будто тянет в какую- то бездну, откуда нет выхода. Откуда я вообще пришёл в этот мир, если даже просто выйти из дома не могу?"" Какая прелесть, - подумал Антонио, заметив идущего к нему навстречу Карлоса, - и идти никуда не надо". —Франко! - помахал Сальери рукой своему другу. —О, Антонио! - Карлос помахал рукой ему в ответ и направился в его сторону, - как ты себя чувствуешь? Выглядишь хуже, чем обычно. —Разве? - спросил Сальери, - неужто всё так плохо? ????—Как бы не было печально это признавать, но да. Что-то случилось? ? - Карлос подошёл к Сальери совсем близко.—Нет, ничего особенного. Просто с Моцартом вчера засиделись в бильярдном доме и вот... —Кстати! - перебил Карлос друга, - О Моцарте. Я сейчас как раз к нему и спешил, в высшую школу. —С ним что-то случилось? - спросил Сальери, заглядывая в глаза Карлосу. Эти слова его будто бы пробудили полностью. ???—Синьора Лепоне сказала, что Амадей потерял сознание перед уроками. Ей, в свою очередь, об этом сообщила Синьора Конте. —Так чего же ты остановился? Со мной успеешь ещё поговорить! Пойдём, пойдём, быстрее! - вскрикнул Сальери, и, схватив за руку Франко, направился к высшей Венской школе, и сонливость, и тоска, и апатия вмиг отступили. Сейчас он хотел одного - увидеть Моцарта, и, желательно, в сознании. ?? ?????? ???—Что вы вчера делали? - спросил Франко, не замедляя шаг. —Играли. В бильярд. Больше ничего! Почему, почему же?.. - ныл Антонио. Он сам не знал, что больше его расстраивало - то, что Моцарту плохо, или то, что Амадей имеет шанс умереть?? не от его рук. В прочем, в том, что его придётся убить, Сальери теперь не сомневался ни секунды. Он больше не мог терпеть эти муки, которые не дают поднять голову с подушки. Ведь они длятся всегда. Каждый день. Каждую секунду. —Будь спокойнее, друг мой. Чего же ты так нервничаешь? Всем иногда нездоровится... - Сальери всё же тащил Франко за собой, и скоро они свернули с улицы Шиллера и зашагали по широкой дорожке, выложенной булыжником. В школе было тихо. Напряжение висело в воздухе. Франко и Сальери поднялись на второй этаж. Сразу же они увидели взволнованную, взъерошенную и беспокойную Эрминию Конте. —? С Моцартом плохо! - воскликнула она, завидев Сальери и Франко. - Он не спит, и он без сознания!—? Мы идём к нему, - ответил Сальери. - Где он? - Эрминия жестом позвала обоих за собой. Франко и Сальери, ничего не говоря, пошли к кабинету Моцарта. Услышав их шаги, Амадей приподнялся с полу, но в следующий миг опять рухнул. Когда же в кабинет вошли Конте, Франко и Сальери, он улыбнулся:—О, Сальери, Франко... Вы здесь. ? Мы как раз о вас вспоминали... Вы уж простите меня за этот обморок... Но прошу простить мне мои колебания. - тихо, почти шёпотом сказал Моцарт и прикрыл глаза. —Обморок? Синьора Конте, что случилось? - встревоженно спросил Сальери, глядя на Эрминию, словно ребёнок, умоляющий мать забрать домой котёнка. —Да, произошла такая ситуация... Я зашла в кабинет Моцарта, мы говорили какое-то время о предстоящем учительском совете, и потом... —И потом я упал, - с ехидной ухмылкой сказал Амадей. Его, судя по всему, происходящее совершенно не смущало, - я вас обманул. Никакой я не вампир. И мне нужно спать, оказывается. Таким образом, получается, я и себя обманул, - он задумчиво посмотрел в потолок, - да, верно, обманул... ??? Но ничего, я ложусь спать. Как я уже говорил, мне нужен сон. Сон - это лучшее лекарство от всех моих бед, - с этими словами он основательно закрыл глаза и постарался не реагировать более на всех присутствующих. —Господи, спаси и сохрани... - с невероятным облегчением выдохнул Сальери, - я так беспокоился за ?этого идиота. —Ну же, не сквернословь, Антонио. Всё ведь в порядке, - ответил Франко. —В сознание он пришёл совсем недавно, - заметила Синьора Конте, - незадолго до вашего появления. —Да он просто шутит над вами, не более, я уверен, - ответил Сальери. —Не думаю. Его вечная легкомысленность не означает вечные шутки. Да ещё и такие неуместные, - не разделяя точку зрения с Сальери, сказала Эрминия, - скорее всего, он просто переутомился. ???? ????Я думаю, нам нужно оставить его на несколько часов. Пойдёмте же, выпьем чаю. В трапезной высшей Венской школы было как всегда чисто. Шаги раздавались долгим и широким эхом. Все сидели на стульях с прямой спинкой перед столом, покрытым белой скатертью. Чашка за чашкой неторопливо пили чай с лимоном. —... Кстати, как ваше самочувствие, синьоре Сальери? - спросила Конте, хотя с начала этой беседы, смешанной с чаенахлёбыванием прошло порядка трех часов. ?"Лучше бы и не спрашивала, - ругался в мыслях Антонио, - очевидно ведь, что отвратительно". —Врать не стану - плохо. Даже и знать не знаю, что за хандра на меня нашла. То в сон клонит, то мысли навязчивые в голову лезут, то ещё что... И высыпаюсь, вроде. И гуляю каждый день. —Странно, - подметила директриса, - может быть, вам нужен врач? Не должно же быть такой апатии у творца, - улыбнулась она. —Не должно... - Сальери порядком достало то, что его постоянно, как на допросе, мучат вопросами. ???? - Но мне не нужен врач. Не потому что я такая аскетичная душа. И даже не потому что я не хотел бы жить. Просто, думаю, это временно. —Ну вы смотрите, как знаете, - ответила Эрминия и перевела взгляд на Карлоса, - а вы как, синьор Франко? —?? По-разному, - ответил тот, - новый день - новые события. Вчера, вот, ходил к семье Грассо. У них беда произошла - старшего сына отправили в ссылку. Ну, вы же понимаете, глава семьи - человек влиятельный, вот и отправил сына своего. —А за что же? - с любопытством спросила Конте. —Да, говорят, с ума он сошёл. Говорил, мол, "в друга своего верного влюбился, да не на шутку", оказалось, и впрямь не шутил. Вот и отправили его за такие извращения в ссылку, - что-то кольнуло в груди у Сальери. —Как же безбожен этот мир, однако ж, - начал Антонио, - чуть кому-то будешь неугоден - и всё, прощай, покой, прощай, счастливая жизнь, и здравствуй, ссылка где-нибудь... Не знаю, в России. —А что же ты, - рассмеялся Карлос, - беспокоишься? ????Небось, тоже с ума сошёл? - "Вероятнее всего, именно это я и сделал, - с горечью думал Антонио, - сошёл с ума. Как жаль, что в этом случае ты будешь меня презирать, мой самый любезный друг". И на душе Антонио стало так горько, аж до головокружения. Теперь уж явно никто, никто его не поймёт. "Мне остаётся только одно. Убить. Убить этого Моцарта. И больше не быть ничтожным для себя. Переступить эту черту. Да, я, кажись, преступник. Но этот мерзавец больше не смеет меня ранить".—Что ты, Карлос? - попытался посмеяться в ответ Сальери, но вышло очень неправдоподобно, - я, может, и сошёл с ума, но не так. По-другому. А вообще, вы, мои дорогие, меня извините. Я вынужден вас покинуть. —Куда ты собрался? - спросил Франко. —Вам не обязательно это знать. —Антонио! - крикнул Карлос, но Сальери даже не обернулся. ?Только Сальери вышел из трапезной, то начал вскипать, краснеть и бледнеть, вдыхать и выдыхать, ругать себя и всё вокруг. "Значит, я сошёл с ума, да!? Значит... Я ненормальный!? Да ладно. Я это и так знал. Но теперь, у кого мне теперь искать поддержки? Я же... Я же теперь не вынесу... Меня же на смех поднимут! Этот Моцарт. Эти невыносимые часы его музыки... Опять он приходит ко мне, стоит только закрыть глаза. Моцарт. Моцарт. Моцарт... Он даже после смерти не оставит меня в покое". Между тем Амадей услышал яростно-решительные шаги Сальери и выглянул из своего кабинета - растрепанный, с расстегнутой рабушкой, он походил на какого- то чудаковатого больного, решившего выбраться из мрачной лечебницы.—Сальери, куда ты так спешишь? - спросил Моцарт, потирая худыми бледными руками ещё сонные глаза. ? ? — Что случилось? Я тебя разбудил? - спросил Сальери. ? ?— Нет, - ответил Моцарт, - я сам проснулся. ? ? — Точно? - переспросил Сальери. ? — Точно.—Мне нужно идти домой. У меня есть одно срочное дело. До встречи, Моцарт. ?- Сальери направился к выходу. Моцарт внимательно посмотрел на него. "Сегодня он очень зол. Интересно, что его могло так разгневать? Или он просто пьян? Да нет. Это с ним не часто бывает. Он вообще не пьет никогда." - подумал Моцарт. ? Он хотел было окликнуть Сальери, но вовремя понял, что в нынешнем настроении это не лучшая идея. " Так, значит, я ненормальный!? - продолжал буйствовать у себя в голове Сальери, подходя к своему дому - Значит... Кто я вообще такой? " Ключи, будто ?специально, не хотели отворять двери. Всё шло не так, всё вокруг было не так. Наконец, когда дверь отворилась, Антонио захлопнул её за собой изо всех сил, и в этот момент ему показалось, что от такого хлопка стена обрушится, но для него это не имело совершенно никакого значения. Через мгновение его охватила смертельная апатия и желание немедленно умереть. И эту энергию, явно данную ему жизнью на суицид, он решил потратить в благое русло. "Мне нужно кричать. Мне нужно кричать так громко, чтобы весь мир оглох." - думал Сальери, сжимая в руках ключи. Зайдя в комнату, он понял, что ничего не остаётся, кроме того, чтобы играть, играть громко, пока не выдохнется, пока во рту не пересохнет. И, сев за клавесин, он начал играть. Казалось, что стены громыхали и вот-вот обрушатся, а пол под инструментом провалится с глубоким треском, и даже если бы всё это случилось, вероятно, Антонио бы не перестал играть. Музыка билась об окна комнаты, как волна о берег, обволакивая всё, и не было вокруг ничего, кроме этого могучего потока минорных аккордов и скользящих гамм. Вскоре Антонио "погас". Руки устали, голова гудела, ему хотелось упасть лицом в клавиатуру. Он несколько раз глубоко вдохнул, чтобы прийти в себя, и вдруг поймал себя на том, что снова играет томное, полное тоски, нечто потрясающее... Нечто, чего нигде ранее не рождалось, нигде ранее не было. Нечто новое. Нечто прекрасное. Оно совершалось само по себе, словно кто- то могущественный витал рядом и направлял движения пальцев Антонио. "Неужели это я? Неужели это сыграл... Я? - подумал Сальери, грустно улыбнувшись и посмотрев в потолок, - нет, это не я. Это Моцарт. Не будь его, не было бы и этого творения. Записывать я, конечно, это не буду. С Амадеем оно родилось, с ним же и умрёт." Сальери посмотрел на часы. "Уже 18:30. Сколько я играл?.. Два с половиной часа? Ха-ха... - Антонио иронично посмеялся над самим собой, - как же сильно движут мной... Эти чувства. Хорошо, что никто не слышит. Сам бы себя за такое... Точно бы застрелил. Раньше надо было... Да, верно, раньше. Мне нужно прилечь" - с глубокой усталостью и неким отчаянием пробормотал Антонио. Наконец, после беспрерывной маниакальной игры, он снял с себя плащ, который, в порыве эмоций, не удосужился снять по приходу, парик, обувь. Антонио устало растянулся на кровати и закрыл глаза. Но даже сейчас его не покидали мысли о Моцарте. Как он смешливо отозвался о своём буквальном падении, и как он прикрыл глаза, словно ребёнок, по привычке проснувшийся в выходной день, осознавший, что не нужно никуда идти. Сальери усмехнулся. "И тут меня не оставляет. Моцарт…" - и Сальери вспомнил о страхе, который он ощутил, когда Франко сказал ему на улице о том, что произошло в Венской школе. Вскоре музыкант провалился в гложащую темноту. "—Антонио, - тонкая рука поглаживала его по щеке, - ты беспокоен. Что с тобой? Сальери отодвинул занавеску. За ней нет ничего, кроме света. —Со мной? Не знаю, Амадей. Я просто не знаю. —Ничего, бывает, - Моцарт тихо и нежно обнял Сальери, доверчиво положив голову ему на плечо. В руках Антонио оказался нож. —Если тебе станет легче, ты можешь убить меня. Убей меня прямо сейчас. —Я не могу... Я не убью тебя, с ума, что-ли, сошёл?.. - неловко посмеялся Антонио с такого неожиданного предложения. —Убей, ну же. Убей меня, - Амадей переходил на крик, - убей меня прямо сейчас! - Сальери отстранился от Моцарта и с искренним непониманием заглянул в его глаза. Амадей взял обеими руками, бледными, холодными, руку Сальери, что держала нож, и поднёс её к своей груди. —Убей же. ... "? Сальери проснулся в холодном поту. Его атаковали смешанные чувства. Он, неожиданно сам для себя, усмехнулся. "Вообще-то, я действительно хочу тебя убить."6 сентября. Моцарт чувствовал себя после продолжительного сна настолько хорошо, что не заметил, что он всё ещё находится на полу. Утро было ясным, солнечным, и ничто не напоминало ему о вчерашнем состоянии. Это было время для каких-нибудь прогулок с учениками, и такие прогулки иногда состоялись, когда было настроение и у погоды, и у самого Моцарта. Но это было нечасто - Конте была против того, чтобы Амадей баловал детей каждую неделю, хотя ему хотелось иногда просто развеяться вместе со своими учениками. Вольфганг приподнялся. Он чувствовал прилив сил. "Будто заново родился, - подумал он, - как свежо в моей голове". Он встал на ноги. Каждое движение давалось ему настолько легко, что он удивился самому себе. "Никакой я не вампир, к сожалению. Зато теперь, кажется... Сколько я до этого не спал?" - задумался Моцарт. Окно в его кабинете было приоткрыто. Свежий осенний ветер проникал в помещение и насыщал свежестью каждую клеточку тела Амадея. Казалось, будто за окном вовсе не осень, а весна - новая, цветующая. В кабинет зашла Конте. Увидев Моцарта, стоящего около окна и с детской улыбкой вдыхающего свежий воздух, она улыбнулась, и теперь была спокойна - с ним всё хорошо:—Доброе утро, Моцарт, - сказала директриса. Юноша вздрогнул, - как вы себя чувствуете?—О, боже мой, вы меня напугали... - Амадей выдохнул, - доброе утро. Чувствую себя прекрасно. Правда, я немного потерялся во времени и пространстве, - композитор неловко почесал затылок, - какое сейчас число? Сколько я спал?—Ах, вы... - Эрминия посмеялась, - сегодня шестое сентября. И спали вы... Почти сутки. Ну надо же было так...—А где мои ученики? Что вы им сказали? - взволнованно спросил Моцарт, взглянув Эрминии в глаза.—Ну где же могут быть ваши ученики? Дома, конечно. Вчера я сказала им, что занятий не будет. И сегодня тоже. Вам нужно прийти в себя, и даже не пытайтесь снова резко включиться в работу, это большая нагрузка. Развейтесь сегодня, - Конте подошла к растрепанному Моцарту и окинула его взглядом с ног до головы, - и ещё, пожалуйста, спите столько, сколько вам требуется. Не обязательно доводить себя до обморока, чтобы понимать, что нужно поспать, - Моцарт, было, хотел сказать, что может провести занятия, и что сон ему не особо нужен, но синьора Конте уже обо всём сказала в одном своём высказывании, и Амадею было больше нечего добавить.—Да, хорошо. Я вас понял. Спасибо, синьора Конте, - тихо ответил Моцарт, пытаясь застегнуть пуговицы на помятой рубашке. Конте решила оставить Моцарта, но когда она выходила из кабинета, тот бросил ей в спину неожиданный вопрос:—А где Сальери? - с надеждой Амадей смотрел на Эрминию.—Странные вопросы вы задаёте, Моцарт. Точно ли всё с вами ладно? Антонио уж наверное у себя дома, - Конте на несколько секунд замолкла, и, после тяжёлого вздоха сказала, - приведите свой ум в порядок после столь длительного сна. Не забудьте сходить в трапезную, - с этими словами директриса покинула кабинет Моцарта.Амадей остался в кабинете один, и принялся ходить от окна к двери, потирая ладонями лицо. Почему-то ему стало немного пусто и странно. "Наверное, я должен чем-то себя занять." - подумал Моцарт и начал приводить себя в порядок. Но после того, как он застегнул рубашку, он решил, что устал. Присел на банкетный стул. Изменил своё мнение, понял, что не устал и продолжил приводить себя в подобающий вид. Когда Амадей оделся и окончательно проснулся, он, как и сказала Конте, пошёл в трапезную. После такого длительного сна всё казалось ему новым. Длинные, шикарные коридоры, расписные двери, ? за которыми, как он догадывался, располагаются гостиные, бальные залы, разные кабинеты, где, наверно, сидят учителя и ученики, и многие другие комнаты, в которые он раньше не заглядывал и лишь мельком видел, да и то издалека, из холла, куда он иногда поднимался, всё было абсолютно свежим и новым. Войдя в трапезную, он огляделся по сторонам. Было тихо. Шаги раздавались долгим эхом. За одним из столов его ждала Эрминия. Она подняла голову от тарелки, улыбнулась, кивнула на стул рядом и вновь принялась за еду. Моцарт сел и некоторое время не знал, о чём говорить.—Сегодня у нас в трапезной запекли индюка, да фаршировали яйцами и овощами. Это моё любимое блюдо. В детстве мама готовила на праздники. ? Я, правда, больше люблю свинину… Надо же, а она мне нравится больше. — Конте внимательно посмотрела на него и улыбнулась. Моцарт, вдохновившись аппетитными рассказами Конте, принялся пробовать мясо. —Действительно, вкусное блюдо.? Ничего не скажешь. Спасибо. — Он всё время ждал, когда она заговорит о чём- нибудь другом.Пенсне блестнуло на носу Эрминии. Она снова наклонилась и утопила свой взгляд в тарелке. Так продолжалось довольно долго. Потом Эрминия отложила вилку и промокнула губы салфеткой.—Вы ещё поешьте. Я пойду. ? Надо помочь Кларе. — Она поднялась со своего места. Моцарт тоже поднялся на ноги и спросил:—Извините, но... ?Что я должен делать сегодня весь день? Я бы мог принять своих учеников сегодня, разве нет? У нас же какие- то занятия с утра. ? Вы же знаете, я люблю работать.—Займитесь тем, чем хотите. Не напрягайте сегодня свою голову, - ? ответила Эрминия. - Сегодня обойдёмся без Вас. А вообще... Я бы посоветовала вам зайти к Сальери. Мне кажется, он не очень хорошо себя чувствовал вчера. ? Впрочем, вы его знаете лучше меня. Но вы можете попытаться помочь ему, если у вас появится такое желание.—О, - Моцарт отвёл взгляд в пол, - хорошо, к Сальери. ? Я обязательно зайду. Большое спасибо. Эрминия удалилась из трапезной. Вольфганг смотрел ей в след ещё какое-то время.У него не было причин оставаться в этом месте, поэтому он тоже поспешил удалиться. Даже некий интерес захватил его, когда он думал, как чувствует себя Сальери. Точнее, он думал о том, что его тревожит. Только он даже представить не мог, что причиной тревог Антонио стал он сам - Моцарт. И какие именно беды причиняет этот человек... Когда Моцарт уже шёл по оживленной улице, для него солнечная и безоблачная погода больше не играла никакой роли, она больше не была причиной для радости. Его мысли были полностью направлены на Антонио. ? Теперь Антонио занимал в них определённое место. И не потому, что мысли о нём заставляли Амадея мрачнеть - он просто не находил себе места, поскольку был абсолютно уверен, что именно он является причиной такого состояния Сальери. И он был прав. Но не уверен в этом на все сто. ? Сальери был сложной личностью. Во многом из- за того, что он был не способен полноценно дышать обычной жизнью, он считал себя существом другого мира, мира иррационального. В действительности, он жил в своём собственном, сложном и тяжелом мире. И Моцарт это знал. В дверь Сальери постучали. Антонио, бывши в глубокой апатии, не имел сил встать с кресла, но себя решил не жалеть - поднялся и отворил дверь. Это был Амадей. ? - Ты хотел меня видеть? - с порога спросил он. ? - Да, - Моцарт зашёл на порог, - вчера, ты и сам понимаешь, почему мы не встретились толком. —Да-да, понимаю, - ответил Амадей, захлопнув за собой дверь, - я был не в лучшем состоянии. ? Но, слава Богу, всё обошлось. Антонио позвал жестом Амадея за собой в комнату. Сальери сел в кресло, которое стояло напротив другого, точно такого же - старого, болотно-зёленого цвета, с деревянными расписными ручками, обрамляющими стекло. С другой стороны этого кресла стоял изящный столик на деревянных ножках. Амадей сел напротив.? Сальери прикрыл глаза и замолчал. Амадей вопросительно смотрел на него. —Моцарт, я хотел извиниться, - начал Сальери, но Амадей, только завидев жалостливое ?лицо друга, похожего на нашкодившего щенка, тут же рассмеялся. —За что? - с улыбкой спросил Амадей. ? ? Сальери посмотрел на него печально. ?— За твою вчерашнюю выходку, - Моцарта это рассмешило еще больше, хотя где-то в глубине своего сознания он понимал, что испытывает некую панику, потому что совершенно не догадывается, за что конкретно так переживает Антонио. Сальери чуть покраснел, то ли от стыда, то ли от негодования. ? Амадей перестал смеяться. Сальери тяжело вздохнул, — Ты ведь вчера потерял сознание, потому что мы допоздна задержались в бильярдном доме, так? - спросил он. —Я не знаю. Ну давай порассуждаем. Ты ведь сознание не потерял, так? А вообще, я до этого момента сам не спал несколько дней. В этой выходке, я имею право винить только себя. ? А ты - меня. Сальери посмотрел в потолок. Амадей посмотрел на своего друга, и попытался заглянуть в его глаза, но не увидел ничего, кроме кромешной тьмы.—Так значит, ты хочешь сказать, что... - начал Антонио. —Ты здесь не при чем. ?? Извини, я понимаю, что виноват я. Меня просто раздражает твоя неспособность хоть в чём-то не видеть своей вины.. А ты - это ты. И то, что ты сделал, ко вчерашнему не относится. Поэтому ты сам меня извини. Я заставил тебя беспокоиться. Но пойми и ты - что бы не случилось вчера, уже не имеет значения, - Сальери сверлил взглядом пол. Он не понимал, почему Моцарт его так "жалеет", ведь для этого, казалось, нет причин. —? А что имеет значение? ??— спросил Сальери. — Есть другие вещи, которые для меня важны. Один единственный обморок - это не повод так передо мной распинаться, ?тем более, ты ничего весомого не сделал. — Ладно, - в этот раз Антонио решил более не напрягать Амадея, чем его и удивил, - тогда, значит, всё нормально. Всё нормально... На самом деле нормальным не было ничего для Антонио. ??Он всё еще не понимал, кто для него Моцарт - друг или враг. А Моцарт не понимал, что происходит у Сальери в голове. Да никто не понимал. Даже и представить себе не мог. Даже сам Сальери. *** Все эти дни прошли будто в тумане. Иногда Сальери вспоминал взгляд Моцарта, бегающий, виноватый, но самый, пожалуй, волнующий - это тот взгляд, когда он смотрел в глаза Антонио, с такой душевной добротой и простотой, как мать смотрит на дитя, укладывая спать, как маленькая девочка смотрит на своего кота, который замурчал на её коленках и вскоре уснул, свернувшись в почти идеально ровный круг, и всё же не понимал, почему же однажды он поймал на себе такой взгляд. Почему Моцарт вдруг не стеснялся смотреть ему прямо в глаза, заставлял его трепетать? Возможно, потому , что Сальери, сколько он ни пытался, не мог хотя бы чуть- чуть заглянуть в глубины своего сердца, а его место там занимал сложный двигатель души Моцарта, с бесконечным скрипом превращавший мёртвое в живое, глухое - в звонкое, злое - в доброе, слабое - в мощное. Моцарт никогда не говорил о чём- то личном, и Сальери был уверен, что если бы он осмелился на откровенность, то в её лице увидел бы человеческую мудрость и душу, прощающую всё и прощающую самого себя. " Нынче я всё так же люблю и ненавижу его, - думал он, - хотя и теперь чувства мои меняются, но не в лучшую сторону.". Сальери, весь в мыслях о собственном будущем, ещё никогда не встречал человека, наделённого таким удивительным талантом и такой незаслуженной и презренной для человека славой. Но одновременно с этим в его душе копошилось что- то, что ему не нравилось, и он понимал, что это что- то касается Моцарта. Что же? Музыка... Без неё всё теряет смысл. Музыка должна звучать в каждой капле дождя, в каждой строчке книги. Музыка без Моцарта - это просто визгливый вой чудовищной толпы, под ликование которой бессчётные поколения людей гнали на смерть миллионы. Музыка без Моцарта не нужна не только толпе, но и композиторам. Они не смогли бы сказать, кто из них чего стоит. Каждый из них написал бы музыку, к которой равнодушен. ?Если для Антонио музыка - это жизнь, то кто в этой жизни Моцарт? Сальери был уверен в этом - его бесила, бесила до тошноты непонятная зависть к счастью и радости Моцарта. Но не только зависть. Сальери начинал понимать, что из всего этого может получиться. Моцарт был самым великим. Он покорял умы и сердца людей, он был краеугольным камнем, на котором создавалось всё. Если с Моцартом что- то случится, в мире совсем не останется смысла. Кто бы ни победил в этой битве за умы, какое будущее ожидает его самого и его потомков? Из пепла будут рождаться новые Сальери и новые Моцарты, и всё будет продолжаться. Но не всех заботит будущее. Для Антонио тяжело жить здесь и сейчас, в этом проклятом настоящем. ***17 сентября.—Извините, Кларисса Конте - это вы? - осторожно открывая противно скрипящую дверь, спросил Антонио. Наконец, спустя долгое время терзаний, Сальери решил взять себя в руки и куда-нибудь пойти. К кому-нибудь. Чтоб не сидеть в пустом доме и думать о том, что случилось, не задумываться о том, чего нет. Задуматься о том, что есть. Кларисса Конте - сестра Эрминии - была человеком, с которым можно поговорить по душам. ?Сальери сразу это заметил. Он познакомился с ней, когда Эрминия пригласила его на семейный праздник. И он сразу почувствовал, что уверен и даже в какой-то степени доверяет Кларисе. Она умела слушать. Предположения его насчёт младшей сестры Эрминии оказались верными - она была на удивление умна и... Душевна. С ней хотелось говорить. Забросив свои дела, Сальери беседовал с Клариссой час за часом, и под конец праздника уже не знал, как уйти. Тогда он остался с ней на ночь и впервые рассказал ей о странных противоречивых чувствах к Моцарту. Но тогда это была лишь мимолётная мысль, краткое высказывание, на которое Конте как-то заумно и по-философски ответила. И все про него забыли. Но сейчас эти чувства перешли ту грань, когда их можно было держать в себе, и Антонио точно знал, с кем можно ими поделиться. Это был не Франко, конечно, и теперь таким человеком Франко быть не мог, потому что Сальери знал, что как только он заикнётся о Моцарте, "друг" окрестит его сумасшедшим. А вот Кларисса, каким бы, по её мнению, не был сушасшедшим, странным и невероятно непонятным человек, поддержала бы его, поняла и приняла, и в этом у Антонио сомнений не было. Когда Сальери спросил, кто Кларисса по профессии, он, в принципе, и не был удивлён - она была довольно известной философиней, и, иногда, когда она была свободна ото всяких бытовых дел, ходила в местную лечебницу для душевнобольных и говорила с пациентами. Там её всегда принимали как родную - как мать, как сестру. Кларисса не понимала одного в этих вещах. Иногда в лечебнице оказывались такие люди, которые вовсе не были больны - те, кто любят, хотят отдать жизнь искусству, кто просто был неугоден родителям, и все подростковые выходки были списаны на душевную болезнь. Но на самом деле все их выходки были символическими попытками разрушить мир, который они не желали и не могли переделать. Кларисса была одного с ними типа - когда она всё понимала, её тоже начинало тошнить от тех людей, которых она видела вокруг. Эти родители, которые не видят ничего, кроме того, что хотят видеть, эти люди, которые ненавидят чужую любовь. Они - и есть сумасшедшие. Но толпе этого не докажешь. Бестолковая толпа уже сделала свой выбор. Так вот, у этих сумасшедших, с которыми она говорила, было огромное, никогда до этого не бывшее у людей, воображение - они в один миг могли придумать историю, написать картину... Они были творцами. Они были великими. Но их потушили, словно спички. Сальери боялся оказаться одним из них. И пока не поздно, пока он не начал кричать на весь город о том, что с ним происходит, и пока его не заперли в стенах этой горе-лечебницы, он и пришёл к той, примет и поможет.— Сальери, это вы!? - ? спросила Кларисса, вставая из-за своего стола. Она была похожа на свою сестру - такой же пучок на голове, похожего кроя платье в пол, только вот пенсне она не носила, — Боже мой, что с вами?! Я узнаю голос... Сколько мы с вами не виделись? Полгода? — Здравствуйте, Кларисса, я вам тоже очень рад, - только успел сказать Сальери, как Конте уже висела на его плечах. ??Спустя почти минуту долгих молчаливых объятий Клара наконец-то отпряла от Антонио и спросила:—Чем вам буду обязана? Вы не стесняйтесь - проходите, присаживайтесь... - она села обратно за свой стол, а Антонио присел на стул с деревянными оборками напротив стола Клариссы. ? - И не стесняйтесь говорить мне всё, что захотите. Сальери не знал, с чего начать. В его голове теплилось столько мыслей, они мешались в один огромный клубок и затем снова разлетелись по голове, но не могли собраться в единую картину. —Кларисса... Как же хочется надеяться на то, что вы меня поймёте. Я, наверное, сумасшедший, или больной, я даже не представляю, что со мной, может быть, со стороны мои мысли будут яснее. ? Я могу только смотреть на вас и ждать того момента, когда увижу ответ на свой вопрос. Ведь уже прошло столько времени... ? Вы знаете, я ведь не понимаю... Я уже почти никому не могу сказать, что происходит...—Не медлите же, Антонио, - отрезала Клара, - вы мыслите так, будто действительно с вами что-то страшное. Что вас терзает? ? Говорите, не бойтесь. Я всё пойму. —Вы ведь знаете Моцарта? Ну да... Как же его не знать. Точно знаете, - с упрёком сказал Сальери, смотря в глаза Клариссе, но потом понял, что язвить здесь не к чему, сейчас он жалок и беспомощен, - Моцарт... Я всё никак не могу понять своих мыслей. У меня к этому человеку странные чувства. Я боготворю его гениальность. Особенно его музыку... Это божественная музыка, а я её слышу и слышу в сотый раз, и ни на что не могу надеяться. Но я ненавижу его. Мне кажется, что я потух в свете его славы. Кто я такой? Почему он так беззаботен и так успешен? Почему я так далеко от него? Я ведь всю свою жизнь трачу только на труд. Мне кажется, иногда я готов потерять сознание, упав лицом в клавиатуру клавесина, но я восстаю из мёртвых и снова работаю. А этот... Этот Амадей! Одним движением руки... Что он только создаёт своими руками! ?Иногда мне кажется, что я готов убить его. У меня нет сил терпеть этого более. — Да в вашу честь можно целый синдром назвать... - усмехнулась Кларисса, но спустя секунду её лицо снова приняло серьёзный вид, - вы хотите сказать, что Моцарт - ваш заклятый потенциальный враг, так? — Да, именно... —Но он не собирается с вами соревноваться. Он ведь, я полагаю, никогда даже и не думал над этим. —В этом и проблема! - снова вскипел Антонио, - простите... Просто... Я хочу сказать, что он, даже не играя, меня побеждает, - Кларисса вздохнула, окинула взглядом кабинет и устало посмотрела на Сальери. — ???Искусство - это не гонка. Здесь важна каждая частица. Каждая душа, которая делает вклад в одну огромную картину под названием "Мировое Искусство". Ведь без сомнения существует такая душа, которой нравится музыка не Моцарта, а ваша. Вы человек творческий, а не... Просто вы сами - творческая частица.— Вы правы, - Сальери посмотрел на часы, тихонько тикающие не стене, - вы до ужаса правы, но... — Что "но"? - Клара вопросительно посмотрела на своего "клиента". — Но всё равно в моей душе идёт борьба. Бесконечная борьба. Я не хочу соревноваться с Моцартом. Я не хочу быть таким далёким от него. Я не хочу быть ему врагом, я не прощу себе то, если он будет меня ненавидеть. Но вы просто представьте, какого это - быть близким для гения, просто представьте... — Какие вы очевидные вещи говорите, Антонио, хоть и противоречивые, - Клара выдержала паузу в своём высказывании, готовясь дать ответ на тот вопрос, с которым Антонио пришёл, - ну вот, смотрите... У вас есть любовь и ненависть, которые вы испытываете к Амадею. ????С ненавистью всё очевидно - вы завидуете. Вы придумали сражение в своей голове и пытаетесь победить сами себя. Как только вы остановите эту дуэль и будете наслаждаться своим творчеством, своими достижениями, вам станет легче. А теперь... Вы сами говорите, что восхищаетесь гениальностью Моцарта, вы не хотите соревнований с ним, вы не хотите быть далеко от него. Вы хотите быть близким для Амадея, ведь так? Подумайте. Сделайте выводы здесь и сейчас. Сальери сидел на стуле, опять сверля взглядом пол. Может показаться, что он занимается только этим, а вовсе не музыкой. Он не понимал, какие выводы сделала Клара. Что такое гениальность? Что такое любовь? Что такое красота? Не существовало столь очевидных слов для того, чтобы выразить многообразие человеческих понятий. Конечно, даже самые блестящие мысли бывают нелогичными, но всё же с такого уровня люди часто смотрят на мир. Не замечают того, что есть у всего на виду, и начинают выбирать между тем, что не видно, и тем, что они считают очевидным. —Ну? - спросила Кларисса, заметив, что Антонио выдерживает слишком долгую для размышлений паузу и не совсем понимает, что она хочет, чтобы он понял. — Что?.. Я не понимаю??. Я ничего не понимаю... — Сальери поставил локти на стол и закрыл лицо руками. — Ладно, я постараюсь объяснить вам проще... У вас есть любовь и ненависть. Если ненависть - это дуэль, которую придумали вы сами и вы можете её остановить, то что у нас остаётся? Сальери осенило. Он отвёл руки от лица и с ребячьей надеждой посмотрел на Конте. Она с укором, в свою очередь, смотрела на Антонио. Композитору казалось, что этот тугой комок нитей мыслей наконец-то распутан, и не хватало всего лишь небольшого разреза, чтобы он распутался. Всё стало ясно и понятно. Всё стало предельно просто. И именно это и делало сложившуюся ситуацию невыносимой. Всё было слишком ясно и понятно. И всё было настолько очевидно. Такая до боли сразу заметная правда. — Любовь?.. - тихо, почти шёпотом, спросил Антонио. — Да, вы правы. Любовь, - Конте улыбнулась и, наконец, расслабилась. —Но... Но нормальна ли эта любовь? — Ох, Сальери-Сальери... - Кларисса снова с тяжестью вздохнула, - вы сами себя накручиваете и внушаете себе, что вы ненормальный. Любая любовь - нормальна. Ненормальными можно считать тех людей, которые не принимают чью-то любовь в какой-либо форме. ?? Они просто... Понимаете, Антонио? ? Живут не в ладу с собою?. Антонио кивнул. "... Значит, я, всё-таки, похож на нормального? Это странно, это очень странно... - думал Сальери, решительно топая по улице, направляясь к своему дому, - это странно... ? Если бы я был нормальным, не было бы этого странного и страшного ощущения, что я должен убить человека, которого люблю... Да, наверное, это будет тяжело сделать... И потом, как же... И потом, что это за любовь - такая, чтобы жить не в ладу с собою?"18 сентября.—...Не забудь к следующему уроку принести ноты сонатины, которую я давал тебе на прошлой неделе, - заботливо сказал Моцарт, обращаясь к своему юному ученику.—Хорошо, я вас понял. До свидания! - сказал мальчик и, с ощущением долгожданной свободы, выбежал из кабинета. Амадей остался один. Он несколько раз перечитал письмо, которое пришло к нему от императора Иосифа II. Это было долгожданным назначением Моцарта на должность учителя для принцессы Элизабет. Он слишком долго ждал этого момента. И это время было действительно удачным. Какое-то время назад Иосиф II распустил всех придворных музыкантов, некогда работавших на него. Это стало неожиданностью для Моцарта. С некоторыми из них Амадей был знаком, но точной причины этого деяния императора ему узнать не удалось. Вскоре Иосиф II начал снова набирать музыкантов, и Моцарту посчастливилось стать одним из них. В письме ему предлагалась именно та должность, к которой он стремился. Она позволяла рассчитывать на баснословное вознаграждение. Принцессе, "обитавшей" теперь во дворе императора, нужен был учитель музыки. Она жила среди австрийских аристократов и наслаждалась жизнью, так и не заметив как за ее спиной постепенно выросли музыкальные крылья. Император заметил заинтересованность девочки в музыке и позволил ей учиться у лучшего музыканта страны, а позже - и всего мира. ?За дверью послышались шаги. Амадей насторожился. Он убрал письмо в свой столик и огляделся по сторонам. Шаги остановились напротив двери. Всё стихло. — Вам кто-то нужен? - громко спросил Моцарт, обращаясь к загадочному гостю. ? — Прошу, войдите. Я никого не жду, но если вы пришли по делу, постараюсь помочь. Дверь со скрипом отворилась. В дверном проёме стоял Сальери. Он был немного иным, чем обычно. К слову, в последнее время Антонио никогда не выглядел нормально - он весь был взъерошен, а взгляд его был несобранным, будто он напился дорогого вина и подрался, или на него напали. Обычно спокойное лицо Сальери стало каплю злобным и взволнованным. Он взглянул на Амадея и тут же отвел взгляд.— Сальери, что с тобой? - спросил Амадей. В его голосе читалось беспокойство и некая паника. Вид друга его пугал. ?Антонио перешагнул через порог кабинета и снова поднял взгляд на Моцарта. Глаза его блестели, словно в них прыгал огонек безумия, хотя выражение их было спокойным.— Ну здравствуй, Моцарт. Сердце Амадея ушло в пятки. На лице Антонио заиграла коварная усмешка, и он сделал шаг в сторону Моцарта. Еще один шаг. И еще. Мышцы на лице Моцарта задрожали, и он попятился. Сальери остановился. Он печально улыбнулся и выдохнул, будто смеясь над абсурдностью ситуации. ?В следующий момент он достал из-за пазухи нож, что конкретно вывело землю из под ног Моцарта. — Знаешь, Амадей, - почти по буквам, насмешливо выговаривая имя друга, сказал Антонио, - иногда я думаю, что ты не заслуживаешь этой жизни. Ты просто невероятный глупец. — Антонио, ты в своём уме!? - вскрикнул Моцарт, вжимаясь в стенку кабинета рядом с тем самым окном, где он недели две назад увидел задумчиво стоящего этим окошком ним Сальери. — Я? Я, как никогда, в своём уме, - ответил Сальери, буквально нависая над Амадеем, - и знаешь, что? Я мечтаю тебя убить. Такой идиот, как ты, не заслуживает этой гениальности, данной богом. ?Сколько бы я не старался, я никогда не мог стать лучше тебя! Хоть ты и никогда не боролся со мной, я всегда пытался обогнать тебя везде и во всём. И это моя личная гонка. И я придумал её сам. — С-Сальери, убери нож, пожалуйста, я тебя умоляю - ?Амадей почувствовал, что бледнеет. У него было такое чувство, что он стоит на краю пропасти и в любой момент может полететь вниз, в чёрную пасть темноты. Но Антонио не обращал внимания на мольбу Амадея. Он лишь продолжал свою речь. — И я всегда в этой гонке планировал победить. Но... Но ты гениален. Твоя музыка - это идеал красоты, это то, что подвластно только тебе, - Сальери помрачнел, - потому что ты - идеал. ? ?Я никогда ранее не видел человека идеальнее тебя. Ты - это абсолютная возможность совершенства. Ты всегда был моим смыслом бороться и идти дальше, вставать по утрам и творить, каждый день становиться лучше, чем был, и по этой причине, - на глазах Сальери выступили горячие слёзы, и композитор рухнул на пол, а нож выскользнул из его рук и со звоном ударился о пол, - я счастлив, что ты сейчас рядом. Потому что если бы ты покинул меня, я бы просто сгорел. Потому что... - и Сальери разрыдался. Первые несколько секунд Моцарт усердно думал и пытался понять, что происходит, но понял он только то, что сейчас совершенно не до этого, и, сев на колени, обнял сидящего на холодном полу Антонио. — Потому что я люблю тебя, Амадей. Как только увидел... Я всегда тебя любил. Каждую секунду... ?— Антонио, ? - сказал Моцарт, сжимая его в объятьях, - я тоже люблю тебя. Правда. И я рад, что ты рядом. Я думал, что если скажу тебе об этом, ты сочтёшь меня за сумасшедшего. Но знаешь... — Он прижал голову композитора к своей груди и глубоко вздохнул, - я тоже счастлив. Теперь я знаю, что это правда. Я чувствую... Всё, что я чувствую к тебе, — это любовь.—И теперь... Ты не оставишь меня? — Сальери с надеждой посмотрел на Моцарта. ? Тот улыбнулся, аккуратно высвободился из объятий и встал с пола, но улыбка довольно резко пропала с его лица, ?— я не знаю... Возможно, завтра я уеду на несколько дней на другой конец Вены. Не беспокойся об этом. ?— Ты уезжаешь? — спросил Антонио. ? Моцарт кивнул.—Это ненадолго.26 сентября. Утро окатило Сальери потоком холодного воздуха, хлещущего из окна. Он открыл глаза. Ему были непонятны многие вещи. Например, только всё начало налаживаться и проясняться, как Моцарту срочно потребовалось уехать. Без Амадея Антонио чувствовал себя размякшим. Осенняя апатия накрыла его с головой. Теперь, уже не в силах бороться с ней, он лежал в кровати и думал. Больше всего он ненавидел дождь. Дождь, который мелкий, моросящий. Ливень - это хорошо. Это всегда буря эмоций. А морось... А морось - это слякоть. Это воплощение неуверенности и внутреннего застоя. Беспомощность перед разбушевавшимся потоком бытия. И только рядом с Моцартом он вдруг ощущал себя могущественным и непобедимым. Рядом с ним он не был немощным. Рядом с ним он был самим собой. Теперь уж точно. Этот день пропах мокрой дорогой и желанием бесконечно спать. От Амадея было ни слуху, ни духу — он пропал, и всё тут. Сальери понимал, что это работа, к которой всегда лежала его душа, но ему всё равно было тоскливо до мозга костей. И одиноко. Сальери выбрался из дома, как обычно, еле-как собравшись, и пошёл к Карлосу. Он не доверял этому человеку как прежде, всё ещё виня его за те слова, что он говорил в трапезной, когда Амадей упал в обморок, но, иногда делать было больше абсолютно нечего, и говорить с этим человеком было единственным способом не сойти с ума от скуки. ? Назойливо стучась в дверь Франко, Сальери всё-таки добился того, чтобы эта дверь открылась, и друзья, сидя за стареньким кухонным столом, начали беседовать, как прежде. Сальери пытался не затрагивать в этих разговорах Моцарта, что получалось вполне успешно. — В последнюю неделю ты выглядишь лучше, чем обычно, - заметил Франко, - мешки под глазами пропали, на мертвеца уже не похож. —Спасибо, ты прав. Я тоже это заметил. ?Просто многое поменялось и решилось. — Ох, что же такого случилось? - с ехидной улбыкой спросил Карлос, и шутливо добавил, - неужто с Моцартом проблемы решились? - Антонио не ожидал услышать такого вопроса. Но теперь деваться было некуда - если уж Карлос и решит сдать его за грядущий ответ на этот вопрос в лечебницу для всех-кому-то-неугодных, то он точно знал, что его будут навещать, как минимум, Кларисса и Амадей, а последний будет носить ему конфеты из чайных подарочных наборов. —? Да, - медленно произнёс Сальери, - кое- что изменилось. И в лучшую сторону. ? Я и не ожидал, что дела так пойдут. — И что же? ?- спросил Карлос. В его лице читалось некоторое удивление, ведь ещё недавно Антонио довольно продолжительное время был сам на себя не похож. Франко невольно вспомнил диалог с Сальери с трапезной в школе, - ты же не имеешь ввиду, что.. — Именно это я и имею ввиду, - ехидно ответил Сальери, вгоняя Карлоса в недоумение. Он будто только сейчас осознал, что, говоря о своём желании находиться рядом с Моцартом, сказал всё сказал своими глазами. — Очень смешно, Антонио, - закатил глаза Франко. Шутить ты, конечно, не очень хорошо умеешь. А если серьёзно - что случилось? ?— Я не шучу, - ответил Антонио, - разве это похоже на шутку? - он поднялся на ноги и подошёл к окну, за которым моросил неприятный слякотный дождь. Сальери поглядел на серое небо с плывущими клочьями туч, словно раздумывая о смысле происходящего. ?- Он прекрасен, Франко, - сказал Антонио, оборачиваясь и поднимая глаза, - изумительно прекрасен, - помолчав ещё пару секунд и опустив глаза в пол, Антонио продолжил, - неделю назад я пришёл в Венскую школу. Зашёл в кабинет Моцарта. Сначала я думал его убить - даже нож с собой притащил. А потом передумал. Упал. Заплакал. И обо всём ему сказал. Рассказал, как я его люблю, и он мне тоже рассказал. Вот и всё, - закончил с улыбкой Сальери. — Да ты ненормальный, - с нотками сумасшествия в голосе произнёс Карлос. — Одна очень мудрая женщина сказал мне, что ненормальны те, кто называет ненормальным того, кто просто любит. Так что, я думаю, эта мудрая женщина будет рада иногда навещать тебя в лечебнице для душевнобольных. ??— Да не сдались никому мои недовольства, а вот твои... Заскоки... ?Надо же, ну надо же! Ты не в своём уме. — Скажи это величайшему музыкальному гению. А я посмотрю. В дверь ?постучали. — Да кого это там ветром принесло, - ругался Франко, открывая замки двери. На пороге, прямо перед ним, стоял немного взъерошенный Моцарт. Его взволнованное лицо ещё больше раскраснелось от ветра, а глаза светились таким любопытством и тревогой, что Франко на секунду показалось, что перед ним не гений, а сумасшедший. — Сальери! Вот ты где! Я случался к тебе домой около получаса! ?- и, не смотря на всю эту ситуацию, которую Моцарт только что выложил, он смотрел на Антонио так восторженно , будто всю жизнь только и ждал этой встречи. — Моцарт! - с таким же восторгом крикнул Антонио и бросился на плечи ? своему другу. В следующее мгновение они уже висели на плечах друг у друга, крепко обнимаясь. Франко стоял рядом с этим зрелищем, очень сильно и старательно недоумевая. Наконец, Моцарт отпустил Антонио, повернул лицо в сторону Франко и сказал: ?— Здравствуй, Карлос. А... Ты ещё не знаешь? - неловко спросил Амадей. — Он знает, - усмехнувшись, сказал Сальери, - кроме того, он уже ?успел о крестить нас с тобою душевнобольными. — Правда? - посмеялся Амадей, - сначала я не думал говорить про это кому-то. Но, раз уж ты, Антонио, сказал... ?Неужто я и правда похож на сумасшедшего? - спросил Моцарт, обращаясь к Франко. — Я... Я даже не знаю, я не думал, что это не шутка... — Ладно, не стоит этих раскаяние, лучше... Лучше просто никому не говори об этом. Мы по-прежнему лучшие друзья. Я, ты и Сальери. Для публики я и Сальери все ещё лучшие друзья. Если ты не хочешь плохого влияния от самого Императора, конечно... — Я понял, Амадей, всё, хватит меня шантажировать. Я всё понял ??***Сколько времени прошло с того момента, авторке сия фанфика неизвестно. Известно лишь то, что в канун рождества Моцарт и Сальери уже работали вместе в школе при дворе императора. Сначала Моцарт рассказал Антонио о том, что теперь у него есть весомая работа, а потом они вместе к ней приступили. Ведь, как известно, до этого Антонио уже был придворным музыкантом, но по некой причине, а точнее, по причине своей апатии, он был на некоторое время отстранён от своей деятельности. К слову, Моцарт, как и хотел, стал учителем принцессы Елизаветы, или же Элизабет. Сальери же преподавал музыку у детей помладше и занимался сочинениями при дворе, как и Вольфганг. Теперь Сальери, конечно, уже не мог выйти за свои рамки, но официально он так и остался на положении учителя. Теперь Антонио и Амадей виделись каждый день. Их "покои", находившиеся так же при дворе Иосифа II, были по соседству. Их ежедневно видели на прогулках в роще или за обедом в небольшом садике возле дворца. Придворные даже прозвали их парой. А их тихие беседы и смех в редкие минуты отдыха обласкали, наверно, даже самого императора. И, что странно, ни у кого это не вызывало подозрения, ведь всё это было вполне естественно - это два гения, и, наоборот, было бы странно, если бы они совсем друг с другом не общались. Самое главное, что ничего не подозревали ученики. Это ведь ходячие рты и уши, которые распространяют слухи (и не только слухи) со скоростью света. А может даже и быстрее. И самым страшным рисокм было то, что о романе двух композиторов мог узнать сам Иосиф II. Дело было даже не в том, что ему это как-то не понравится, а в том, что может произойти то, о чем говорил говорил Карлос - отправят в лечебницу для душевнобольных. Конечно, разумный народ взбунтуется и будет устраивать восстания и стачки, но пока композиторы будут в такой лечебнице, для них это не будет иметь совершенно никакого значения. ?На самом деле, была одна ученица, которая совершенно случайно и не умышленно узнала об этом секрете. И ей была Елизавета.29 декабря. Вечер был холодным, но без дождя. Австрия была в предвкушении Рождества. Амадей и Антонио сидели в кабинете первого, прожигая время псевдоинтеллектуальными беседами. Разговор шел о религии, искусстве, политике и войне. Оба знали все эти темы достаточно хорошо, и каждый мог до тонкости обсудить любую из них. Однако Амадей чувствовал, что Антонио что- то скрывает.— Что-то ты помрачнел, - сказал Моцарт, - что-то случилось? ? Антонио покачал головой. — Нет, ничего, - сказал он, - просто я думаю о людях. Амадей приподнял брови.— О каких таких людях? Зачем о них думать? — О весомых, Амадей. Вот представь, что с нами будет, когда они всё узнают? За дверью послышались тихие шаги, которые не были услышаны. Елизавета, услышав, что "кто-то может что-то узнать", прильнула к двери, стараясь не шуметь листками с нотами и платьем с тугим корсетом. — И что ты предлагаешь? Вытащить скелетов из шкафа? ? — спросил Амадей. ? — Ты же сам понимаешь, что с нами будет. — Да, в том то и дело, что понимаю. Нельзя же постоянно скрываться. — Ну, если так подумать, то мы не очень-то и скрываемся. Ну вот смотри. Мы живём по соседству, постоянно пропадая друг у друга, вместе гуляем, вместе едим. А если кто-то что-то и заподозрит, то... Всегда есть шанс перевести всё в шутку, - сказал насмешливо Амадей. Антонио казалось, что он вообще ничего не воспринимал всерьёз. И это одна из тех черт, за что он его любил. —? Ты прав. Всегда есть шанс перевести всё в шутку, - повторил Антонио. — Пока у нас есть повод посмеяться над самими собой, никто не узнает, что мы теперь вместе. — Именно. ? "Учителя... Вместе? - думала Елизавета, пребывая в полном шоке за дверью, - стоп, стоп... Они любят друг друга? Это что, и вправду так? О, Матерь Божья!" Сейчас ей даже не хватало слов, чтобы сформулировать свои чувства, настолько она была поражена. Ей оставалось только постучаться в кабинет и напомнить о своём существовании, что она и сделала. — Ох, кажется это Элизабет. Войдите! - громко объявил Моцарт. —Здравствуйте, - застенчиво сжимая в руках ноты, сказала принцесса. — Я пойду, - сказал Сальери, - до встречи, - и вышел из кабинета ???Урок прошёл так же, как и десяток остальных до этого. Елизавета неловко водила руками по клавесину, а Амадей её исправлял. Видимо, он уже забыл о происходящем, и преподавал в своей обычной манере, откровенно любуясь произведением искусства. Музыка была необычной, но сейчас Елизавету это не волновало. Её мысли были заняты другим. " Неужели они будут жить вместе? Неужели у них всё сложится? — размышляла она. - Это всё, конечно, романтично, но... Разве так можно?" Урок был закончен. За окном стало ещё мрачнее. — Вы неплохо сегодня подготовились, Элизабет. Жду от вас таких же результатов и на следующий урок, - сказал Моцарт, ? когда девушка отняла руки от клавиш. — Это странно, - усмехнувшись, ответила юная принцесса, - я ведь весь урок была задумчива, и мои мысли были уж точно не о музыке, - и она вопросительно взглянула на Моцарта.— О чем же вы думали? - присаживаясь на стул напротив, спросил Амадей. На его лице постепенно возникла улыбка, потому что он был уверен в том, что принцесса расскажет что-то о том, что она полюбила кого-то, или что-нибудь другое, с чего Амадей имел возможность умиляться. — Скажите мне, пожалуйста, ?герр Моцарт, вы и герр Сальери любовники?- спросила принцесса, делая то, что обычно делает Сальери - сверля взглядом пол. В её голосе не было и тени смущения. — ? Можно сказать и так, - ответил Моцарт. Неужто это так сильно бросается в глаза? - почти смеясь, спросил он, хотя не было похоже, что ему смешно, ведь он так боялся внимания к этому от учеников, и его лёгкий смешок с ноткой сумасшествия был больше похож на микроскопическую истерику. — Нет, в глаза это не бросается. ?Я просто... Я совершенно случайно услышала это, стоя за дверью перед уроком, - будто бы оправдываясь, сказала Элизабет. Она почему-то надеялась, что всё это шутка, ведь ранее она никогда не встречалась с подобной любовью, - и вы не шутите? Моцарт расслабился, понимая, что принцесса находится в состоянии лёгкого шока и сама не знает, что ей думать. Поэтому решил загадочно отшутиться, как, в принципе, и планировал:—? Шутка ли это? Хах, а этого я вам не скажу. Что же, во всяком случае вам лучше об этом молчать. До встречи. Принцесса встала с банкетного стульчика, поклонилась, попрощалась и вышла из кабинета. Несмотря на то, что самый волнующий её вопрос был уже задан, а ответ получен, рождались новые вопросы. И она понимала, что никто не даст ей ответов на них просто так. "Ладно, - успокаивала себя Элизабет, - завтра в школе бал в честь рождества. Нужно думать об этом, а не об учителях. И вообще, это не моё дело. ?30 декабря. Бал. Вечерний бал, по плану, должен был состояться в 17:00. Большой бальный зал был шумен и люден. Народу, как обычно, на императорском балу было немерено много, а места почти не хватало. Придворный церемониймейстер в лице Розенберга, бледный старичок с серебряными зубами, с трудом проталкивался сквозь толпу гостей. На нем была парадная одежда: черная тога с разрезами по бокам и длинным золотым шитьем по горловине. В залу вошла она - Элизабет - пышное платье, тугой корсет, собранные волосы в пышную, словно роза, ветвящуюся причёску, украшенную сияющей диадемой. Моцарту, стоявшему в углу, возле большого клавесина, издалека казалось, что принцесса еле идёт на высоких, хоть и изящно выглядящих, каблуках, но потом композитор понял, что ему не показалось - Элизабет действительно двигалась весьма неловко. Завидев учителя, она остановилась. Лицо её было бледно, а глаза на нём казались двумя лиловыми камушками, приколотыми к её коже. Увидев Амадея, она торопливо шагнула к нему навстречу и взяла его за руку. Моцарт никогда не видел её такой - в ней появилась какая- то новая душевная боль и взволнованность, а в движениях угадывалось что- то пьянящее и колдовское, по истинне королевское.— Добрый вечер, герр Моцарт! - с ноткой беспокойства выронила юная красавица. ?— Добрый вечер, ваше ?государствие. Вы сегодня так взволнованы, - Моцарт охватил её тонкую, ещё детскую руку обеими своими - тонкими, бледными, с виднеющимися голубыми венами и улыбнулся, - вас что- нибудь тревожит? — ? Немного, - ответила она, склонив набок голову, - это одно из первых таких... Знаменательных событий в моей жизни. — ?Не беспокойтесь, ваше государствие. Это торжество, это время для отдыха. — Кто бы говорил, - усмехнулась принцесса, - вам ещё около получаса быть клавесинным маэстро, а потом дирижировать ?маленькой капеллой. — Что же, - усмехнулся Амадей в ответ, - для меня это не работа. Когда ты действительно получаешь удовольствие, время летит весьма незаметно, - ? он попытался как можно нежнее сжать её тонкие пальцы, - я ведь не хвастаюсь, вы наверняка не раз слышали об этом.— ? ? Конечно, слышала, - чуть улыбнулась принцесса, - но сейчас не об этом... Здесь столько юных кавалеров. Мне весьма неловко говорить с вами об этом, но, пожалуй, вы, и, возможно, герр Сальери, это единственные люди, с которыми я могу чем-то поделиться, чем-то душевно-сентиментальным. ? ? Вы, кажется, блестящий собеседник.— ? ? Спасибо, - сказал Амадей, и на его губах появилась очень милая, открытая улыбка, - и вам спасибо, ваше сердце . Я понимаю, ваше дело не требует от меня никаких усилий. Вы можете говорить со мной о чем угодно. На входе в бальный зал возникла знакомая длинная фигура в чёрном фраке, которая искала что-то или кого-то глазами. Когда она "нащупала" взглядом Моцарта, то двинулась к нему. Из-за большого количества людей перейти из одной части зала в другую была весьма и весьма сложно. — Сальери, ну наконец-то! - сказал Моцарт, и, отпустит руку принцессы, обнял Антонио. — Ну нет-нет, Амадей, не на людях, - строго сказал Сальери, - Ты испортишь впечатление. Не в то время, не в том месте. И вообще... Здесь же принцесса.— О, прошу прощения, совсем забыл про это, - виновато ответил Моцарт и улыбнулся, как кретин, - но если что, принцесса про нас знает. Я думаю, мы можем ей доверять, - Моцарт повернулся к Элизабет и улыбнулся ещё шире. ?Сальери был человеком с острым умом. Его ирония редко оставляла Моцарта в покое. — Добрый вечер, герр Сальери, - сказала ?Принцесса, поднимая на Антонио глаза, - рада видеть вас в добром здравии.—? Добрый вечер, ваш государствие, - сказал Сальери, кланяясь. ? ?— Как вы себя чувствуете? Сегодня в настроении? - в его глазах наконец-то заиграли живые, яркие искры, и Моцарт теперь был спокоен за него, хотя иногда со страхом вспоминал осенние состояние Антонио. — ? Превосходно, ваше высочество, - ответила Элизабет, - я вижу, вы сегодня тоже праздны. Что же, - принцесса задумчиво приставила палец к губам, взглянула на клавесин, на Моцарта, на зал, на какие- то очень далёкие, похожие на отражение звёзд, камушки в стенах, - я думаю, герр Моцарт, пора начинать. Только не задерживайтесь за клавесином слишком долго, ведь у вас ещё капелла. Остальное сделают придворные музыканты. Начинайте, маэстро. — Спасибо, ?ваше государствие. Премного вам благодарен, - Моцарт оставил принцессу и Сальери, и сел за клавесин, который стоял в трех метрах от них. Он положил стройные тонкие руки на клавиши и начал играть то, чего не существовало ранее. Его пальцы легко скользили по клавиатуре ?, то взлетая вверх, то удаляясь вниз, и весь зал обратил внимание на источник лёгкой музыкальной реки. Спустя примерно 10 минут уши интеллигентного народа привыкли к нотной капели, и теперь музыка Амадея добавляла лишь приятной атмосферы к вечеру. Принцесса сидела напротив Сальери за одним из трёх больших накрытых столов, покрытых расшитыми золотом скатертями, куда двое пробрались сквозь беспроблудный лес приглашённых. Гости, наконец, здраво распределились по залу, и теперь там было не так тесно. — ?Восхитительные вещи создаёт Моцарт прямо на ходу, - сказала принцесса, взглянув на искусно бегающие по клавиатуре руки Моцарта, а потом переведя взгляд на Сальери, - никогда раньше не видела ничего подобного. Этот человек уже вошёл в историю как гений. Как чудно. — ? В самом деле, - ответил Сальери, не отрывая взгляда от принцессы, - чудно. Композитору было неловко говорить с принцессой, зная, что Моцарт уже успел всё ей рассказать. Но немного поразмышлять на эту тему всё же было необходимо.— Так вы с герр Моцартом возлюбленные, верно? ? — улыбнулась принцесса, - я говорила с ним как-то после урочного времени. Он просто очарован вами, всегда говорит мне, как вы ему дорог.—? О, да, так получилось... - смутился Сальери, - и я вам очень признателен за понимание. Вы бы только знали, как я это ценю... — Да что вы, - махнула рукой Элизабет, легкомысленно взглянув на Антонио - ?это не я какая-то особенная. Просто люди вокруг слишком эгоистичные. Они всё время пытаются обидеть кого- нибудь из других людей, окружающих их самих. Особенно если он много знает. Или по-другому любит. И вот их я никогда не пойму. Даже иногда боюсь. Мне не страшно, а как- то тревожно.— ? Не бойтесь, Ваше Высочество, - улыбнулся Сальери, - как бы это сказать, из песни слова не выкинешь, так и людей из общества тоже не вывести. Всё разные. Некоторые слишком агрессивны и консервативны. Люди боятся того, чего не знают. Но я верю, что когда-то настанет время, когда это всё не будет проблемой. "Поставить под сомнение принципы всего человечества оказалось слишком трудной задачей. И, когда этот момент настанет, возможно, просто людей уже не будет на земле. Некому скрываться, некому страдать." Время в зале тянулось весьма долго для юной принцессы. Она ждала главной части торжества, а если быть точнее - танцевальной части бала. Коротая время едой и разговорами с Антонио, Элизабет пыталась пережить болтовню своры вроде как интеллигентных людей, которых она таковыми не считала. На самом деле ей казалось, что интеллигенция - это всего лишь инструмент императора, потому что он всё не может наговориться. Спустя час, который казался вечностью, Моцарт оставил капеллу, а за клавесин пригласил другого маэстро. — Вот и появилось время вырваться, - сказал Амадей, подсаживаясь на лакированный стул рядом с Антонио, - как вы здесь? Ещё не расстаяли от скуки? — Не расстаяли, но было сложно, - ответила принцесса, подпирая щеку рукой, - первая часть торжества - кошмарная вещь.— И не говорите, принцесса. Ничего, скоро начнётся торжественная часть праздника, - Моцарт задумался и огляделся, - кстати, а кто ваш кавалер?— А, кавалер... - принцесса смущённо опустила взгляд, но в нем были заметны капли лёгкой понурости, - я не знаю. Либо это будет сюрприз, либо я просто останусь за столом и продолжу есть. Меня, в принципе, и первый, и второй вариант вполне устраивают.— Не думаю, что вас совсем никто не пригласит. Вы же, всё-таки, принцесса, - Сальери с улыбкой заглянул в глаза Элизабет. Неугомонная говорливая интеллигенция, заметив, что принцесса открыто и громко разговаривает с композиторами, словно с давними друзьями, и иногда "неприлично" смеётся, превратила Элизабет, Моцарта и Сальери в объекты для обсуждения. Но, несмотря на то, что внимание было приковано к этим троим, они слишком увлеклись разговором, чтобы контролировать что-то вокруг. "Вторая часть церемонии объявляется открытой!" - огласил император громким бархатным голосом, доносящимся с другого конца стола, за которым сидела Элизабет.— Оо, ну наконец-то, - сказала принцесса, встав из-за стола. Несмотря на то, что Элизабет о кавалере никто не предупредил, юнцов было много, и несколько молодых человек сразу окружили принцессу. Оценивающе оглядев каждого из потенциальных пар по танцу, Елизавета выбрала одного из самых приятных, на её взгляд, кавалеров, и, не медля, отправилась исполнять с ним предстоящих четыре танца, первым из которых был менуэт.— Антонио, - обратился Моцарт к Сальери.— Что? - тот вопросительно посмотрел на первого.— Умеешь танцевать Менуэт?— Нет. Если бы кто-то научил, может быть, и умел бы, - Сальери посмотрел на принцессу, которая была увлечена танцем, - а ты, Амадей, умеешь?— Тоже не умею. В детстве отец водил меня по всяким балам, но тогда меня на всех этих светских мероприятиях, как и каждого ребёнка, интересовали только сладости, - хмыкнул Моцарт, - а вот вальс и мазурка въелись в мою память надолго.— Ну вальс-то грех не знать, - язвительно ответил Сальери, закатывая глаза, - ещё б его кто-то не знал. Неспешный Менуэт кружил юношей и девушек в вихре танца, наполняя их души счастьем и гармонией от происходящего. Для принцессы Элизабет было совершенно неважно её окружение, её кавалер, её захватили её собственные медленные, аккуратные движения, вытекающие одно из другого, словно расплавленное золото, блещущие девственной грацией и вечной юностью. Для себя ей было совершенно неважно, кто её партнёр, куда они идут, что происходит вокруг. И то и другое было второстепенным. Кружась в этом журчащем потоке счастья, она чувствовала себя прекрасно и понимала, что всё происходящее — и просто танец, и музыка, и люди вокруг — это часть её самой, а она и есть сам танец. Но оркестр начал затихать и постепенно подбираться к тонике, что означало, что один из танцев скоро завершится неглубоким поклоном. Но конец одного означает начало нового, а в счастье нет никаких начал и концов, и, отдаваясь музыке, принцесса чувствовала, что её существование наполняется глубокой и безмятежной гармонией. А потом, когда последний звук Менуэта затих в последних рядах танцоров и музыка стихла, с неба медленно и осторожно, словно нежное прикосновение рукой к идеалу, полетели маленькие хрупкие снежинки.— Сейчас начнётся вальс, Антонио, - сказал Моцарт, скосив голову набок, и с каплей интриги посмотрел на Сальери. — Да, ты прав. Что-то не так? - заметив немного ехидный взгляд Вольфганга, спросил тот. — ??? Ты разве не заметил, Антонио? Только что начали падать снежинки. Вальс плавно переходит в снежную бурю.— Да, кстати, очень празднично получается. Снег в такое торжество... Как по заказу. — Не хочешь потанцевать? - улыбка Моцарта стала ещё ехиднее, он исподлобья посмотрел на Сальери, хлопая глазами. ??— ? А с кем? - стараясь не улыбаться в ответ, спросил Сальери. ??— Что значит "с кем"? ?Со мной! Ты же говорил, что умеешь. Неужто соврал мне? - он хлопнул ресницами. ???? Сальери потупил взгляд. — Дело не в этом, ты же сам понимаешь. Мы договорились не вызывать подозрения. — Да брось, - сказал Амадей и взял Сальери за руку, ведя за собой, - ты же помнишь, что всё рано или поздно можно перевести в шутку. Давай-давай, мы просто прокружимся, это займёт не больше пяти минут. Или ты так и будешь бояться всемирного презрения? Сальери неуверенно посмотрел на Моцарта, окинул взглядом весь зал и увидел принцессу Элизабет, держащую руки в замке около круди и смотрящую на него с невероятной силы надеждой и мольбой принять это спонтанное приглашение Моцарта, что это вселило в него уверенность в том, что несмотря на то, что люди могут считать его сумасшедшим, он знает, что это не так, он делает то, что делает его счастливее, и если люди этого не понимают, презирают, ставят под сомнение его адекватность, то это только их проблемы, и когда-то это точно окупится. Композиторы привлекли внимание и кавалера принцессы, который искренне не понимал, что сейчас должно или не должно произойти. Амадей взял Антонио за вторую руку и их пальцы переплелись. Он понимал, что это безумие, но кроме собственной воли в нем ничего не осталось, а где- то глубоко в душе была уверенность, что в эту минуту происходит что- то важное, положившее начало его, Амадея, жизни, чему нет, и уже никогда не будет, разумного объяснения.— Ну же, ? мой друг, не бойтесь, — прошептал Моцарт, крепче сжимая руки Сальери в своих руках, — не бойтесь того, что чувствуете. — ?Ладно, - выдохнув, словно перед шагом в неизвестность, сказал Сальери, - но если к нам после этого появятся претензии, я не виноват.— Я думал, ты скажешь, что убьёшь меня, - рассмеялся Моцарт, и зал наполнился звучанием вальса. На каждые три четверти приходился один приставной шаг, и все танцующие кружились по залу пол лёгкий вальс, набирающий все больше и больше широких гармоний по мере его плавного развития. Постепенно Сальери забывал о том, что ещё минуту назад он испытывал тревогу, стыд и растерянность, а теперь вслушивался только в музыку, не отрываясь от плавных движений Амадея. Постепенно музыка стала ещё мелодичнее и откровеннее, она текла, как вода, нежно лаская, - теперь уже казалось, что вальс подносят к самому сердцу, и единственное, чего хотелось, - это чтобы музыка не кончалась, и ещё - чтобы этот чудный танец тоже длился вечно. – Ну что, Антонио, вошёл во вкус? - ? спросил Моцарт. Сальери почувствовал на своём лице волну солнечного тепла и, заглянув в глаза другу, увидел в них праздные искры, в них будто плескалось дорогое шампанское, из них лился звон бокалов.— Да, пожалуй, - прошептал Сальери. Моцарт улыбнулся. Он, как ни старался, не мог оторвать глаз от своего партнера, потому что ему казалось, что их взгляды, пройдя друг сквозь друга, встретятся, сольются, переплавятся в одно целое и уже никогда не разойдутся. Оркестранты снова подошли к тонике, мелодия достигла своего логического завершения, и танец всех пар окончился лёгким поклоном. Все танцующие зааплодировали сами себе, и зал был озарён улыбками удовольствия. Моцарт схватил Сальери за руку и опять потащил за собой, на этот раз к столу. — Ну что, как тебе? - спросил Амадей, садясь на стул. —?? Ладно, ты был прав. Я не пожалел. Мы ведь не привлекли слишком много внимания? - неловко спросил Антонио. — Зависит от тебя. Ну, смотря на то, много или мало для тебя целый зал. — Ох, боже... - Сальери плюхнулся на стул, стоящий рядом, - ??ты же понимаешь... - Моцарт рассмеялся. — Да я же шучу, не более. Я даже не смотрел на окружающих. Кроме принцессы. Но, судя по её восторженному взгляду, она была очень растрогана и очень умилялась с нас. Остальные два танца Моцарт и Сальери просто наблюдали за принцессой, которая всё так же изящно и легко двигалась по залу, одаривая всех мимолетной улыбкой. Сальери мысленно аплодировал ей - для него это был танец покорения сердец. Вскоре настала часть торжественной трапезы, ?где Моцарт, как обычно, рушил некоторые понятия морали и не заботился о том, что там подумают о нём и о том, что он делает, и, конечно, благодаря ему четырнадцатилетняя принцесса имела возможность испробовать бокал шампанского, а Сальери изредка толкал его локтем в бок, говоря, что детей спаивать нельзя. Тогда-то Элизабет и поняла, что учитель не шутил на счёт любви, и ей стало куда понятнее, что к чему. На самом деле их слова, их взгляды, их движения казались ей такими чистыми и нежными, что к ней пришло осознание, что их любовь куда чувственнее и хрустальнее, чем та, которую она видела изо дня в день. "Кавалеры иногда так пренебрегают дамами. Может быть, они просто идиоты, а может, в этом их проклятие, - думала принцесса, глядя на то, как Амадей пытается укусить Антонио за руку, а последний пытается успокоить его, приговаривая "Вольфганг, веди себя по-человечески хотя бы на людях... Или ты уже пьян? Успокойся же, в конце концов!" и всё равно не мог сдержать улыбки, - я ещё не видела никого, кто бы так откровенно дурачился. Они просто доверяют друг другу, я уверена. А вот кавалеры и дамы... - подперев рукой щеку, продолжала размышлять принцесса, - они почти все обречены на серость. Я видела единицы, кто мог смеяться со своей парой на публике. " И в этот вечер, когда темнота полностью накрыла Вену, гости вышли на улицу, чтобы, спустя несколько часов нахождения в зале, подышать свежим воздухом. А воздух был более, чем свеж - снег всё не прекращал валить с неба. ?Моцарт поднял взгляд вверх. Он прикрыл глаза. Снежинки падали на его лицо и тут же таяли; его щеки были румяными и горячими, и в этот момент Сальери мог сравнить его с булочкой, которую посыпали сахарной пудрой. ? Как мало надо человеку для счастья. "Именно о таком я мечтал всю жизнь, - думал Антонио, вдыхая холодный воздух, - О таком, как сейчас... Какая красота, Боже мой!? Я так люблю тебя, Господи!"