Алладин (1/1)

Caprice?— Galadriel's songОна за меня отвечала всем земным богам, что покуда я ее не предам, я буду жив и горя людского не буду знать. Она говорила, а я всегда ей верил. Но на заре однажды проснулся от холода простыней, один, с остывшим еще в прошлом тысячелетии кофе. И понял?— ушла от меня, бросила, не обернувшись на миг, не открывая глаз, не заснув на моей груди в прошедшую уже ночь. Так потихоньку сбегает обычно из дома самая младшая дочь. И я остался с пустынным сердцем и тысячью ветров в нем, оглушен, обезвожен, слеп и нем, как рыба в ее пруду, что выловил серый бродячий кот. Только темная туча и страшный смерти оскал, тысячи тысяч ее зубов, как безумный жернов, что перетрет в порошок глупую рыбину. Что ей за дело, что сердце мое задето, разодрано на куски? Что плачется мне слезами моей тоски, что я чужой ей, далекий и неродной, что принцем не быть бедняку с нелепой его судьбой. Что ей за дело, что переливчатый смех ее мне заноза в больном моем глупом мире, где без нее?— все насмешка над чудаком, мечтающем не о золоте, не о власти, но о сердце, что его никогда не будет. Джинны ведь не всевластны. Но что, если приказать, если вымолить джинна, сердце твое из глупой твоей груди вынуть, глубоко закопать в пески… Может утихнет, глупое? Может больше не запоет?