2 (1/1)

По утрам Элен гремит посудой на кухне так, что голова тяжелеет раза в три, что хочется просто сдохнуть. Анатоль голову подушкой закрывает, стонет что-то неразборчиво и надеется, что пытка закончится. Но она берет чашку — судя по всему пустую — и мешает что-то — судя по всему воздух — ложкой. И самое отвратительное, что этот звук приближается, что она по стеклу бьет, а все надежды на спокойное похмельное утро можно сразу списать в утиль.Она все ближе и ближе, когда звук не достигает своего апогея. Когда ему начинает казаться, что эта чашка — его голова, что она у него в голове долбит по стенкам. Ощущение отвратительное, ровно как и привкус блевотины и кислоты во рту. А еще сухость в глотке.— Ты издеваешься, блядь? — обреченно в подушку, когда она все никак не прекращает. Анатоль подушку с лица убирает и открывает только один глаз. Замечает ее сразу же. Она стоит в дверном проеме и смотрит с легкой ухмылкой на него. — Я вчера пил, можно тише?— За все хорошее надо платить, — отзывается она; он швыряет в нее подушку, но промахивается, потому что она делает шаг в сторону. Чашка в руках и правда пустая, она идеально накрашенные губы выгибает в широкой улыбке. — Полы, кстати, грязные, так что зря ты это сделал.Он обреченно стонет и готов поклясться, что слышит от нее тихий смешок.— И я люблю тебя, — недовольно произносит Анатоль, когда Элен уходит. Уходит и забирает этот отвратительный звук с собой.Когда он все же доходит до кухни, так и не подняв в коридоре подушку, она дописывает что-то на ноутбуке, даже не поднимая голову. Анатоль воды наливает из графина и пьет жадно сначала из чашки, а потом уже из самого графина, забыв о приличиях и каких-то там границах.— Отвратительно, Толик, — говорит она себе под нос. — Хоть бы штаны надел.— Скажи спасибо, что я в трусах, — отзывается он самодовольно.— Обойдешься, — она крышку ноутбука закрывает, убирает его в чехол и улыбается до скрежета зубов приторно. — Напомни сделать в университете вид, что я тебя не знаю.Анатоль оставляет почти на две трети пустой графин на столе, наклоняется и целует ее в щеку. Элен нос морщит, не говорит, что от него пасет. Они и так оба это знают; от него всегда пасет после его этих пьянок, а случаются они регулярно.— О нет, я опозорю тебя при всех, как и всегда.Она его лицо от себя отталкивает, отпихивает буквально, поднимаясь из-за стола и забирая ноутбук с собой. В этой квартире прощаться не принято, они и не прощаются. Анатоль только слышит, как за Элен захлопывается дверь в прихожей; она всегда уходит раньше, она вообще из них двоих намного лучше адаптируется.В холодильнике пусто, а его телефон валяется в спальне около кровати почти полностью разряженный. Типичное утро, если так подумать. Анатоль на пол садится, спиной откидывается на край кровати, ставит телефон на зарядку и роется в куче непрочитанных сообщений. Судя по всему, он снова кому-то и что-то наобещал там по пьяни. Утро могло бы начаться с блокировки особо нервных и истеричных дам, но вместо этого он набирает номер Вронского, лишь на третий звонок все же получает ответ.— Да, — заспанно, со следами похмелья или бессонницы.— Помнишь, где мы вчера были?— Курагин, отъебись, — и сбрасывает.Анатоль хмыкает и перезванивает.И снова все то же:— Да.— Значит не помнишь.— Я на пары не иду. Скажи, что у меня кошка сдохла, — судя по звуку, Вронский там лежит лицом в матраце и ничего менять не собирается. Анатоль усмехается коротко.— У тебя же никогда не было кошки.— На кафедре об этом не знают. Отмажь, ладно?— Будешь должен, — отвечает он и сам на этот раз сбрасывает звонок. Судя по времени, на первую пару он и сам не придет. В конце концов, выглядеть он должен соответственно. А тут и побриться, и волосы уложить, отпарить рубашку — и прикинуться человеком, который не пил всю ночь до четырех утра.Анатоль выпивает две чашки растворимого кофе, не находит в кармане пачки сигарет — то ли выкурил всю вчера, то ли где-то потерял — и идет в ванную. Рожа в зеркале даже не выглядит такой помятой, как могла бы быть. Сигареты до занятий все равно еще надо купить.Он является в университет ко второй паре, приходит в идеально выглаженной рубашке, в костюме и только сейчас, но вполне адаптируется. Элен проходит мимо него на каком-то перерыве, совершенно игнорируя. Впрочем, она достаточно часто игнорирует его на людях. У них отношения всегда лучше складывались наедине.Нарывом в семье не она является, гнойной раной, из которой хрен пойми что потечет, тоже не она.Анатоль прекрасно знает, что преподаватели не верят в его идеальную репутацию. Анатоль прекрасно знает, что в его словах на кафедре сомневаются, но у Вронского репутация чище, Вронский сам более ответственный.Он врет не о себе, он врет о другом. А этому другому все же верят, так что вранье проходит как по маслу. Идеально и без осечек.— Первый и последний раз, — строго звучит в ответ, когда он сообщает о скорой кончине несчастного выдуманного зверька.— Разумеется, — у него на лице вся серьезность, перемежаемая притворной скорбью, он ладонь к груди прижимает. — Алексей завтра же вернется к занятиям, в этом можете не сомневаться.И только закрывает за собой дверь, как отправляет тому сообщение:?Они повелись?.Еще одно следом:?Отсыпайся, алкаш несчастный?.А сам улыбается самодовольно; очередной день, когда ему верят в последний раз. И таких дней было уже бесчисленное множество. Будет еще больше.У Анатоля Курагина каждый день, когда ему верят в последний раз.В этом и вся суть.