Main (1/1)

***— Херня, — равнодушно бросает Брут, откидываясь в кресле и принимаясь массировать виски. Смотрит прямо перед собой сквозь полуопущенные ресницы, жестко сжимает челюсти... — Херня, — повторяет, внимательно, тем не менее, следя за очередной девчонкой, хотя стук каблуков по рабочему мини-подиуму вколачивается гвоздями в голову. — Херня, херня, херня...Он то ли устаёт держать глаза открытыми, то ли закатывает их так сильно, что нижнее веко почти смыкается с верхним. Слышит, как Лия вырубает музыку, как командует всем выметаться, раз уж никто не способен нормально выполнять свою работу... "Может быть, завтра у вас получится лучше", — милостиво добавляет она вслед всей команде и слишком резко захлопывает дверь.Он не подаёт виду, что замечает: она тоже нервничает.Только приглашающе тянет руку.Она подходит задумчиво-медленно; цепляется изящными пальцами за его ладонь. Скользнув плавным движением, боком присаживается к нему на колени и обвивает руками за шею, прижимается ближе, легонько ерошит жесткие волосы на затылке...— Это всё помолвка, — выдыхает, не то оправдываясь, не то оправдывая.Брут только кивает, сцепляя руки в кольцо вокруг её талии.Помолвка. Верно, помолвка. Ха, чёртов Икар! Казалось, они оба переболели им так давно, казалось, они идеально решили проблему, с готовностью забывшись друг в друге — такие похожие, такие разные, лучшие партнёры во всём, начиная игрой в теннис и заканчивая работой и постелью... А всё-таки тянет, сука.— Такое странное ощущение, — Брут задумчиво мнёт в пальцах конверт с приглашением, полученный пару часов назад. Лия коротко хмыкает: она крайне скептично относится к его стремлению вечно всё анализировать, раскладывать чувства по полочкам, но ему так проще... функционировать в мире живых людей. — Как будто что-то должно случиться.— Случится скандал, — усмехается она, — если ты не прекратишь ревновать его.— Я его не ревную, — абсолютно ровным, спокойным тоном отвечает Брут. Лия выгибается, с сомнением всматривается в его лицо — и да, он отлично умеет скрывать эмоции, они оба это знают, — но сейчас, похоже, и правда не врёт. — Икар мой друг, — в голосе звучит ирония. — Серьёзно, пусть просто женится уже и ебёт мозг не только мне, — он тихо смеётся, любуясь её точеным профилем, и легонько гладит по волосам: — Ну а ты? Ревнуешь его?— Я сама ушла от него. К тебе, — напоминает Лия, по-кошачьи щурясь.— Но сердцу не прикажешь, м? М-м-м...Она целует его, мягко уводя с дурацкой темы, и он довольно улыбается ей в губы, ведя ладонью по стройному бедру в разрезе длинной юбки:— ... Ладно, это убедительно. Что будем делать с выпуском, дорогая? — он всегда кошмарно быстро переходит с личного на рабочее, и ей это нравится — они оба не любят впустую тратить время. — Может, я и перегнул палку, но сегодняшний показ был просто отвратительным. Чем занимается наш совет директоров, хотел бы я знать. Ни одной толковой идеи! Благо, хоть Икар свои разделы подготовил на год вперёд, ну и Деметра вписывается в дедлайны, даже если решает переделать всё за сутки... но чёрт возьми, берёт и делает! А это? Это всё никуда не годится! Ты же и сама видишь, правда? — он смягчает тон только ради нее.Последний раз тяжело вздыхает — и собирается по щелчку. Встаёт, легко удерживая её на руках, коротко чмокает в губы и тут же опускает на пол:— У нас куча работы, дорогая, — он щурится уже довольно холодно, полностью уходя мыслями в дела, и она только кивает, в последний раз гладя его по плечу:— Час на мозговой штурм, час на наброски и оформление, и в три у тебя отсъём моделей для разворота Икара. Бикини и эти его... техно-крылья.— Если для следующего номера решим снимать парней, можно будет обойтись одними крыльями, — он похабно скалится; она фыркает и качает головой в духе "ты неисправим".Но не спорит.***— О, мистер и мисс Пуктуальность! Вы практически первые. Лия, солнце, роскошно выглядишь! Брут... ты тоже.Он в ответ только насмешливо выгибает бровь с подоплёкой: немое "смотри, от чего отказался, не жалеешь?" слишком явно повисает в воздухе, но надо отдать гению должное — он очень быстро берёт себя в руки.И даже если в серых глазах мелькнуло секундное сомнение, обнимаются они уже абсолютно точно по-дружески. И Брут, положа руку на сердце, искренне этому рад. А соблазняет исключительно по старой привычке.Но теперь улыбается, успокаиваясь, и прижимается губами к Лииному виску, мягко приобнимая её за талию.— Я должен вас познакомить! — опомнившийся Икар снова светится. Брут с Лией переглядываются, разделяя скепсис: им обоим знаком этот блеск в сумасшедших глазах, они оба знают, насколько он бывает недолговечным, а ещё — утомляющим, душащим и бесящим. Просто хочется надеяться, что в этот раз... всё будет иначе? Они и правда хорошие друзья. Они и правда переболели...Из просторного холла выходят двое под руку: девчонка, миниатюрная и воздушная настолько, что Брут мгновенно ассоциирует её с какой-то диковинной птичкой — колибри, что ли; и паренек, чуть повыше и постарше, весь неуловимо угловатый, острые коленки-локти-взгляд, колючие синие глаза исподлобья и нервно пляшущие по воздуху длинные пальцы.Кажется, Брут ломается именно на пальцах.Они с Лией утром утвердили коллекцию ювелирки на разворот и отсмотрели портфолио мужских и женских рук кадров на двести, и всё было мимо, а тут...Он наклоняется к Лие, незаметно бормоча на ухо:— Темный лак, манжеты, смоки.Она сразу понимает, о чём он; уточняет только:— Для неё или для него?— Для него, — веско роняет он, вновь выравниваясь.Лия беззвучно хмыкает, вежливо-заинтересованным взглядом изучая худые запястья и белые костяшки.Сам Брут, вполне возможно, пялится совсем не вежливо и в какой-то момент тяжело сглатывает; но когда Икар поворачивается обратно к ним, представляя невесту и её брата, — у него уже прежний скучающий, равнодушный вид.Маски — это по крайней мере удобно.— ... Мои лучшие друзья. Главреды "Полиса", между прочим! — Икар заливается соловьём.— Брут, — он протягивает руку с лёгкой, ничего не значащей полуулыбкой — и жадно впивается взглядом в тонкие черты лица.— Бродяга, — коротко рыкает мальчишка, прожигая его синим взглядом, и почти выдёргивает ладонь, словно обжегшись.Брут следит за ним весь вечер, меняя бокалы с шампанским и то и дело ввязываясь в светскую болтовню с более или менее знакомыми гостями. Он, пожалуй, успел истосковаться по людям, для которых Максвелл значит немножко больше, чем Marc Jacobs. Наверное, Икар и правда гений, если умудряется раз за разом так органично сплетать два на первый взгляд несовместимых мира, и "Полис" сметают с полок не в последнюю очередь благодаря его безумным идеям, а Брут... Брут ни капли не жалеет, что променял щелчки шестерёнок на щелчки фотокамеры. Просто, может быть, иногда немного скучает по прошлому. По себе в рамках того прошлого. По ушедшей наивности (и невинности тоже), по радости общих изобретений, по безудержным пьянкам и по тому, как они с Икаром под это дело могли лизаться у всех на виду, а потом хохотать до боли в животе... Так или иначе, это было весело, как бы ни звучало сейчас.И ещё — тогда на нём было меньше ответственности. А теперь на нём висит целый журнал, и мозг безотчётно клинится на работе, и он снова и снова возвращается взглядом к худым паучьим пальцам, всё ярче представляя их в кадре...\и ещё, может быть, в себе\— Обещай не смеяться и не бить меня по голове, — он находит Лию, цепко хватает пальцами изящный локоток и уводит в сторонку от любопытных светских львиц.Она хихикает и легонько ударяет его по бедру тыльной стороной ладони:— Окей, по голове не буду, — ехидно сверкает умными глазами, и он вздыхает, массируя пальцами лоб.Придерживает её за плечи, разворачивая в нужную сторону, координирует взгляд и, снова чуть-чуть подвиснув, утыкается носом ей в висок:— Я е г о х о ч у.Лия хмыкает, впервые, кажется, всерьёз оценивая масштаб проблемы.Брут понимает, что она имеет в виду.Паренек в целом выглядит потрёпанным и пожалуй что буйным: одежда старая и драная, несмотря на знаменательный повод, под глазами размазанные угольные разводы поверх синяков, джинсы в сплошных дырках, куча разномастных безвкусных фенек на руках и волосы на башке живописным колтуном. Брут, привыкший к вылизанной внешности напыщенных моделек, вообще не понимает, как можно настолько похуистично относиться к собственному внешнему виду.И почему оный вид нравится ему так сильно.— Так завали, — Лия дёргает плечиком с невнятным советом: — Уверена, у Икара найдётся для вас свободная комната. Или тебе нужно моё разрешение?— Что? — он пару секунд растерянно моргает, глядя на неё и пытаясь понять. Понимает. — Господи, Лия! Я в журнал его хочу, в эту съёмку!Вот теперь она усмехается по-настоящему. Тянется к нему, нежно мажет губами по щеке:— Врёшь мне или себе, милый?Брут задыхается, отчаянно обнимая её худые плечики и глядя поверх в угол зала.Белая кожа. Колючий взгляд. Худые пальцы.\два внутри, толчок, ещё один, хриплый матерный стон, шальная, чуть жесткая усмешка на тонких губах\— Брут?— Я никого другого в эту съёмку не возьму, — сипит он, ровняя неожиданно сбившееся дыхание.И, обогнув Лию, уверенно направляется навстречу синим глазам.— Бродяга! — возможно, он действует резче, чем должен. Он не виноват, что имя мальчишки звучит, как кличка, но интонацию контролировать практически не получается — и вместо елейно-вежливого обращения выходит хлесткий уверенный оклик. Брута немного потряхивает. — Есть предложение, — он игнорирует Музу, он смотрит прямо в ледяные радужки — и мальчишка вдруг фыркает, смело ухмыляясь:— ... Надеюсь, не руки и сердца. Тут одну помолвку не знаешь, как пережить, тягомотина такая, хоть бухло нашару...— Братик! — сестра обиженно тыкает его кулачком в бок, и он закатывает глаза, но всё-таки буркает тихое извинение, пока Брут прикидывает варианты ответа...— Насчёт сердца пока не думал, а вот для руки твоей применение найдём хорошее. Забеги завтра, обсудим.Он с отчаянной наглостью сует визитку мальчишке в нагрудный карман, ловким движением одёргивает на нём сбившийся воротник явно не ношеной рубашки и, состроив равнодушное лицо, отворачивается.— ... С какой стати мне приходить?! — возмущённо летит в спину три шага спустя, и Брут разворачивается снова, победно улыбаясь и подмигивая:— Разве тебе ни капельки не любопытно?Выкрикивает, салютует бокалом и выпивает до дна одним глотком.В голове приятно шумит.\возможно, ему мерещится, но мальчишка слегка залипает на его шею и дернувшийся вверх-вниз кадык\***— Мне не любопытно.Мальчишка на следующий день сидит в его кабинете, демонстративно уложив ноги на журнальный столик поверх стопки прошлогодних выпусков "Полиса", и равнодушно пожимает плечами.— Просто деньги нужны. А у тебя они явно есть.— Икар работу не предлагал? — Брут интересуется с искренним удивлением, подхватывая две чашечки кофе и присаживаясь напротив.— Предлагал, — Бродяга морщится, делая глоток. — Только я не шарю в этих его железках. Да и... — он раздраженно машет рукой.Брут хмыкает.Похоже, не по душе волчонку сестрин жених.— Так чё? — мальчишка вскидывается, не слишком хорошо изображая самоуверенность: — Чё делать и сколько заплатишь?— Сам мне скажи, — Брут старается не заржать раньше времени, гоняя на языке заготовленную фразочку./а ещё старается не думать о том, насколько хрупкими выглядят белые пальцы даже на фоне изящной фарфоровой чашки/Он наклоняется через столик, жадным взглядом впиваясь в синие, неумело прячущие растерянность глаза.— Во сколько мне обойдётся тебя снять?Он наслаждается тем, как заметно меняется лицо напротив. От непонимания — через страх, гнев, возмущение — в едкую злость; мальчишка уже распахивает рот, очевидно, чтобы послать его куда подальше, но Брут успевает первым: легонько хлопает его по открытой щиколотке и фыркает:— Шутка. Выдохни...Он тянется к лежащей на столе папке под отчётливый скрежет зубов, уже даже не пытаясь прятать широченную насмешливую ухмылку, и вытягивает из неё пару листов, выкладывает перед Бродягой, заставляя спустить ноги на пол:— У нас стандартный договор. Одна съёмка... — он вписывает что-то в пропуски, — Половинная... В смысле — не полнорост, — уже абсолютно деловым тоном расшифровывает в очередной раз растерявшемуся мальчишке ещё какие-то тонкости, демонстративно подчеркивает сумму и ставит задумчивую точку над полем подписи: — Оплата у всех одинаковая, это политика компании, либо соглашаешься на неё, либо не получаешь ничего. Что скажешь?— ... Что я ни-хре-на не понял, — тихо признаётся Бродяга, щуря синие глаза.Брут вздыхает и выпрямляется, оставляя ручку на столе. Расслабленно закидывает ногу на ногу, собирает пальцы в замок на колене:— У нас выпуск через месяц. Помимо прочего, мы взяли коллекцию колец от Bvlgari, их надо отснять, это как реклама, коммерческая фотосъёмка. Для этого нужна модель. Я предлагаю тебе попробовать.— Ты шутишь.Бродяга с подозрением всматривается в его лицо; Брут с равнодушным видом качает головой. Бродяга не верит.— Меня! Фоткаться! — неуверенно дергает щекой, будто ждёт указания, в какой именно момент смеяться. — Ты меня видел вообще? Я в парикмахерской в жизни не был, одежда вся по секондам, а ты меня в модели? Ха-ха. Знаешь, предложи ты мне уборщиком, я бы скорее согласился. А это...— Уборщиков у нас хватает, — рассеянно бросает Брут. Его странным образом вымотал этот разговор. Он что, этого хипстера ещё убалтывать должен?.. — А коллекцию отснять не на ком. Моё дело предложить, твоё дело отказаться. Мне почему-то кажется, что у тебя неплохо выйдет, но если ты даже попытаться не хочешь — дверь там.Он прикрывает глаза и слушает. Тихое дыхание. Ёрзанье в низком кожаном кресле. Стук пальцев по стеклянной столешнице.Короткий "вжик" росписи ручкой по бумаге.— Завтра к семи утра, — он произносит всё так же ровно, не открывая глаз и не позволяя сладкому удовольствию победы проскользнуть в изгибе губ. — Отделу красоты придётся попотеть, чтобы привести тебя в божеский вид, но ничего, справятся... И, Бродяга?— А? — мальчишка — чуть ошарашенный, чуть взбешенный, — вскидывается по-звериному, буравит исподлобья неуверенным взглядом — Брут это чувствует, как легкий зуд на коже.— Выплаты сотрудникам обычно после выпуска, но... я поговорю с бухгалтером, чтоб тебе заплатили сразу, — он наклоняет голову, смотрит серьёзно и взвешенно: — Зависеть от Икара хреново, я знаю.— Спасибо.Мальчишка неожиданно смирный, и Бруту интересно видеть его таким — чуть менее колючим, чуть более покорным, — но он вполне отдаёт себе отчёт, что это, скорее, исключение. Благодарность слегка приглушает дикость.Мальчишка уже в дверях заминается и зовет, не до конца обернувшись, пряча лицо и ёжа острые лопатки:— Брут?— М?— Ты не сказал, кто фотограф.— Я.Худые пальцы на секунду впиваются в косяк двери.\Бруту хочется увидеть, как они смыкаются на его члене\— Это проблема? — уточняет он с легкой улыбкой, терроризируя взглядом узкую спину.Бродяга резко мотает головой:— Нет. Никаких проблем.И шагает за дверь.***— Ты уверен, что он придёт?Лия — уставшая, обнаженная, удовлетворенная, разомлевшая, нереально красивая — тепло жмётся к нему под бок, и Брут, не удержавшись, снова мягко целует молочную грудь, легонько обводит языком тёмный сосок. Она блаженно вздыхает, благодарно зарываясь пальчиками в его волосы.— Уверен, — оставляет он выдохом по коже, наконец чуть успокаиваясь, и опускает голову на подушку.Лия мажет губами по его плечу почти сочувственно:— Чем тебе так запал этот мальчишка?— Если б я знал, родная, — он прикрывает веки — и память мгновенно подкидывает картинки тонких пляшущих по воздуху пальцев. Под кожей заинтересованно поднимает голову задремавший было огонь, но Брут унимает его усилием воли и опять глубоко вздыхает: — Если б я знал.***Приходит.Ровно в семь ответственно заваливается к Бруту в кабинет — растрёпанный, сонный, с кругами под глазами, но трезвый и готовый на всё... ну или почти на всё?— План такой, — Брут цепляет его под локоть, уверенно шагая в сторону цеха красоты, и суёт в руки чуть помятый листок, на ходу объясняя: — Тебе предстоит пережить прическу, маникюр и мейк. Будь добр, слушайся ребят, они своё дело знают, а если ты что-то испортишь — придётся переделывать, а это трата времени, а значит — денег. Ничего необратимого с тобой вытворять не будут, ты по типажу идеально подходишь, волосы только чуть подровняют, лак с ногтей потом сам смоешь или девчонок попросишь...— Это кто рисовал? — перебивает его Бродяга, перехватывая непослушный, норовящий сложиться пополам лист дрожащими пальцами.Брут на ходу закатывает глаза:— Ну я, и что дальше? Начнёшь придираться — уши откручу. Это вообще неважно, просто концепт образа, шпаргалка для ребят, что именно из тебя надо лепить.— Это охренительно круто.Брут теряется от восторга в чужом выдохе.Бродяга смотрит на скетч так, будто с него Мона Лиза улыбается, не меньше.— Куда красивее, чем в жизни, — щурится, вертя набросок и так, и эдак.Брут неловко хмыкает:— Посмотришь на себя через три часа...— Можно, я потом заберу? — мальчишка, пропуская его слова мимо ушей, неуверенным взглядом мажет по лицу. — Пожалуйста?Брут молча пожимает плечами.***Удивительно — мальчишка даже почти не выёбывается.Определённо чувствует себя жутко неуверенно в непривычной обстановке, определённо настороженно косится на разложенные по всем поверхностям щипчики-расчёски-фены-кисточки-ножницы, определённо дёргается от чужих прикосновений и оценивающих взглядов...... Почему-то чуть успокаивается, когда Брут, устав наблюдать за его тихой паникой (просто пожалев) (просто разумно оценив, что нервная модель = > нервная съёмка), аккуратно сжимает его плечо. Возможно, задевая кончиками пальцев бледную кожу над воротом потертой футболки.— Эти ребята — профессионалы. Доверься и выдохни, — советует дружелюбно, ловя в зеркале затравленный синий взгляд.Бродяга слушается.Брут сидит в углу с ноутбуком все три часа. С головой уходит в ретач уже отснятого материала по Икаровым крыльям, но то и дело поднимает голову, оценивая прогресс. Бродяга с немым отчаяньем прикрывает веки, когда над ухом тихо щелкают ножницы, подравнивая хаотичные пряди, передергивается от звука, с которым пилочка ездит по отросшим ногтям, и матерно шипит сквозь зубы, потому что коррекция бровей оказывается неожиданно болезненным занятием.— Дыши, — тихо напоминает Брут из своего угла, и неестественно прямая спина с острыми крыльями лопаток немного расслабляется, и пропадает глубокая складка со лба. — Красотка, — добавляет он ехидно, и Бродяга тут же глухо рыкает, порываясь обернуться.Получает от визажиста кисточкой по носу вместе со строгим "не дёргайся".Брут насмешливо подмигивает ему через зеркало и шлёт воздушный поцелуй.Бродяга стискивает челюсти до скрипа.***— Что ты блять делаешь!— Да не понимаю я, что блять надо делать!— Успокойтесь оба, — жестко командует Лия, наблюдающая от двери, таким тоном, что они затыкаются мгновенно, продолжая кипеть праведным гневом и сверлить друг друга жгучими взглядами.Бродяга запарывает каждый кадр, который Брут выстраивает с таким трудом. Он портит всё ровно в тот момент, когда щёлкает затвор — то дергается, то моргает, то жмурится и тянется растереть смоки, от которых неприятно зудит кожа век — останавливают его только резкие окрики Брута. То теряет эмоцию, обмякает и превращается в серое ничто — настолько, что блекнет даже рубин в кольце за пару сотен тысяч долларов. Черт возьми, прошёл час, а они ни-че-го не отсняли! Ноль!— Скажи честно, ты тупой или прикидываешься? — максимально ядовито тянет Брут, когда ещё пару кадров спустя ситуация не улучшается ни на йоту.Бродяга щурится и тыкает ему фак.Алый камень ловит отблеск.Брут быстро подносит камеру к глазам и жмёт на кнопку.— ... Другое дело, — хрипло тянет он, рассматривая фото на маленьком экранчике.\он блядски сильно хочет этот палец внутри. а потом ещё один. и, может быть, ещё. толчок... толчок...\— Эмоция, конечно, совсем не подходящая, но! — Брут подлетает к неуверенно замершему Бродяге, показывая картинку: — Посыл есть, он отлично считывается, вот, что нужно, понимаешь? Руки должны говорить, лицо должно говорить! Не буквально, а вот так, — он снова тыкает ему под нос камеру, — чтобы всё ощущалось без слов.— Я понимаю, ч т о нужно, — шипит Бродяга, зло щуря на него размалеванные глаза. — Я не понимаю, к а к это сделать! Я не умею! Позировать, держать лицо, вот это вот всё!— Да что, блин, сложного!— Не дави на него, — негромко произносит Лия.Она подходит к ним, плавно покачивая бёдрами, держась на высоченных шпильках так непринужденно, будто это обычные кроссовки, и полупрозрачные брюки из летящей ткани красиво очерчивают стройные ноги. Невыносимо эффектна, как всегда.Но она ещё помнит, что когда-то было иначе.— Милый? — она легко цепляется за плечо Брута и рассматривает мальчишку вблизи, зовёт мягко и терпеливо — он нехотя переводит на неё горящий злостью взгляд. Смаргивает лишнюю агрессию, остаётся просто... зашуганным диким зверёнышем.Она ласково гладит его по предплечью.— Он не понимает, — Лия улыбается, кивая на Брута; тот едко фыркает, но молчит. Кому знать, как не ему: эта девушка собаку съела на воспитательных беседах. Поэтому он и попросил её поприсутствовать, хотя в других обстоятельствах, возможно, предпочёл бы остаться с мелкой заразой наедине... Но он предчувствовал, что возникнут проблемы. А Лия чертовски хороша в их разрешении.— Первое время всегда трудно. Зато включишься — такой кайф получишь! Это... как актёрство. Вытаскивать из себя нужные эмоции, улавливать подходящее настроение... Я тебе немного помогу, не против? Так, на первый раз? — она доверительно подмигивает, и Бродяга с независимым видом пожимает плечами — тем не менее, слушая её крайне внимательно.Брут хмыкает: и тут он не прогадал. Мальчишка, хоть и кажется легкомысленным чучелом, ответственности полон по горло. Брут нехотя признаёт: волчонок, пожалуй, и правда старался; а сам он, пожалуй, и правда пережестил.Лия такая умница.— Вот скажи: он тебя бесит, да? — Лия тем временем, хитро сверкнув глазами, перебирает пальцами по его плечу, продолжая разговор, — и Бродяга с готовностью кивает, а Брут фыркает снова с немым "это взаимно". — А теперь представь, будто ты обречён прожить с ним всю жизнь. С этим раздражающим, нервным, абсолютно невыносимым типом. Представил?Бродяга ёжит плечи, уставившись на неё странным долгим взглядом. Потом, сглотнув, медленно переводит взгляд на Брута. Всматривается пристально.(Брут с трудом сдерживает дурацкое мальчишеское желание показать ему язык.)А Бродяга вздыхает, прикидывает что-то в голове, демонстративно хмурится...... и издаёт тоскливый протяжный вой, красиво вытягивая шею.Лия смеётся; Брут, на мгновение опешив, фыркает и тоже хохочет.Напряжение, трещавшее разрядами в воздухе ещё пять минут назад, ломается и стеклянной крошкой оседает к их ногам.— Хорошая шутка, волчонок, — Брут наклоняет голову, широко улыбаясь, и кивает: — Ладно, а теперь серьёзно: на сегодня ты — мега пафосный чел, которого всё заебало. Лицо вселенской печали и "отъебитесь, пожалуйста". Изобрази?— Так бы сразу и сказал, — хмыкает Бродяга, уходя мыслями куда-то вглубь.Улавливает. Интуитивно догоняет, что делать и как.Брут следит за ним, затаивая любопытство.Худое лицо расслабляется и мрачнеет: брови чуть сходятся к переносице, уголки рта окончательно опускаются, поджимаются тонкие губы, и взгляд из-под тёмных век тянет холодным равнодушием.— Умница, — быстро хвалит Лия, не давая Бруту вставить ехидный комментарий. — Теперь главное. Не забывай, что это коммерческая съёмка. Тебе надо продать не себя — не только себя — но и всю эту красоту у тебя на лапках, она должна максимально бросаться в глаза, привлекать внимание...— Я вообще не понимаю, куда деть руки, — глухо бурчит мальчишка, бросая на девушку неуверенный взгляд.Та усмехается уголком рта:— Ну, насколько мне известно, именно благодаря своим рукам ты сюда и попал, так что... Уж придумай что-нибудь.— О чём ты?— О, Брут так завёлся, как только узрел твои пальчики... — пакостно тянет она, коротко целуя его в лоб, будто благословляя, и привычно игнорируя сердитое пыхтение за спиной. — Сказал, что снимать будет только на них.— Мог бы и на своих снять, — вырывается у Бродяги.Брут смотрит на него, заинтересованно выгибая бровь.Волчонок чуть краснеет, но с острой наглостью зыркает в ответ.— Ладно, мальчики, давайте работать, — Лия вздыхает, возвращая их в реальность, в последний раз легонько гладит Бродягу по руке и отходит в сторону.Брут тоже вздыхает и прежде, чем поднять камеру, окидывает свою модель критичным взглядом. Двумя пальцами поправляет торчащую прядку.— Постарайся не суетиться. Меньше ёрзать, меньше моргать. Ты всё хорошо делаешь, просто... слушай, ладно? Я подскажу, если что.Он вдруг замечает за чужой ершистостью... какую-то совершенно детскую, непонятную робость, и это подкупает.Впрочем, его спокойствия не хватает надолго.— Блять, да прекрати ты пальцами дёргать! За тобой ни один фокус не успевает!— Я не могу! Я не понимаю, что ими делать!— Ну не знаю, представь, как кого-нибудь трахаешь!У мальчишки деревенеет спина.Мальчишка сверкает глазами и демонстративно поднимает на этот раз два пальца. И сгибает-разгибает характерным движением, не отрывая от Брута пристальный взгляд.Брут невозмутимо клацает пару кадров.— Хорошо, — хвалит, наверное, чересчур равнодушно — верный признак того, что у него на секунду перехватило дыхание. Он видит краем глаза, как улыбается Лия — считывает его без труда — но не комментирует, слава богу. — Провокация — это хорошо. Теперь соблазняй.— Кого? — мальчишка насмешливо наклоняет голову и медленно скользит пальцами по шее.Брут ловит моменты.— Камеру, — отрезает с запозданием, не отрываясь от объектива. — Хотя без разницы. Хоть меня, хоть Лию. Работай руками.— Отлично звучит, — сквозь зубы шипит Бродяга, прикусывая кончик ногтя и широко расправляя пальцы — так, что видно каждую косточку, каждую венку.Брут фотографирует.— Прикрой глаза. Голову чуть вправо. Подбородок выше. Выше-выше, покажи горлышко... Коснись скул. Висков. Так, молодец, — Лия включается в процесс, командует коротко и внятно, координируя позы точно так же, как это мог бы делать Брут — если бы не был так сильно занят самоконтролем. А всё эти блядские пальцы... — Взгляд на меня. Теперь в камеру.Брут потом, отбирая фотографии, думает, что, снимай он на плёнку — та бы нахрен поплавилась от такого взгляда.Брут отдельно себе перекидывает кадр с факом и короткую красноречивую серию с двумя пальцами.\внутри так тесно и горячо, толчок, "завёлся от моих пальцев, значит?", толчок, "такой узкий для меня", толчок, "так течёшь", глубже, резче, слаще, как же хорошо, да, да-да-да, да-а-а, ещё...\Он кончает от одной фантазии, почти не прикасаясь к себе, скользя рассеянным взглядом по открытым на экране ноутбука фото, и это какой-то пиздец, наверное.Вечером он с Лией, и ему волшебно, но ночью снится всё то же — только реальнее, ощутимей и слегка грубей — но так ему нравится даже больше.Он просыпается первым и сбегает в душ.Встречающий его по возвращении взгляд Лии чересчур говорящий. Он слегка заливается краской, думая, что иногда эта девушка понимает всё даже слишком хорошо.Фотку с двумя пальцами утверждают на обложку, кстати.***— Какой-то ты задумчивый сегодня, милый, — тихо хмыкает Лия, ведя карандашные линии по листу.Она готовит коллекцию к следующему номеру, подбирает дизайны, а Бродяга сидит на диванчике в углу, просто залипая в телефон.Он как-то быстро привык ошиваться в редакции "Полиса". Быстро подписал контракт на год, быстро включился в работу. Быстро смирился с бьюти-процедурами, быстро перестал шарахаться от зеркал и даже завёл инстаграм."Смотрите, шуба сутенера за лям бачей. Спёр бы, да главреды задницу надерут"Брут демонстративно кидает эмодзи ножей под каждый такой пост.Лия не менее демонстративно шлёт сердечки.Лия разрешает ему сидеть тихонько в её кабинете в ожидании съёмок, потому что — тривиально — Брут не разрешает. Брут рыкает короткое: "Отвлекаешь", — и, не слушая возражений, выпирает его за дверь. Лия мягче. Хотя — Бродяга подозревает — скорее всего, это просто дань образу. Он уже видел, как она умеет рвать и метать на подчинённых за проебанные дедлайны и забытые казалось-бы-мелочи, и — он никому бы не пожелал попасться ей под горячую руку.Бродяге кажется удивительным, что в такие моменты именно Брут — тот единственный человек, который способен её успокоить.Эти двое кажутся гармоничными до ужаса. Такими одинаковыми и такими разными — в идеальной пропорции, баланс прекрасен...Он действительно чувствует себя уродом за то, что так сильно хочет этот баланс сломать.— Милый? — Лия зовёт его снова, когда он не отвечает, а он в упор не понимает, что такого милого она в нём нашла и в каком месте, но вежливо поднимает голову. — Всё в порядке?Он уныло кивает, возвращаясь к ленте, где оружие и ролевки теперь прочно перемешались со всякими живанши и лагерфельдами. Взгляд скользит мимо строк.— Если ты думаешь, что вчера упустил свой последний шанс, можешь выдохнуть спокойно, — она возвращается к наброскам, хмурится, прикидывая, очевидно, какие-то детали, и уверенно черкает дальше. — Он даст тебе столько шансов, сколько тебе нужно. В конце концов, он сам этого хочет.Бродяга вздрагивает, растерянно (испуганно) хлопая на неё ресницами, и чувствует, как щеки неумолимо заливает жгучий стыд. Он пытается съёжиться и исчезнуть, провалиться сквозь землю, но не выходит, а Лия... даже не обращает внимания на его жалкие потуги.Она всё знает. Господи, она всё знает. Ему бы закрыть лицо ладонями и выместись из её кабинета поскорее, но он от шока (страха?) даже пошевелиться не может.Мамочки, что теперь будет...Она вздыхает, всё ещё не обращая на него взгляд, стучит карандашом по столу и решительно поднимается.Бродяга исключительно рефлекторно подскакивает вместе с ней.Её мягкая улыбка его в кои-то веки вообще ни разу не успокаивает.— Ты... злишься? — осторожно уточняет он, самоубийственно всматриваясь в расслабленные черты лица.Лия невнятно пожимает плечами, подходя ближе.Бродяге стоит огромных усилий, чтобы не отшатнуться в панике, когда она легонько ведёт пальцами по его запястью:— Может быть, немного, — признаётся тихо. В её карих глазах сияют золотистые искорки, но его они не обманывают: он знает, как легко и непредсказуемо этот свет обращается смертельным пламенем.И всё-таки она... улыбается?..И лёгким касанием отводит челку с его лица.— За то, что он успел первым, — выдыхает насмешливо ему прямо в губы — каблуки добавляют недостающие сантиметры.И плавно прижимается ртом к его рту.\f l a s h b a c k\Он определенно ненавидит Брута.Впрочем, Брут, кажется, и сам себя ненавидит.— Прекрати дёргать эту несчастную тряпку.Бродяга вздыхает, устало поводит плечами, к которым прицепили эти чертовы Икаровы крылья (тяжеленные, блин), и страдальчески смотрит в потолок.Брут щёлкает камерой, сдвигается на полшага вбок и щелкает ещё раз.— Хорошо, — и тут же, без перехода, с кривой усмешкой: — Соски торчат из-за холода или из-за меня?Бродяга рыкает.У него из одежды — только невнятная полоска ткани на бедрах, и это идея Брута, между прочим.Брут фотографирует.— Нет, на самом деле всё хорошо, отлично смотрится, — комментирует уже без ехидства, абсолютно равнодушно, сливаясь обратно в свой гребанутый ледяной профессионализм. — Прогнись немного и голову запрокинь, греческое божество.— Может мне ещё лечь и ноги развести?У Бродяги голос звенит от бешенства.Брут медленно опускает камеру, глядя ему в глаза.— Можешь и развести, — выдыхает хрипло в повисшей тишине.У него взгляд становится такой... тёмный. Плывущий. Горячий.Бродягу мурашит и к р о е т.Бродяга с тихим вздохом выгибается, упираясь сзади руками в тумбу, на которой позирует, и прикусывает губу, не разрывая контакт.И плавно разводит острые коленки.Надо отдать Бруту должное: его самоконтроля хватает на долгие семнадцать секунд.Но потом мальчишка издаёт тихий нетерпеливый стон, и сопротивляться становится в принципе невозможно.Брут вбивается бедром ему между ног.Брут хватает его за волосы, убивая двухчасовые старания стилистов, сжимает и оттягивает почти до боли, и в тонкие губы вгрызается жадно-жадно. Толкается языком в сладкий рот глубоко-глубоко, оглаживает ладонями худые плечи, мстительно сжимает ногтями соски до боли.И отрывается так же резко, даже не сбившись с дыхания.— Работаем, — командует жестко, уверенным жестом поправляя хаотичные волнистые прядки и отступая на три шага.Это ощущается как пощёчина и ушат воды на голову одновременно.Бродяге только гордость помогает задушить в горле растерянный всхлип.Брут пару минут спустя со смешком говорит, что прическа так смотрится куда выразительней и естественней. И горящие губы выглядят чертовски соблазнительно.Бродяга даже не реагирует.\e n d o f f l a s h b a c k\Лия легонько, почти щекотно касается языком его языка, ведёт по кромке зубов и улыбается даже сейчас.Она вызывает в нём... какой-то совершенно необъяснимый, невыносимый трепет.Он осторожно скользит ладонью ей за шею, отвечая на поцелуй.Это тепло. И приятно. Спокойно. Почти нежно.Совсем не как с Брутом.Бродяга отрывается и снова растерянно всматривается в смешливые карие радужки. Как странно. Она ведь ясно дала понять: она в курсе этого... чем бы оно ни было — между ним и Брутом. И что она делает теперь?\замыкает треугольник\— Ты... Я вообще тебя не понимаю, — выдыхает он, неуверенно ведя рукой по гибкой спине.Она вообще не кажется одной из тех девушек, которых целуют. Она кажется одной из тех, кого б о г о т в о р я т. Которым приносят жертвы, ради которых совершают подвиги, а он не сделал ничего такого, а она... поцеловала его? правда? просто так?\не просто\Она улыбается, улыбается, улыбается ему в губы — бесконечно, ласково и капельку снисходительно; нежно ведёт пальчиком по его носу, царапает ноготком ямочку на подбородке и обворожительно сверкает глазами:— А женщину не надо понимать, милый. Женщину надо любить, ценить и носить на руках.— Будет исполнено, моя госпожа.Он подхватывает её — не так легко, как Брут, но вполне уверенно, — и осторожно кружится, а она тихо смеётся, обвивая руками его шею.Он задыхается восхищением.Какая же невероятная, господи.***— Не хочешь... пообедать со мной сегодня?Бродяга растерянно поднимает голову:— Она ушла полчаса назад, — сообщает осторожно.Брут выглядит как-то не так. Как будто... слишком открытым? Наверное, он думал, что тут только Лия. Больше он никому не позволяет видеть себя уставшим, задолбавшимся, выдохшимся — нет, для всех есть идеальная картинка идеального главреда, великого и ужасного, одетого с иголочки. Плотно сжатая линия рта и скулы, о которые можно порезаться.Брут тихо качает головой, заходя в кабинет:— Я знаю. Уехала на встречу с партнёрами, сказала, что от меня в таком состоянии толку не будет... Права, наверное, — он тяжело вздыхает. — Надо готовить номер на январь, а идей просто ноль, и... ладно, я не должен на тебя это валить, — он рассеянно трёт виски и кивает: — Идём, поедим. Я угощаю. Ты же небось по старой привычке фастфудом питаешься, м? Смотри, метаболизм не вечен, растолстеешь — уволю... У тебя в контракте, между прочим, прописаны параметры физформы. Полистай как-нибудь на досуге, ознакомься...Он всё это произносит ровным тоном — почему-то звучит не обидно, а даже наоборот... с неуловимой заботой, — и протягивает руку.Бродяга неуверенно цепляется за широкую ладонь.Ему искренне стрёмно. После того раза они неделю практически не пересекались, Брут был бесконечно занят, его самого задействовали в групповом сете — он впервые работал с другим фотографом и другими моделями, он жутко нервничал даже после вводного курса от Лии, но всё прошло неожиданно легко и ненапряжно, и он, пожалуй, впервые по-настоящему кайфанул от новой работы.Просто по определенным причинам перед Брутом он не мог расслабиться по-настоящему.В жутко крутую на вид тачку Бродяга юркает опасливо и тихо, пристёгивается и на всякий случай старается не дышать.Брут растерянно поднимает бровь, ловя его взгляд в зеркале заднего вида:— Ты в порядке?— Боюсь... что-то запачкаю или сломаю...— Брось, это просто машина. Запачкаешь — почистят, сломаешь — починят. Выдыхай, — Брут хлопает его по бедру, не глядя, коротко сжимает и возвращает руку на руль, всматриваясь в дорогу.Бродяга коротко закатывает глаза, сглатывает и чуть съезжает по спинке кресла.— Всё равно боюсь, — шепчет глухо.Брут хмыкает.Брут бросает на него оценивающий взгляд — не то удивлённый, не то слегка насмешливый, а скорее всего всё сразу, — и произносит неожиданно понимающе:— А ты так и не привык, да? — Бродяга моргает, не догоняя, о чём он. — Ты на свой счёт-то хоть раз заглядывал? — он жмурится и мотает головой. — Ясно, — Брут улыбается краем рта, паркуясь. Бродяга безотчётно залипает на красивый профиль. Очень хочется спросить, какого хрена такое совершенство прозябает по ту сторону объектива... — Ты загляни как-нибудь, — советует Брут прежде, чем выйти из машины. — Будешь приятно удивлён. Может, наконец-то дойдёшь купить себе новые джинсы и приличный свитер. И сестре какую-нибудь побрякушку... Не дарил же ничего на помолвку небось? Вот. Серёжки от Chopard или колечко от Tiffany из последних коллекций...— А ты кольца носишь? — он вдруг решается спросить. Он просто ещё с той первой съёмки думал — а если...— ... Только на пальцах, — Брут на секунду ухмыляется ослепительно нахально, совсем как раньше, и тут же встряхивает головой: — Забей, дурацкая шутка. Идём уже, живот сводит, я, кажется, снова забыл позавтракать...Заведение выглядит дорогущим до неприличия — настолько, что даже Бродяга, которому вечно плевать на собственный внешний вид, неловко ёжится и пытается пригладить торчащие волосы. Зато Брут определённо чувствует себя в своей тарелке: проходит вглубь зала, явно привычно занимает столик в углу, скрытый от чужих глаз золотой ажурной перегородкой. Бродяга садится напротив, неловко ёжась и нервно осматриваясь, бесконечно поддёргивая рукава мешковатой серой кофты...— Забей, — ещё раз говорит ему Брут, спокойно качая головой. — Всем насрать, как ты выглядишь, если тебе хватает денег оплатить чек. А платишь сегодня не ты, так что тем более — расслабься.— Я... не соответствую, — тихо бормочет Бродяга, шмыгнув носом.— Может, оно и к лучшему? — он замирает, ловя внимательный серо-зеленый серьёзный взгляд. Гулко сглатывает. Брут слегка прищуривается: — Контраст... заводит, знаешь?— Опять шутишь? — практически беззвучно давит Бродяга, отводя взгляд.Они оба знают, что нет.Бродяга просто не ожидал, что это окажется н а с т о л ь к о серьёзным.Его спасает официант, принесший меню. Бродяга открывает увесистый томик... бросает один взгляд на цены — и тут же забывает о всех дилеммах и сложностях, охренело таращится на Брута:— С к о л ь к о это стоит?! — он с трудом сдерживается, чтоб не слишком громко орать, и в итоге уходит на возмущённый ультразвук — а этот пижон только морщится! — Это обычная яичница! Да ей красная цена — два бакса, и то, если бекон покрошить!— Я же плачу?, какая тебе разница.— Какая разница? Какая разница! — Бродяга перелистывает меню на рандомную страницу, видит палетку бургеров — и глаза у него буквально лезут на лоб: — ... Какая разница! Я за такие деньги неделю могу питаться! Бургерами! В Маке! На завтрак, обед и ужин!— Просто выбери себе что-нибудь, — устало просит Брут, закатывая глаза. — По крайней мере, тут сносно готовят...Бродяга демонстративно захлопывает адскую книженцию и скрещивает руки на груди, утопая в мягком диванчике:— Я не в силах на это смотреть, — бухтит, выпячивая подбородок.Брут пожимает плечами и, когда приходит официант, заказывает просто всего по два.(Бродяга украдкой подсматривает, сколько стоит стейк, и ментально сдыхает на месте.)— ... Ладно, это вкусно, — нехотя признаёт он, демонстративно облизывая пальцы. Нет, он мог, конечно, есть как положено, ножом и вилкой, примерно себя вести, но после минувшего потрясения нахлынуло острое желание переть наперекор — всему этому пафосу, всей этой кошмарной, бессмысленной и жестокой роскоши. Он немного боялся, что Брут не оценит внезапный бунт — но Брут следит за его выходками с молчаливым одобрением и ироничной заинтересованностью.Особенно за процессом облизывания пальцев, конечно.А ещё Бродяга вылизывает тарелку. Ну, так, чисто из вредности.И всё равно у него болит сердце, когда терминал пиликает, списывая с карты Брута какую-то невъебенно невменяемую сумму.— Лучше бы ты эти деньги детскому дому перевёл, — он не может перестать ворчать даже в машине.Брут пожимает плечами:— Мы переводим. От издательства, каждый месяц, и в акциях участвуем, в основном этим как раз я и занимаюсь. В следующий раз обязательно буду иметь тебя в виду, как главного добровольца.— Имей! — борзо кивает Бродяга. Осёкшись, уточняет: — В виду.И только когда они подъезжают к офису, он всё-таки давит неуверенно:— Вы, ну, крутые. В смысле... благотворительность и вот это всё. Круто, что ты это делаешь.Брут, помедлив, улыбается — слабо, устало и неловко. В а у.— И спасибо тебе за обед.Бродяга, набравшись смелости, быстро тянется вперёд и прижимается губами к идеально гладкой щеке в том месте, где мелькнула светлая ямочка.Брут хмыкает.Но, кажется, по-настоящему смущается.***— Не тяни с ним.— А не то что?— Ничего.Лия улыбается, успокаивающе гладя его по руке. Брут, напрягшийся на мгновение, выдыхает и прикрывает веки; она легонько прижимается губами к его губам.— Просто пожалей меня, — просит с долей смешливости, но вздыхает слишком серьёзно: — Ты же понимаешь: я могла соблазнить его уже давно. Он меня боготворит, он бы даже возражать не стал... Но я знаю, что для тебя важно быть для него первым. И для него это, кажется, тоже важно — ещё больше, чем для тебя... Пожалуйста, Брут, я буду ждать столько, сколько нужно, мальчик твой, но я тоже его хочу. Сжалься.Он хмыкает, обнимая её за талию и притягивая к себе ближе, аккуратно поправляя одеяло:— Лишаешь малыша романтики, дорогая? — он почти касается носом её вздёрнутого носика и смотрит в тёплые карие радужки: — А как же конфеты, букеты, ухаживания, дорогие рестораны, яхты, прогулки под луной?— Сам же знаешь, что дело не в этом, — она устало и трепетно отводит чёлку с его лица. — ... Твоя борьба с собственным самоконтролем весьма занимательна, но в этом конкретном случае я бы просто предпочла, чтобы он сейчас лежал между нами. Такой тоненький, горячий, возбуждённый и влюблённый по уши — только представь?Лия хитро сверкает глазами. Он усмехается, мягко её целуя:— ... Представил, — соглашается тихо, прикрывая глаза. Приятные образы обретают четкость, развитие, действие, а реальность, наоборот, стирается — от реальности остаётся только тёплая кожа Лии под его ладонью и её теплые выдохи у него на губах. А у Брута под веками синие радужки горят огнём и хриплые стоны с матами пополам царапают слух... — Только что-то мне подсказывает, что лежать спокойно он не будет.— Тем лучше, — мурчит Лия, засыпая.Кажется, сон у них в этот раз и правда один на двоих.(И нахальные довольные улыбки утром — абсолютно одинаковые.)***— Б л я т ь. Ещё раз так по-тупому запорешь мне кадр — я сам тебя выпорю, ясно?!Брут рыкает хрипло и почти с ненавистью вскидывает камеру снова; Бродяга, не менее злой, бросает едко ему в объектив:— А может, это ты порешь, а не я! — Брут клацает на кнопку. Бруту нравится вертикальная тонкая морщинка на высоком лбу, выглядит очень вхарактерно. — Может, подумаешь об этом вместо того, чтобы орать на меня каждый раз! — Бродяга вздёргивает подбородок, обида блестит в мокрых глазах, и Брут щёлкает снова. — Может, надо чуть больше концентрироваться на работе и чуть меньше — на моих пальцах, сука! — Бродяга разводит руки, и это выглядит так, словно он собирается захреначить в смотрящего каким-нибудь пульсаром или комом чистой энергии. Брут снимает.— Ты. Будешь учить м-е-н-я, как мне снимать?Он огрызается по инерции.Он думает только о том, как сильно хочется этого мальчишку с-н-я-т-ь. Без камеры. Разложить на этом блядском столе и...— Я просто тебя трахну, и после этого у нас воцарится абсолютное взаимопонимание!Бродяга выкрикивает, забывшись.Брут опускает камеру дрожащими руками, жестоко щурится.И делает шаг.Мальчишка резко бледнеет. Злость уходит, он объяснимо... пугается?— Я... Прости, это вырвалось, я не имел в виду...Брут прочно стискивает челюсти. Скулы очерчиваются почти жутко.Брут подходит к нему очень быстро. Встряхивает за ворот возмутительно дорогой рубашки.И засасывает жадно, скользя пальцами по полоскам черных подтяжек.Ему гадостно признаваться себе самому: мальчишка прав. Когда они переспят, работать станет куда как проще. Хотя... едва ли Брута будет меньше в е с т и.Если как сегодня — тонкие полуперчатки из черной кожи на длинных танцующих пальцах — и ему уже крышу рвёт...Бродяга под ним задыхается.— Всё ты имел... в виду, — хрипло давит Брут ему в рот, рывком дёргая пуговицу на своих джинсах — а потом так же быстро вжикает ширинкой брюк, которые стилисты так старательно подбирали для съёмки.Он сдёргивает их вниз с узких бёдер и толкает мальчишку немного грубо, заставляя упереться задницей в стол и развести острые колени...Бродяга стонет, когда Брут, сплюнув на ладонь, обволакивает его член и несколько раз ритмично проводит вверх-вниз по всей длине.Бродяга застывает, таращась в глаза, когда Брут ведёт рукой ниже и касается кончиками пальцев узкого входа.Бродягу дрожью прошибает. Мощной волной по телу.Но всё, что он делает — смотрит в глаза.И Брут медлит.Брут затыкает вспышку ярости, щурится и... ждёт. Чего-то. Разрешения. Или пинка с колена по яйцам. Хуй знает, что этому придурку в голову взбредёт.Бродяга цепляется за его плечи с тихим странным отчаянием, и сипло, едва слышно... вдруг просит, скуля:— П о ж а л у й с т а... только осторожно... Ты же не сделаешь мне больно? Ты не сделаешь мне больно... Я никогда не...Брута осознание затапливает с головой.Брут, поддавшись порыву, прижимает ладонь к его щеке, и обнимает худое лицо, и дышит тяжело, и обещает.— Я не сделаю больно.Он накрывает ртом тонкие губы — и вводит первый палец. Бродяга болезненно стонет в поцелуй, выгибаясь, зубами впивается Бруту в нижнюю губу; Брут даёт ему время привыкнуть.Брут растягивает его даже слишком медленно и осторожно. У Брута... всё ещё раздражение, возбуждение и злость под кожей кипят, но вшитая на подкорку о т в е т с т в е н н о с т ь не позволяет выплеснуть их на человека, которому и без того страшно._Пока что_ не позволяет, по крайней мере.Бродяга плывёт от его пальцев. Бродяга, жмурясь, неуверенно дёргает бёдрами, пытаясь подмахнуть и насадиться глубже — Брут целует его шею и шёпотом просит ещё чуть-чуть потерпеть... Брут раскрывает его ещё сильнее.Вытаскивает пальцы.И входит резким толчком.Терпение машет ручкой: он мальчишку жёстко удерживает за плечи, вбиваясь уже глубоко и быстро — а Бродяга вздрагивает на каждый толчок, обвивает его ногами, цепляется за руки и держится взглядом за взгляд...Брут до последнего не уверен, что ему хорошо. Что редкие вскрики и стоны — признак наслаждения, а не боли. Но когда с очередным толчком у мальчишки закатываются глаза и ноги дрожат так сильно, что удерживать их на весу он уже не может... Бруту кажется, что ему всё-таки хорошо.Бродяга, кончая, заляпывает спермой ту самую грёбанную дорогущую рубашку, специально пошитую для съёмки в единственном экземпляре — ну конечно, если уж запарывать работу, то по полной, да?Брут, рассудив, что хуже не будет, выплескивается прямо в него.Они не могут отдышаться очень долго, цепляясь друг другу за плечи; Бродяга жмурится, отводит взгляд и неловко закрывается, растерянно размазывая попавшие на стол белесые капли.Брут с усталым выдохом вытягивает телефон и быстро отбивает Лие: "Съёмку переносим на завтра. Рубашка запачкалась".Прячет в карман — и вдруг перехватывает запястье Бродяги.Подносит к губам.И широко облизывает перепачканные его же спермой пальцы.Мальчишка таращится на него почти с шоком; Брут обманчиво-нежно улыбается, причмокивая:— Имей в виду ещё кое-что, — он бережно обнимает ладонью худую шею — и резко дёргает его ближе к себе, хрипло выдыхая на ухо: — ... Я всё ещё хочу твои пальцы в себе.Он выпрямляется и отходит на шаг, поправляет на себе джинсы и футболку, украдкой наблюдая за теперь уже явственным шоком в синих радужках; насмешливо хлопает его по плечу:— ... Не сейчас, расслабься. Когда-нибудь.— Но раньше, чем ты думаешь, — звонко раздаётся от двери.Лия стоит на пороге, иронично сверкая глазами. Бродяга краснеет и спешно пытается прикрыться; Брут хмыкает, в последний раз окидывая его плывущим взглядом, и идёт к ней.— До вечера он твой, дорогая, — выдыхает, мягко приобнимая её за талию.— Спасибо, дорогой, — она, благодарно прикрыв веки, мажет поцелуем по его щеке.Брут всё-таки ещё раз оборачивается — тепло-ехидно подмигивает — и скрывается за дверью.Бродяга пару секунд спустя чувствует, как тонкие Лиины руки обнимают плечи:— Идём, милый, — она зовёт ласково. — Отвезу тебя домой. Тебе же надо в душ, да? Давай, приведём тебя в порядок...Он слушается её — и в итоге, морщась и хныкая, ёрзает на переднем пассажирском её машины, не понимая, куда они едут. Лия бережно накрывает его ладонь:— В первый раз всегда чуть-чуть больно.— Мне не больно, — Бродяга, жмурясь, резко дёргает головой. Он уже даже не удивляется, что она всё знает. Только признаётся тихо: — Мне... мало. М-а-л-о е-г-о. Блять...Лия продолжает улыбаться, нежно гладя его по руке.***Лия привозит его домой.К себе.К ним.Бродяга озирается испуганно на подъезде к изящному двухэтажному особняку и ёрзает ещё более неловко.Лия ободряюще сжимает его пальцы в ладошке.— Душ есть тут, есть на втором этаже, — она закрывает дверь, забирает у него куртку и что-то щёлкает на пульте — "умная" система послушно включает лампы и корректирует микроклимат. — Чувствуй себя как дома...\под веками сверкают насмешливые, серьёзные, ответственные, уверенные, провоцирующие серо-зелёные глаза\Бродяга взбегает по лестнице, просто желая ненадолго спрятаться. Нет, ему на самом деле очень тепло от Лииной заботы; но он...Он всё ещё задыхается.Всё ещё чувствует руки Брута на себе.Всё ещё чувствует _Брута в себе_.\он не уверен, что хочет смывать это ощущение\Чёрт возьми, это был первый раз, ему надо... немножко осмыслить это всё, ладно?Он лезет в душ, прислоняется к холодному кафелю лбом и тупо мерзнет минут десять, не включая воду. Шумно дышит. Жмурится.\тёмная зелень, огонь внутри, пальцы внутри, член внутри, толчки, толчки, толчки, тело просто сходит с ума, каждая клеточка горит, он весь.нахрен.с г о р а е т. \Он ударяет ладонью в стену и коротко рыкает-кричит с горла.\горячогорячогорячо, господи, почему так горячо, его выкручивает до сих пор, его выламывает, он п о г и б а е т. \Он обхватывает себя пальцами и дрочит болезненно быстро, прикрыв глаза — так проще представить, что это чужая рука. С выпирающими венками на тыльной стороне ладони и лёгкими шероховатостями-мозолями от камеры и от карандаша.Он кончает, скребя ногтями по кафелю и немо раскрывая рот — не хочется выставлять себя совсем уж уродом перед Лией: мало ли, какая тут звукоизоляция.Не хочется позориться.Но хочется Брута.Очень. Снова.Такое ощущение, будто навсегда.***Он моется нарочито равнодушно.Он не пытается _смыть_ с себя что-то.Просто вода... успокаивает и греет.Он выбирается полчаса спустя с относительным порядком в голове и абсолютным хаосом на ней же; обнаруживает на сушилке чьи-то чистые вещи — видимо, Брута, — и надевает без зазрения совести. Всё равно те рубашка и брюки, что были на нём во время съёмки, выглядят сейчас не слишком презентабельно. Бродяга оставляет их валяться на полу. Лия скорее разберётся, что с ними делать.Футболка мягкая и чуть великовата. Бродяга грустит, что она пахнет только стиральным порошком, а Брутом нет.В теле после душа (и всего, что было до) — вязкая слабость.Он спускается по лестнице на подкашивающихся ногах.Лия встречает его в гостиной с привычной мягкой улыбкой и в изящном шёлковом халатике — тоже успела переодеться. Как обычно что-то чёркает на листе — она постоянно прикидывает эскизы, — параллельно надиктовывая в телефон голосовые указания помощницам; Бродяга, прижимаясь к косяку двери, давит только глухое:— Прости, — она поднимает на него непонимающий, но всё равно ласковый взгляд. Он кивает: — Тебе пришлось... ну... сорваться с работы из-за меня...— Во-первых, я сама предложила, — она откладывает телефон и листы и сидит вот так на низком диванчике — закинув ногу на ногу, так, что полы короткого халатика расползаются в разные стороны, не пряча почти ничего; упёршись руками сзади, чуть выставляя красивую грудь. Бродяга краснеет, но смотрит только в глаза. — А во-вторых... Ты — отличный повод впервые в жизни слинять с работы пораньше, милый. Так что я не в обиде, честное слово.Ни на то, что свалился на голову, ни на то, что так беспардонно пялится, видимо. По крайней мере, она явно довольно сверкает глазами, наслаждаясь произведённым эффектом. Ну ясно. Устроила маленькое красивое шоу для маленького красивого мальчика... Что ж, мальчик оценил.— Я бы предложила тебе что-то поесть, но Брут убьёт меня, если я стану хозяйничать на его кухне, — она поднимается, подходя ближе. — Но мы можем что-нибудь заказать, если хочешь...— Только если это "что-нибудь" не будет из золота и бриллиантов, — он ёжится. — Видел я, как вы питаетесь!— Он уже водил тебя в свой любимый ресторан? — Лия насмешливо вскидывает брови; Бродяга чувствует, что насмешка предназначена не ему. — Зря дуешься. Он явно хотел произвести на тебя впечатление.— Сложно дуться на человека, который потратил на тебя столько дохуища бабла, — она легонько шлёпает его ладонью по рту. Он виновато тупит взгляд, стараясь не покраснеть уж совсем безнадёжно.Сложно не краснеть, когда она... вот такая.Её ладошки ласково обнимают его шею, плавно соскальзывают на плечи, успокаивая; он думает, что она слишком близко. Он думает, что ведёт себя абсолютно по-детски, боясь поднять взгляд, и абсолютно по-уродски, таращась в глубокий вырез.А Брут? Он же... Они с Лией вместе? Тогда что случилось полтора часа назад на съёмке? Бродяга, если честно, был уверен, что по уши в него влюбился. Всё ещё уверен... Но Лия...— Я не... — он бы, наверное, хотел, чтобы ему хватило сил отстраниться, будь это кто угодно другой, — но это она. Самая потрясающая. Самая удивительная...— Я знаю, — даже по голосу слышно, как она улыбается, как старается приглушить его страх, развеять его растерянность... — Ты хочешь Брута, ты говорил. Он приедет вечером, и мы вместе всё решим, хорошо?Она перебирает его волосы пальцами, и он несмело поднимает взгляд.Она целует его так, как умеет только она — мягко, сладко, нежно, но откровенно и горячо; она мажет губами по щеке и прижимается к уху — Бродяга судорожно накрывает её спину ладонью поверх длинных тёмных волос.— Но меня ты ведь тоже хочешь, правда, милый? — она прихватывает мочку его уха губами.В вопросе нет вопроса. И всё-таки он отвечает судорожным выдохом:— О ч е н ь.Он не знает, на чьих руках вина, но тонкий шёлковый поясок спадает на пол в ту же секунду. Миниатюрный халатик летит следом мгновение спустя.Конечно, на ней больше ничего нет.Конечно, она всё спланировала.Конечно, он купился.Но никто из них не будет об этом жалеть.Он боится к ней прикоснуться. Господи, он боится даже п р и к о с н у т ь с я, боится... зацепить, запачкать, сделать больно... нарушить и д е а л ь н о с т ь.Он всё ещё с трудом верит, что такая девушка могла выбрать... кого-то вроде него.Он с трепетом обводит ладонями её плечи, восхищённо и испуганно смотрит в сияющие глаза и одними губами спрашивает: "Можно?".Она кивает, внезапно смущаясь скорее его невинного восторга, чем самого вопроса.Он припадает губами к изящным ключицам, и она с довольным вздохом запрокидывает голову. Тихонько стонет, когда он невесомо гладит красивую грудь; доверяется его рукам, вручает себя ему со всей решимостью, и он сходит с ума от ответственности.И от нежности.Эта девушка заставляет его просто задыхаться от трепета.Он придерживает её под лопатками, укладывая на всё тот же диванчик, и покрывает всё её тело поцелуями. Не смеет укусить, даже просто царапнуть зубами гладкую светлую кожу; но ей приятно, она открывается, она подставляется, извивается и выгибается, когда он задевает языком и мягко лижет аккуратные соски, когда ведёт дорожку влажных поцелуев через живот и вниз, когда гладит ладонями стройные бока и бёдра, почти у м о л я я её развести ноги...Но сперва она подцепляет пальцами и мягко стягивает с него футболку. Уравнивает их положение — или намекает, что пачкать второй комплект одежды за день будет чересчур расточительно?..Она притягивает его за плечи, целуя снова, и шепчет тихо:— Не думай ни о чём.Он не может.Не может не думать о том, какая она потрясающая. Каждую секунду каждого дня.Она светится, когда он выдыхает эти слова ей в губы.Он притирается бёдрами к её бёдрам и хрипло стонет.У него под мягкими пижамными штанами тоже ничего нет — белья на сушилке не было.Она стягивает их с него, глядя только в глаза, и он отчаянно держится за её взгляд. Это единственное, что спасает. Её уверенность в нём.Она цепляется за его плечи и обвивает ногами узкие бёдра.Он прикипает губами к её шее и входит так плавно, как только может.Она только тихо вздыхает. Не вскрикивает, не стонет, не выгибается, только, когда он снова находит глазами её глаза, смотрит всё так же. Ободряюще, уверенно и тепло.Её спокойствие глушит его нервную осторожность.Он смелеет. Буквально совсем чуть-чуть.Он о с м е л и в а е т с я.Он начинает двигаться медленно-медленно, но на первый резкий толчок она на секунду зажмуривается, распахивая рот, и он виновато выцеловывает её шею. Он ласкает её грудь языком и пальцами, вбиваясь глубоко, но бережно, и ей нравится, ей совершенно точно нравится, она буквально шепчет это — "т а к х о р о ш о" — Бродяга чувствует себя самым счастливым человеком на планете, вслушиваясь в каждую букву.И всё-таки он... слишком неопытный, слишком восторженный, слишком возбуждённый.Он срывается раньше, чем ей нужно.Он срывается, и это волшебно, даже если он не смеет кончить в неё, даже если выходит и доводит себя рукой за пару секунд; но едва звёзды перестают вспыхивать перед глазами — он благодарно целует её плечо и с удивительной решимостью спускается ниже.Лия мотает головой. Лия неуверенно сводит ноги, Лия зарывается пальцами в его волосы, пытаясь остановить, и бормочет ласково:— Нет-нет-нет, милый, всё в порядке, ты не должен...— Должен, — его голос звучит неожиданно твёрдо; он наклоняется и легонько целует острую тазовую косточку. — Я хочу. Ты сделала мне х о р о ш о, я хочу сделать х о р о ш о тебе. Я... не умею, но я очень-очень постараюсь для тебя. Только позволь...Он легонько дует на низ её живота.Она ахает, вскидывая бёдра, медлит... и всё-таки раскрывается снова.Позволяет ему.Доверяет.Он чертовски сильно надеется оправдать это доверие.— Моя госпожа, — выдыхает абсолютно влюблённо, оставляя влажный поцелуй у неё на животе.И удобно устраивается между разведённых коленей.Желание вернуть ей несколько мгновений абсолютного восторга легко ломает какие-то внутренние барьеры, и он больше не осторожничает.Он ласкает её языком, губами и кончиками прохладных пальцев; он целует, коротко лижет и немного проникает внутрь — и чувствует себя счастливым от того, как чутко она отзывается. Её спокойствие не выдерживает его напора, и она вскрикивает, она выгибается, она суматошно шепчет и стонет, невольно зажимаясь от сладких судорог так отчаянно, что в какой-то момент ему приходится почти силой держать её бедра, гладя нежную кожу на внутренней стороне. Она подаётся навстречу, она извивается — и, господи, Бродяга влюбляется в её грудь ещё сильнее с этого ракурса. Если ему когда-нибудь попадёт в руки фотоаппарат...Лия дрожит уже всем телом, и он практически добивает её, безостановочно трогая языком то самое чувствительное местечко, плавно и часто толкаясь в неё двумя пальцами — и когда она громко вскрикивает, с силой сжимаясь и вытягивая белую шею... она самая красивая на свете.***Они принимают душ по отдельности чуть позже — после того, как она целует его нежно-нежно и долго говорит о том, как ей было хорошо с ним — но сияющие глаза говорят даже больше, и Бродяга не верит, что эту женщину в принципе возможно н е л ю б и т ь.Они принимают душ по отдельности — потому что он снова сбегает наверх, потому что ему снова жутко неловко, потому что он не уверен, что у него сердце не разорвётся от вида капелек воды на её молочной коже — если даже в фантазии это выглядит как полнейшее безумие, как его личная причина сойти с ума. Он н е в ы в о з и т. Он чувствует себя с ней мужчиной — в свои чёртовы девятнадцать — и одновременно — трепетным восторженным щенком. Он ч у в с т в у е т слишком много всего.А ещё — жгучие зеленые глаза и обжигающие руки Брута всё равно не стираются из памяти.Они принимают душ — и она тащит его к себе в постель\в их с Брутом постель\и засыпает, обнажённая, прижавшись к его боку, укрыв их обоих тонким одеялом и сонно мазнув по щеке губами — а он снова несколько минут задыхается, ощущая её тело рядом, т а к б л и з к о. За что ему это счастье?..И всё-таки он в конце концов вырубается, устав от переживаний.***Просыпается и лежит, не спеша открывать глаза, — пытается понять, что разбудило.Лиино дыхание спокойное и сонное. Лииного тепла не хватает — наверное, она отодвинулась во сне... Бродяга растерянно тянется рукой, мечтая просто к ней прикоснуться...Но тихий вибрирующий голос над ухом заставляет его замереть.— Она кошмарно чутко спит. Не трогай. Разбудишь.Бродяга испуганно отдёргивает пальцы.И осторожно переворачивается на другой бок, стараясь производить как можно меньше шума.По глазам тут же ударяет уверенная зелень.Брут близко. Брут очень-очень близко — настолько, что, не сдвигаясь, прижимается губами к его губам, аккуратно поддев острый подбородок.Кажется, они впервые целуются вот так — просто, без злости, без обиды, без ярости, без сбивающего с ног ревущего пламени в крови и особенно — в голове.Только вот всё равно — горячо.Брут, кажется, физически _не способен_ не быть горячим.Матушка-природа обделила таким полезным умением.А значит — Бродяге рядом с ним теперь с г о р а т ь каждый раз.— И что дальше? — Бродяга вскидывается шёпотом, выжидающе глядя в серьёзные глаза. — Вы с ней... И я...Брут засасывает его снова — просто, чтобы заткнуть, но всё равно не упускает возможности толкнуться языком глубоко в рот. Бродяге кажется, что он немного плавится изнутри каждый раз, когда Брут так делает.— Тш, — Брут кусает мочку его уха, сжимает острыми кромками зубов и отпускает, выдыхая в лицо: — Поговорим, когда проснётся.Бродяга кивает, теряя всякую уверенность.Брут продолжает его целовать. Горячо, жадно, вылизывая язык, нёбо и дёсны, с таким напором, что тонкие губы Бродяги понемногу начинает жечь. Бродяга отвечает больше растерянно, чем страстно; прижимает ладонь к чужой обнажённой груди, просто желая на мгновение остановить и понять...Брут ярко сверкает насмешливыми глазами.Брут перехватывает его руку и тянет выше.Брут целует подушечки трёх пальцев безумно трепетно.И насаживается на них ртом до самого основания.Бродяга судорожно хватает губами воздух.Г о с п о д и б о ж е.Брут выглядит абсолютно б л я д с к и — с этими довольно прикрытыми веками и его пальцами во рту; Бродяга буквально может ч у в с т в о в а т ь, как Брут их лижет старательно, как посасывает, как прикусывает подушечки, как скользит шершавым языком по всей длине... Бродяге остро не хватает воздуха, когда Брут их выпускает с пошлым причмокиванием и одновременно с этим — закидывает ногу ему на бедро.— Помнишь, что я сказал? — бормочет, ухмыляясь, почти ласково гладя серёдку его ладони.Бродяга судорожно сглатывает:— ... Про мои пальцы?..— Значит, помнишь.Он до последнего не верит, что Брут действительно собирается...Вот только Брут не собирается. Брут уже д е л а е т.Направляет его руку. Подводит к тугому входу. Даже почти не дёргается, когда Бродяга случайно задевает дырочку средним пальцем, — только зубы сжимает...— Давай, — хрипит на ухо, вжимаясь сильнее. Обнимает руками за шею, давит подбородком в плечо... — Давай, только не жалей, понял? Давай!— Будет же больно... — Бродяга неуверенно касается вокруг.— На-пле-вать, — шёпотом хрипит Брут\господи, неужели он наконец-то почувствует эти пальцы в себе\и нетерпеливо насаживается сам.Он почти беззвучно матерится, задыхаясь и выгибаясь; он, практически не давая себе времени привыкнуть, прикусывает Бродягу за загривок — и тот, кажется, то ли обижается, то ли снисходит — по крайней мере, палец вытаскивает и вбивается снова, резко и сильно.\так славно, так сладко\— Давай два, — командует Брут буквально минуту спустя, и мальчишка больше не пытается спорить.Брут немо скулит, когда внутри нервно и быстро елозят уже средний и указательный. Это абсолютно дурацкая возня, если посмотреть со стороны — они даже почти не двигаются, Лия всё ещё не проснулась, — но там, внутри Брут п ы л а е т, и ему о х у и т е л ь н о хорошо.— Третий, — давит он, когда становится мало.Бродяга хмыкает пугающе-жестко.Бродяга выводит из него пальцы практически полностью и разводит края дырочки, а Брут буквально х н ы ч е т от нетерпения, желая большего, и дёргает бёдрами... такой податливый, такой просящий... Бродяга никогда не думал, даже не смел представить, что он может стать таким потрясающе с л а б ы м в его руках. Что будет сам этого хотеть, просить, умолять, и... Бродягу жутко кроет, когда он такой.Он добавляет безымянный и вбивается до упора.Брут сжимается, распахивает рот, и слеза скатывается по щеке.***Бродяга трахает его пальцами, но Брут, глухо рыкнув, лезет рукой, жёстко обхватывая его член — и теперь уже явно очередь Бродяги скулить.И задыхаться, когда поверх сильной руки ложится хрупкая изящная ладошка, сдавливая чуть сильнее.Бродяга всхлипывает, жмурясь и мотая головой.— Нет... не надо...— Я сама решаю, что надо, милый, — сонно мурчит Лия ему на ухо и насмешливо задевает языком мочку. Он уверен — она даже сейчас улыбается.Она легонько целует его плечо и прижимается со спины; она не касается его напрямую, но Брут послушно сжимает пальцы под её пальцами, и господибожеблять это слишком убийственно, они издеваются, Бродяга не выдержит так долго... У него в голове фейерверки взрываются.Единственное, на что ему хватает сил — заставить себя сосредоточиться. Только на Бруте. На собственных пальцах, на том, как легко и глубоко они входят, как волшебно Брут сжимается на них...— Хватит.Брут хрипло выдыхает ему в губы.Бродяга смотрит в его глаза, тонет в опасном зелёном и думает — может быть, когда-нибудь ему хватит смелости, или злости, или любви, чтобы спорить; однажды он обязательно доведёт Брута до края одними пальцами. Это будет космически красиво.Но пока что — он слушается.Брут морщится — как будто от п у с т о т ы; Брут расслабляется и спокойно мажет губами по его губам, словно в благодарность.Брут тянется через его плечо и целует Лию в губы — нежно-нежно, сладко-сладко:— Прости, что разбудили.— Иди сюда, — она зовёт — Бродяга чувствует на лопатке тихий выдох. — Я соскучилась, дорогой.Бродяга резко тянет воздух носом — они наконец-то перестают его терзать. Он не уверен, радоваться или огорчаться этому обстоятельству.Брут перебирается через него ловко и беспардонно — а Бродяга сдвигается ближе к краю постели, переворачивается на другой бок и затихает, как мышка, с трепетом наблюдая за ними.Они о х р е н е т ь какие идеальные.Когда Брут нависает над ней на руках, выцеловывая шею, ключицы, грудь. Когда Лия выгибается под ним, обнимая за плечи. Когда Брут дёргает её колено рывком, прижимая к своему бедру, и притирается нетерпеливо, но плавно и жарко — жарко даже просто смотреть...Бродяга вздрагивает, когда Брут не глядя тянет с тумбочки маленький квадратный пакетик. Ох чёрт... Он даже не подумал, когда был с ней... Господи, он такой п р и д у р о к, Лия наверняка злится, и правильно, он полнейший к р е т и н... Он виновато жмурится и отчаянно краснеет.А она... как будто это чувствует. И тянет к нему руку. И бережно сжимает его пальцы в своих.— Ничего страшного, милый, — как всегда всё понимает, и как всегда — слишком добра к нему... — Ты же не... — он окончательно вспыхивает; она тоже чуть-чуть смущается.И в с ё р а в н о — улыбается.— Ты научишься, — уверенно заканчивает она. — Мы научим.Брут легонько прикусывает её сосок — и она вскрикивает, забываясь, раскрываясь — и он входит одним плавным толчком...Бродяга не может дышать.И д е а л ь н ы е.Её аккуратная грудь под его ладонями.Её стройные ноги на его бёдрах.Её гибкие руки, обвившие его шею.Бродяга искренне не понимает, зачем он им. Когда они такие цельные — и сами по себе, и вдвоём — особенно; когда они даже двигаются как целое, он берёт её глубоко и сильно, она отдаётся ему целиком и полностью, а Бродяга... не вписывается в эту идеальную картинку от слова совсем. Он просто другой. Юный, неопытный. Иногда бунтующий, колючий и вредный. Иногда по-настоящему злой. Иногда просто потерянный. Он, в общем... немного ребёнок ещё, если совсем по-честному.И он из другого мира. Где надо быть сильным, чтобы не показаться кому-то слабым; где надо скалить зубы, чтобы урвать своё. А они совсем не такие. В их мире им принадлежит всё, и они просто берут то, что их по праву. Они берут друг друга.Они точно так же взяли его, если задуматься.Зачем?Ему вдруг вспоминаются слова Брута. В тот раз, когда они сидели в том жутком ресторане, он сказал..."Контраст... заводит, знаешь?"Но ему с ними не хочется скалиться. Ну, может, с Брутом немного, потому что сучится иногда просто пиздец как; но всё-таки не по-настоящему. Понарошку. Как игра...Брут наклоняется к Лииному уху, что-то шепча, а потом хрипло зовёт:— Иди сюда, — требовательно протягивая Бродяге руку.Тот придвигается неуверенно; Брут рыкает и рывком подгребает его ближе (Бродяга издаёт глупый писк), плечом к дрожащему Лииному плечу. Брут целует его жадно и вкусно, замерев в ней на секунду; а потом целует её, снова двигая бёдрами.Бродяга следит, как красиво они переплетают пальцы.И абсолютно в ы п а д а е т, когда их сцепленные руки ложатся ему на член.Они теперь касаются его о б а. Они ласкают его в своём плавном хищном ритме, и он просто, кажется, сгорает на месте, потому что господи-как-это, потому что господи-как-горячо, потому что с-ума-сойти-что-они-делают-сумасшедшие-ненормальные-это-ненормально.Это ненормально — чувствовать к ним двоим столько всего сразу.Столько любви сразу.Бродяге кажется, его сейчас разорвёт любовью.Лия, повернув голову, легонько подцепляет свободной рукой его подбородок, целует его так-как-умеет-только-она — и это успокаивает самую малость; Бродяга, забывая дышать, нежно ласкает её грудь и живот.Это ощущается самым правильным на свете, когда они кончают одновременно. Втроём.А потом так же втроём долго-долго целуются, сталкиваясь языками и носами, тихо смеясь, бесконечно прикасаясь, трогая и гладя... Дорвавшиеся и упоительно счастливые.Потом они вместе принимают душ — Бродяга надеялся опять сбежать наверх, но Брут с хохотом удержал его за талию и насмешливым мурашащим шёпотом на ухо попросил "расслабиться", — это на самом деле оказывается крайне невинным мероприятием, но это не значит, что Бродяга не задыхается от нежности, когда широкие ладони Брута бережно скользят по его плечам и спине, смывая не столько пот, сколько усталость и груз переживаний; когда тонкие пальчики Лии осторожно зарываются в его волосы, втирая шампунь и куда-то прогоняя каждого заблудшего ментального таракана...Потом Брут готовит ужин, а они сидят на кухне и болтают, как ни в чём ни бывало, — обсуждение работы незаметно сворачивает на Икара, потом на Музу, потом на детские воспоминания Бродяги, и в итоге они наперебой делятся смешными случаями из жизни — а Бродяга охреневает, не в силах представить, как этот молодой потрясающий мужчина двадцать лет назад обиженно обзывал Икара "какашкой", а эта восхитительная женщина отвешивала пинки всем мальчишкам на детской площадке...Но когда они не боятся предстать перед ним в каком-то дурацком виде — он, наверное, тоже... чуть-чуть меньше боится.— Можно глупый вопрос? — он спрашивает прежним лёгким тоном, но голос внезапно подрагивает — и они слышат это, конечно; и даже Брут прекращает смеяться, отвлекается от плиты и шлёт серьёзный взгляд — без смешливости, без снисхождения, внимательно и почти ободряюще... О Лие и говорить нечего — улыбается нежно, как всегда, а ещё находит и легонько сжимает его руку. Бродяге это придаёт уверенности. Он вздыхает: — Простите. Я просто... не понимаю. Что теперь? Как вы собираетесь делить... меня друг с другом? Или друг друга со мной?.. Что будет дальше? Мы же не можем... втроём?Лия царапает ноготком его нижнюю губу и легонько целует; качая головой, сверкает искорками в карих глазах:— Кто сказал, что не можем?— Ещё как можем, — утвердительно кивает Брут. Фыркает, щурясь: — ... Уже смогли. Или тебе не понравилось?Они оба хохочут, когда Бродяга, залившись краской, бормочет это своё "п-понравилось".Ну и пусть. Они такие прекрасные, когда смеются. Даже если над ним.Бродяга чувствует себя абсолютно, бесповоротно, безнадёжно и по ушис ч а с т л и в ы м.