24. Бродяга/Брут (1/1)

— Уже уходишь?..Волчонок скалится вместо ответа — безнадёжно и тоскливо, — запихивая под пояс длинный нож и щёлкая заклепками на высоких ботинках.Волчонок, поколебавшись, всё же задерживается ещё на минуту — склонившись над чужой постелью, мягко мажет губами по тёплым губам.Брут осторожно ловит пальцами худое запястье.— Останься? — предлагает негромко. Изгой только фыркает, стряхивая его руку и выпрямляясь. — Тебе не обязательно уходить.— Что такое, браслетник, влюбился? — Бродяга с деланным удивлением поднимает брови, гнет тонкий рот в усмешке — лицо тут же становится неуловимо похожим на мордочку дикого зверька, не то куницы, не то лисы... — Сбоит система, а, Золотой мальчик? Сходил бы в сервис-центр, проверился...Ёрничает — прячет за кривлянием уязвлённую... не гордость, нет. Что-то другое.Брута впервые в жизни не раздражает невозможность дать чему-то внятное определение.Брут ворочается устало, натягивая одеяло до подбородка — в собственной кровати понемногу становится привычно холодно; он следит за звериной вознёй одними глазами, не проявляя эмоций; вставать и провожать ночного гостя нет ни сил, ни желания.— Когда теперь придёшь? — уточняет равнодушно. — В Институте на этой неделе большая конференция, вся организация на мне... Не уверен, что буду в состоянии...— Будешь, — фыркает волчонок. — И пустишь меня, когда бы я ни пришёл. Скажешь, нет?Брут молчит.Брут вслушивается, как лёгкие шаги сбегают по лестнице, как внизу негромко хлопает дверь и как автоматически врубается пылесос, стирая с пола грязные следы.Мало ли, что этот бродяга на своих подошвах притащил из-за Купола.Брут безостановочно ёжится, сворачивается в клубок и пустыми глазами глядит в сумерки тихой комнаты.Полчаса назад здесь не было так мертвенно тихо.А сейчас даже сердце не слышно, как бьётся.Ему иррационально страшно.Он жмурится — под веками влага, — и браслет тихо пиликает, вбрасывая в кровь дозу успокоительных.Он засыпает.Один.*— Отличная вечеринка, браво!Деметра салютует ему бокалом, и Брут, беззвучно смеясь, падает на высокий стул с ней рядом.— Ну, что скажешь? — победно сверкает глазами, потягивая апельсиновый сок через трубочку. — Учёные тоже люди, м? И неплохо умеют веселиться!— Не похоже, чтобы ты сильно веселился, — замечает она осторожно; он вместо ответа слишком быстро пожимает плечами и отводит взгляд.— Не понимаю, о чём ты.Он смотрит куда угодно. На танцующих Лию с Икаром, на музыкантов, на мерцающие софиты и светящиеся голограммные презентации их грядущих проектов. Рыжей в глаза смотреть не хочется.Рыжая поправляет очки, едва заметно качая головой и нарочито ярко улыбаясь:— Когда-то мы были друзьями, — она тоже смотрит по сторонам. Так себе конспирация. Брут поспешно допивает сок. — Я вижу, что что-то не так. Если захочешь поговорить...— Если захочешь, чтобы каждое твоё слово завтра оказалось на первой полосе? — колко хмыкает он, рассеянно потирая запястье с браслетом.Деметра шлёт ему печальный взгляд.— Ты кому-нибудь вообще веришь, Брут?Вопрос ставит в тупик.Он пытается вспомнить, когда в последний раз с кем-то говорил по душам. Кажется, с Икаром. Ещё в университете. Признаваться по пьяни в любви лучшему другу хорошо лишь по одной причине: вы оба на утро можете с чистой совестью сделать вид, будто ничего не помните.Хотя идея была паршивая, это точно.— Всё в порядке, — беззаботно улыбается он, пряча руки в карманы. — Просто устал немного, организовывая Лучшую Вечеринку Года. Рад, что наша Медийная Королева довольна, — он коротко насмешливо кланяется и спешит убраться подальше — да хоть бы и к Лие с Икаром. Подрыгаться с друзьями под электронную музыку и не думать ни о чём — как раз то, что ему сейчас нужно.И вернуться домой не раньше, чем наступит рассвет.*— Я торчал у тебя под дверью несколько часов.Бродяга горячо скользит губами по белому горлу, слегка царапая кожу клыками; Брут, сдавшись, тихо скулит от того, как издевательски волчонок ерзает, оседлав его бёдра.— Так хотелось выставить меня идиотом, да?Ярко-синие глаза в темноте слабо фосфоресцируют. Все они там, за Куполом, от своей радиации больше похожи на хищных зверей, чем на людей... Бродяга, словно в подтверждение его мыслям, жестко прикусывает ключицу, сжимает челюсти — а после зализывает укус, сладко урча... Брут дышит часто и тяжело.— А чего ты хочешь сейчас, Брут?— Тебя.Он зажмуривается, резко выгибаясь и невольно вскидывая бёдра, когда влажный язык обводит соски, а потом легкое дыхание пускает мурашки... Он мечется, стонет, раскрываясь и подставляясь, с д а в а я с ь без боя, и раздвигает ноги шире, покорно насаживается на длинные пальцы...— А представь, — Бродяга наклоняется к его лицу, довольно улыбаясь, и выдыхает прямо в губы: — Если бы я захотел отомстить... Я бы сейчас свалил. И ничего бы тебе не обломилось, Золотой мальчик... Но тебе повезло. Мстить я не хочу."Тебя хочу", — сверкают синие глаза.Брут вскрикивает, когда он входит одним плавным толчком.Брут подмахивает, тянет шею, уже и без того неслабо меченую острыми зубами, стонет и просит — сильнее и глубже; Бродяга вбивается в него, удерживая бёдра и гладя икры, тихо рыча и отчаянно зацеловывая полные губы.— Я нужен тебе, — сипит, утыкаясь носом в бледное плечо, зубами привычно прихватывает тонкую кожу. — Как бы тебя это ни бесило, признайся хотя бы себе... У меня, знаешь, тоже гордости валом... Я тоже могу выебнуться... Не прийти...Они замирают одновременно, жмурясь и закатывая глаза; они дышат сбито, отчаянно цепляясь за простыни и друг за друга. Бродяга шипит, чувствуя нервную хватку на предплечье — от чужих пальцев наверняка останутся синяки.— Не приходи, — вдруг ровно произносит Брут.Бродяга растерянно дёргает щекой, моргает непонимающе. Бродяга хмыкает, соскальзывает с кровати и одевается секунд за десять, и вылетает из комнаты без прощания. Дверь внизу хлопает так, что подпрыгивает стакан, стоящий у Брута на столике возле кровати.Брут с замиранием сердца ждёт, когда уже среагирует браслет; ему хочется уснуть. Отключиться. Может быть, даже опоздать на работу впервые в жизни, почему бы нет.Браслет не срабатывает. То ли правда неисправен, то ли Брутов самоконтроль вышел за грани разумного: пульс не повышается, давление в норме, гормональный баланс не шкалит.Интересно, почему тогда так херово.Первые лучи солнца — этой подкупольной красивой подделки — заглядывают в окно. Брут ощущает себя, как под прицелом — вытягивается на постели, прикрывает глаза и выдыхает резко:— Огонь.Десятки невидимых пуль прошивают тело, но он не умирает. И не засыпает.Только ёжится и тянется за одеялом.*— Я уже думал, не придёшь.Бродяга хмуро смотрит в костёр, не поднимая взгляд, — и всё-таки двигается, уступает немного места на разложенном куске брезента.Брут осторожно опускается рядом, не говоря ни слова. Рассеянно трёт пальцами одной руки запястье другой, слабо морщась.Волчонок скашивает один глаз.— По-хорошему — заставить бы тебя снять уже эту дрянь, — шипит.— Он не работает.Брут поднимает кисть повыше. Золото красиво отражает пламя, рыжие блики пляшут по коже; Бродяга хмыкает и складывает руки на груди, всем своим видом выражая недоверие.В огне трещат ветки, где-то за спиной шуршит листвой ночной лес, прямо над головой какая-то мелкая птица — или летучая мышь? — порхает между ветвей.Брут долго смотрит в синие глаза. И пожимает плечами:— На мне — не работает. Больше нет. Контроль... Я, знаешь, всё-таки хочу принимать решения сам. Пусть даже это будут самые дерьмовые решения в моей жизни. Зато мои.— Ну и какое из принятых решений было самым дерьмовым? — волчонок насмешливо скалится, с едким любопытством наклоняя голову: — Прогнать меня? Или прийти сюда за мной?— Мир не вертится вокруг тебя, — Брут пристально щурится, с лёгким вызовом вздёргивает подбородок.Бродяга, рыкнув, толкает его ладонями в плечи; Бродяга роняет его на расстеленный тент, нависает сверху и фыркает, обдавая выдохом всё такое из себя раздражающе-правильное лицо:— Твой — вертится, — заявляет с нахальной лисьей усмешкой.И прижимается губами к губам, словно запрещая спорить.Брут, если честно, и не собирался.Брут накрывает ладонями узкие лопатки, царапает пальцами теплый загривок и тихо стонет, когда волчонок привычно вгрызается в шею, оставляя следы.Брут на сырой земле и под открытым небом почему-то впервые совсем не мерзнет.*В окно бьют солнечные лучи.Брут с трудом разлепляет веки и подносит браслет к глазам.У него занемела другая рука. И ему очень надо в душ. А ещё он, кажется, опаздывает в Институт.Бродяга, клубочащийся под боком, сонно урчит, поудобнее укладывает голову у него на предплечье и по-кошачьи цапает его ладонь, заставляя опустить себе на живот.Брут неуверенно гладит бледную кожу кончиками пальцев.— Мне надо на работу, — бормочет негромко.— Подождёт твоя работа, — буркает волчонок, закидывая на него ногу.Брут боится пошевелиться, даже дыхание задерживает, пока Бродяга не уснёт покрепче.А потомосторожноулыбается.Он что-то чувствует.И от этого как никогда тепло.