20. Брут/Икар (1/1)

Он шёл по улице и плакал. Ну просто потому что идти домой и плакать там резону не было — родители только бы рассердились, и всё. А не плакать он тоже не мог — у него же не было этой волшебной штуковины, браслета, с которым никто никогда не плачет. Честно говоря, он не мог дождаться — через год ему стукнет двенадцать, и он получит свой такой же, и будет как взрослый!А пока он маленький, и он плачет. Потому что его игрушечный самолётик на радиоуправлении улетел слишком далеко, упал и разбился, и больше не летает, а мама с папой, конечно, не станут его ругать, но и новый не купят, а это вполне себе повод для слёз. Бруту очень нравился его самолётик...... А вот реветь ему не нравится. Совсем. Слёзы гадкие на вкус, и глаза от них болят. Надо бы как-нибудь научиться их сдерживать — наверное, это не очень сложно, раз даже дурацкая металлическая пластинка с этим справляется?Вдруг ему под ноги что-то ткнулось — он вздрогнул и замер. Присел, осторожно поднял двумя пальцами с земли простой листочек бумаги, развёрнутый, но со сгибами в нескольких местах; растерянно завертел головой.— Отдай, это моё!Из ближайшего переулка вылетел мальчишка — растрёпанный, лохматый, чумазый, в шортах и полосатой футболке; в секунду подскочил к Бруту и выдернул листик из рук.Брут поспешно шмыгнул носом и тыльной стороной ладошки провёл по щекам, стирая следы слёз, но мальчик успел заметить — внимательно посмотрел на него серыми умными глазами, осторожно толкнул в плечо.— Эй, ну чего ты. Если тебе так нравится, можешь себе оставить, я потом другой сделаю.— А что это? — с любопытством кивнул головой Брут.— Самолётик, — мальчишка ловко сложил листок по сгибам — получилось нечто крылатое и остроносое, — и запустил в воздух. Нечто пролетело метр и развернулось, и медленно спланировало на асфальт. — Я ещё не придумал, как сделать так, чтобы он не разваливался.— Дай сюда?Слёзы высохли мгновенно; Брут бросился к заворожившему его (как глупо!) обычному листку бумаги, с первой попытки повторил все манипуляции, а в конце аккуратно загнул кончик носа. Плотно сжал линию сгиба, задержал дыхание и запустил. Улыбнулся довольно:— Смотри, теперь держится!Он вдруг заметил, что мальчик почему-то даже не смотрит на свой самолётик — смотрит прямо на него. Растерянно, и удивлённо, и радостно, и довольно... Брут ужасно застеснялся — ему казалось, он такого взгляда не заслужил; в конце концов, он же ничего такого не сделал!— Икар, — мальчик протянул ему руку — на ней не было браслета, значит, он точно не сильно старше; Брут неловко сжал его пальцы в своих и робко назвал собственное дурацкое имя. Хорошо, что мальчик, кажется, не знал, что оно означает — иначе засмеял бы, как ребята в школе.— А у тебя что? — Икар кивнул на сломанную игрушку, которую Брут тащил под мышкой.Тот вздохнул. Снова захотелось плакать, но нежелание позориться победило — слёзы не докатились даже до глаз, застряли где-то в горле комочком.— Тоже самолётик, — он прокашлялся и уточнил: — Он разбился. Теперь вообще не летает.— А если я починю? — серые глаза неожиданно хитро сверкнули. — Что мне за это будет?Брут растерялся. Он даже не знал, что можно предложить — денег ему родители никогда не давали, все классные игрушки остались дома, даже карманный фонарик... Он развёл руками.— Погуляешь со мной до вечера? — мальчик тихо спросил и наклонил голову. — У меня сегодня День Свободы... потом опять возвращаться в приют. Там все глупые, мне с ними скучно.— Ты приютский? — Брут уточнил удивлённо; мальчишка фыркнул и пожал плечами, возвращаясь к делам насущным:— Ты не сомневайся, я починю. Я что угодно могу починить, у меня это хорошо получается. Воспитатели говорят, когда вырасту — стану отличным инженером. Может быть, даже самым лучшим в городе, представь?.. Так что, договорились?Брут решительно кивнул и вручил сломанную игрушку в неожиданно бережные руки. Икар осмотрел вещицу со всех сторон, вытащил из кармана миниатюрную отвёртку и принялся деловито раскручивать винтики.Через пять минут затарахтел моторчик; через пятнадцать — самолётик, уже собранный обратно, послушно описал кружок у Брута над головой, повинуясь джойстику в ловких пальцах, и плавно опустился на асфальт. Брут захлопал, глядя на Икара полными восторга глазами; тот смутился, но, впрочем, тут же цапнул его за руку, заявляя нахально:— Теперь ты мой. До вечера. Ты пообещал!Брут радостно улыбнулся и кивнул. Он от своих слов отказываться вовсе не собирался.