1 часть (1/1)

У барона земля уходит из-под ног.Паркетный пол тает, обращается в вязкое крошево и охрипшим водопадом ускользает куда-то в матово-лилейный, ослепший низ.Прямо сейчас.Сию секунду.Агнесса у роскошного витражного окна лучится спокойствием и уверенностью, тая в глубоких складках паутинно-ежевичного наряда благородно стекленелые отблески распотрошенной призмы, и погибающий Клермон из последних сил ползет к ней по остывающей, отполированной, изрезанно бумажной пустоте, стремясь погреться в мутных лучах-щупальцах ее собственного кроваво-липкого солнца.Он вцепляется в чутко протянутую навстречу, изящную ладонь и задыхается, задыхается, задыхается, исступленно всматриваясь в переливы воскового света, постепенно растворяющегося в звеняще тонком бокале в ее свободной, изящно воздетой кисти. Он выворачивается наизнанку, выгибается, скорчивается, отлично зная, что надежно закрыт от набрякшей враждебным малиновым интересом толпы мерцающим шелковым рукавом?— только она умеет столь непринужденно вскидывать руку и застывать в эдакой гордой, возвышенно статуэточной позе, ни на миг не выказывая усталости и не впуская в свою безмятежность смертоносный фальшь.—?Я не могу, Агнесса, я НЕ МОГУ! Это слишком жестоко! И все эти люди…Она подается ему навстречу, запрокидывает голову, вглядываясь в искаженное, расколотое мукой чудовищного выбора, меловое лицо, и, тиская хрустального заложника многоопытными ландышевыми пальцами, остервенело, выдавливая их из самой сердцевины, средоточия своей внутренней, багряно-ядовитой звезды, сыплет сухо шуршащими чешуйками слов?— будто с хрустом игриво похлопывает его по щекам маленьким веером из мотыльковых крыльев.Чувствуя, как избито саднящие виски щекочут ее пряно пахнущие облепихой, светлые кудри, ловя легчайшее, невесомое прикосновение к ломко вскинутому плечу, утопая в теплой тяжести привалившегося к нему, точеного, кошачье грациозного тела, Гастон спотыкается о растравленно дикую, душную фантазию, что старая знакомая бесплотно струится по его беспомощно распростертым ладоням, обвивается вкруг и без того неверно подкашивающихся ног, ложится на шею ласкающе мягким, долго нежившимся у камина шарфом, убегает сквозь озлобленную хватку маслянистым ароматным ручейком при самой ничтожной попытке поймать, и надтреснутое сияние ее гранатового светила засыхает на его сюртуке зверино пахнущей, лютой дрянью…—?Барон!Иллюзия отрезанности от мира растоптанно затихает под острым каблучком атласной, в кои-то веки скромно белоснежной туфельки, и нежно шелестящие, молочные юбки сметают ее прочь. Он смотрит на застывшие между ними странным подобием связующего моста, холеные руки Агнессы, твердо понимая, что она с очередным раздражающе нечитаемым, размыто безучастным выражением упирается взглядом в его болезненно сморщенный лоб. А отнюдь не в головокружительно пленительную Теодору, для которой кремовый муслин робких дебютанток все равно что цветы на ветках рождественской елки?— столь вопиюще непривычно, но вместе с тем дрожаще трогательно и искренне, Теодору со свечными язычками детского чистого восторга в омутных ониксовых глазах, Теодору Вердье, которую он, даже не поворачиваясь, видит будто наяву!Которую прямо сейчас, обернувшись, будет вынужден почти что убить, хуже, чем предать, очевидней, чем ранить?— распнуть, ниспровергнуть, покрыть позором и унизить.—?Право же, Вы так нас заинтриговали, что мы изнемогаем от любопытства и просто не можем больше ждать!В ней нет почти ничего от той томной, демонстративно надменной и голодно кокетливой соблазнительницы минувшего месяца?— перед ним разрывающаяся от счастья, ослепительно любящая всех и вся девочка, что-то запредельное, ангельское. Обреченное им же на страшную, сделанную всеобщим достоянием, неспешную смерть.Графиня улыбается, волнисто поводя словно нарисованными кистью, загоревшими за все эти четыре недели вольных прогулок плечами и звонко просит, смыкая вместе нетерпеливые, наверняка исцелованные проклятым циркачом руки:—?Не терзайте!Агнесса в ладонях?— гладкая текучая змея и туман серого жемчуга, жгучий отшлифованный льдистый пламень и отчаявшееся повиновение (не важно?— изначальному плану, чужому шепоту или фантомным, так и не свершившимся, дурманным объятиям*).Теодора в недосягаемых двух шагах и бесповоротном плену всеобщего, неотрывного внимания?— хрупкий вишневый бутон, наконец дождавшийся своего весеннего часа, разметавшиеся русые локоны и шальная безрассудная вера непогрешимо благородному другу.Гастон изнеможённо замирает на роковом перекрестье двух драгоценных женщин, оцепенело признавая, что, пожалуй, убаюкивающий инейный бархат ему сейчас гораздо ближе всех взбудораженных сезонов пробуждения и пылких, беспрерывно истязающих чувств.23.12.2017