Дюйм за дюймом (1/1)

Локи/Джейн Фостер, предЭндгейм/постЭндгейм; тяжелый ангст (!), драма, смерть персонажей.

Мир, в котором Танос побеждает. Дважды.***?lafur Arnalds, Not aloneЯ обещал тебе.Дюйм за дюймом она открывается ему, понимает его, принимает его. Уже не бога, еще не человека. Лишенного дома, выжившего?– вновь, в который раз, назло другим и себе самому, но и не живого, не по-настоящему. Разбитого, беспрестанно сомневающегося и выбирающего между тем, что должно, и тем, что желанно – снова, всегда. Не способного отныне на ненависть, уставшего и окончательно постаревшего в той бесконечной, бескрайней усталости, поглотившей его беззвездной бездной и вернувшей не его, но его пустую оболочку. Внезапно, столь внезапно ощутившего всю тяжесть прожитых столетий на вмиг одряхлевших плечах.Дюйм за дюймом он приближается к ней, пробирается к ней сквозь запутанность и хитросплетение ее горячечного неприятия, что однажды привлекло его внимание, его мысли, затем?– чувства, и собственного страха. Сквозь туманности ее взглядов и вспышки учащающихся улыбок, сквозь вселенскую бесконечность ее объятий. Шаг за шагом, мгновение за мгновением?– медленно, постепенно, осторожно. Лишь бы не отвратить от себя, неожиданно необходимую и страстно желанную, не спугнуть воспоминаниями о прошлом, прорастающем болью, яростью и кровью в ревность и вековую, тщательно схороненную, бережно и добровольно взлелеянную за грудиной обиду. Лишь бы не задеть ненароком дыханием будущего, что приходило ему порой в сновидениях спутанных, мягких и кареглазых, что в неверии своем отвергал он яростно и неуклонно?– год, или два, или целую одинокую вечность. Отвергал искренне и неистово, пока не облетела та бесхитростная, неуклонно разрушающаяся решимость словами злыми, неосторожными и намеренно обидными?– так сухая листва опадает в неумолимом преддверии первых холодов, обнажая скрюченную беззащитную уязвимость, замершую в томительном ожидании первого тепла.Пока отвергать не стало бессмысленно.Шаг за шагом он подходит к ней. Снег, запорошивший крыльцо его дома, скрипит под ногами, выдавая его приближение, и она оборачивается, и она улыбается?– мягко и легко. Вечерняя усталость тонкими, едва заметными морщинками собирается в уголках ее глаз, угасает в наклоне ее головы, в очередном порыве ветра, ледяными губами целующего ее волосы. Тени подступающей к новому Асгарду ночи укутывают ее силуэт, и он привлекает ее к себе, ближе, теснее, закрывает собой от приближающейся темноты, что отнимет ее у него?– в этот раз навсегда. Продрогшая и словно бы тоже что-то осознающая, она тянется к нему, обхватывает его руками замерзшими, холодными, что те сугробы, на которых отныне покоится их новый, наспех возведенный мир, и наконец замирает.В тех холодных прикосновениях, ее прикосновениях?– долгожданное тепло.В той близости, их близости?– спокойствие, что он пытался обрести в разрушении одного мира и в завоевании другого, умиротворение, тень которого порой мерещилась ему и ускользала от него всякий раз, когда он, под иллюзией дряхлой, немощной и ненавистной, поднимался на помост к вожделенному трону. Обещание безмятежности и всего несбыточного, и непостижимого, и заветного. Тишины.Не найдется такого царства, такой бесплотной планеты…Небо разливается над ними беспробудным алым океаном, расходится беспокойными волнами северного сияния, растекается свечением ярким, настолько ярким и блестящим, что глаза начинают невольно слезиться, что поверить в него становится практически невозможно. Джейн выдыхает?– она тоже не верит, пусть и пытается столь отчаянно, и лишь обнимает его?– так, что дюймов между ними больше не остается.Ни одного.Мир стремительно погружается в кровавый океан, утопает в нем и в нем задыхается.–?Это сияние молекулярного азота и атомарного кислорода,?– чуть прерывисто шепчет Джейн?– так шепчет ветер, запутавшийся меж оконными рамами, потерявший надежду выбраться на свободу, тоскующий по той свободе и беззаветно влюбленный в нее. – Невероятно.Это сияние одного из камней бесконечности, тоскливо вторит его разум, взывает к нему, молит его. Очнись! Локи отмахивается от той мольбы, от исступленного призыва погибающего, раскалывающегося на части сознания, и думает упоенно?– еще немного, еще чуть-чуть: ее голоса, и ее прикосновений, и ее самой. Она рассказывает ему?– длины волн и высота в километрах, вероятности образования синего, зеленого и фиолетового цветов, и он слушает, слушает внимательно, не прерывая – не прерывая ни разу.–?Стоило переехать сюда хотя бы ради этого.В словах ее поддразнивающее, однажды ослепившее его сияние, и он отстраняется?– неохотно и вынужденно. Подцепляет пальцем ее подбородок?– взгляни на меня, Джейн. Рассматривает ее лицо, запоминает?– лицо ее залито румянцем, жарким, как те вечера, проведенные вместе в его натопленном до краев доме, и красным, как этот заставший их врасплох океан.–?Только ради этого?Она лишь улыбается в ответ на его морозом потрескивающие слова?– снова, и ладонями накрывает его ладонь. Он не отстраняется от осторожного прикосновения, уже привык, привык окончательно и бесповоротно, практически сразу же после осознания бессмысленности собственных попыток отвергать ее, избегать ее и себя самого. Джейн медлит, словно действительно раздумывает над его словами, над своими словами, взвешивает их, вкладывает в них последнее тепло и последнюю себя.

Всю, без остатка.–?Нет, не только.Северное сияние отражается за ними в окнах замершего, насквозь продрогшего и уже несуществующего дома, стекает за горизонт?– неспешно и неуклонно. В других мирах, всех тех мирах, что он жаждал показать ей, разделить с ней, всех, что она мечтала увидеть своими глазами, небо совершенно иное, недостижимое. Они так хотели вернуть все на круги своя – его народ, ее народ. Больше ничто не держало бы его?– ни зависть к брату, ни грезы о троне, ни пустые, всеми позабытые обещания. Ничто не держало бы и ее, ее, потерявшую всех после щелчка, прикованную, прибитую к земле этого полуразрушенного мира горем, словно ледяным дождем. Все должно было закончиться, и они бы стали свободны, и они бы ушли?– подальше от всего произошедшего и несбывшегося. Вселенная огромна, Вселенная бесконечна, и для них двоих в ней бы тоже нашлось место.…такой щели, в которой ты сможешь укрыться.Вновь встревоженный и озирающийся, он едва ли слышит, как Джейн повторяет, убеждая и успокаивая – не только ради этого. Он пальцами перебирает ее зацелованные ветром волосы?– в волосах ее вспыхивают отблески северного сияния, вспыхивают и угасают уже безвозвратно. Он старается не вспоминать?– когда утихнет последний, все закончится, и не останется ничего, никого.Даже их.Думаешь, ты познал боль?Джейн приподнимается на носочках и тянется, тянется к нему, прикасается к его лицу кончиками замерзших пальцев, требовательно и настойчиво. Она пахнет весной, что уже никогда не настанет, не настигнет его, не согреет его; она и есть та неосуществимая весна, та единожды загаданная им несбыточная жизнь. Она?– это шепот трех невесомых слов на его губах, слов, на которые он, ослепленный и оглушенный, сдавшийся абсолютно и беспрекословно, вновь не находит сил ответить. Успеется, думает он, легкомысленный и неосмотрительный.Еще будет время.Время утихает, угасает, зеленью стекает с его воспаленного, увязнувшего в багрянце иллюзии разума, выжигает последнее, единственное воспоминание болью и огнем. Огонь ничего не оставил от его дома, от их дома, лишь обугленные бревна да пепел, лишь уродливые подталины на черном съежившемся снегу, беспомощные крики и смерть. На выжженной земле на расстоянии вытянутой руки лежит ее изломанное тело, и он тянется, тянется к ней, как тянулся годами?– дюйм за дюймом. Танос бесстрастно взирает на его агонию, а затем склоняется?– к тому, кто однажды подвел его, кто пытался убить его и кто осмелился выжить. Он склоняется к нему, однажды союзнику и навеки врагу, и лезвие его меча упирается Локи в грудь, разрезает металл, ткань и кожу, прорезает то, что было уже безвозвратно пустым, холодным и мертвым.Я пришел исполнить обещанное, асгардец.Локи дотрагивается до ее холодного запястья и закрывает глаза, когда северное сияние освещает черное небо в самый последний раз.