1 часть (1/1)

Если у тебя есть деньги, то у меня найдется время.Я на расстоянии лишь телефонного звонка от тебя.Pain?— Call meЯ уже час сижу в Инстаграме. Нет, ни с кем не переписываюсь. Даже не обращаю внимания на загорающееся красным сердечко в углу экрана. Это фанаты снова ставят лайки. Как у них только пальцы не отваливаются? Мне-то уже всё равно на комментарии, которые они пишут пачками, и даже на сообщения в директе. Они могут присылать хоть нюдсы?— всё равно не прочитаю. Не для этого в Инстаграм захожу. А для того, чтобы каждый раз, загружая страницу, смотреть, не появится ли новая публикация в ленте новостей. И замирать, если значок становится красным. Ведь это значит, что…?Луна. Где-то в космосе?. Петтера в своём репертуаре. Фотографии с концертов, фотографии вида с террасы её дома в Стокгольме?— меня неизменно бесит ужасный стеклянный столик, в отличие от потрясающего вида на шхеры. Фотографии из студии звукозаписи. Фотографии самой Петтеры с такой насупленной физиономией, чтобы никто не сомневался в том, насколько суровую музыку она пишет. Однообразие постов на её страничке успокаивает. Раньше успокаивало, когда я так же листала посты, зная, что скоро увижу её строгую симпатичную мордашку в реальной жизни. А сейчас между нами несколько стран, тысячи километров и холодное море?— как прежде, если бы к этому не прибавилась неприступная стена безразличия. Петтера успешно делает вид, что ей насрать на меня, я пытаюсь отвечать тем же. Это несложно?— я не лайкаю её посты. Я просматриваю их так часто, что выучиваю наизусть. А сториз можно посмотреть на фанатском сайте. Она не узнает. Я до сих пор на неё подписана, но лучше бы отписаться и наблюдать за ней анонимно. Но я не могу. Ведь если я отпишусь, то не увижу значка новой публикации. Не узнаю, что такого нашла Петтера в галерее своего телефона. Или в семейном архиве.Вот, например, фото девяносто седьмого года. Петтере здесь двадцать семь лет, и если бы она не высунула язык, то я бы могла назвать её самым очаровательным созданием на свете. У неё такой точеный носик, румяные щёки и пухлые губы, что каждый раз, когда я смотрю на неё, меня душит зависть. По сравнению с Петтерой я просто уродина. И волосы у неё тут так красиво блестят… Схватить бы её за них, ближе к голове, и как следует припечать лицом о бетонную стену. Чтобы я больше никогда не видела её лица. Жаль, я не сделала этого раньше. Когда ещё была возможность. Я бы изуродовала её так, что она не смогла бы больше фотографироваться. А светить лицом в камеру Петтера обожает. Конечно, она же такая хорошенькая. Она и сейчас прекрасно выглядит?— такая же стройная и румяная. А седая прядь в волосах смотрится даже красиво. Это я толстею и покрываюсь морщинами со страшной силой. Может, Петтера действительно вампирша? Питается моими жизненными силами. Нет другого объяснения тому, что в пятьдесят лет она такая моложавая. И нет другого объяснения тому, что мне так плохо, что я скоро начну искать её фотографии на Пинтересте. Её красота?— это как наркотик. Её внешность меня умиляет до такой степени, что порой мне хочется разорвать её голыми руками на кровавые лоскутья. Я её ненавижу. Сука. Она могла же объяснить всё по-человечески… Мы же понимали друг друга…Я сжимаю телефон так, что он едва не хрустит, и ненадолго откладываю его в сторону. Мне надо успокоиться, а айфоны?— хрупкая вещь. У Петтеры тоже айфон. Иначе бы она не смогла сфотографировать с террасы двойную радугу. Да-да, именно так выглядит Инстаграм суровой металлистки, если кто-то не знал.С тех пор, как мы расстались?— шумно, со скандалом и треском, прошло несколько месяцев. Снова наступила холодная осень. А Петтера ничего не писала. Словно меня больше не было. А раз её не было, то и Lindemann больше не осталось смысла существовать. Может, мне самой уже нет смысла жить? Нет, смысл есть. Петтера чуть ли не каждый день что-то постит! А я не нахожу сил от неё отписаться. Или заблокировать. Наоборот, снова и снова перехожу с вкладки на вкладку, растравляя душу созерцанием всё ещё любимого лица с большими тёмными глазами и мило нахмуренным лбом. Петтера далеко?— а бросать телефон в стену жалко. Но делать с этим что-то надо. Не могу же я травить себя вечно и делать вид, что всё в порядке, и тяжёлая депрессия уже позади? Если избавиться от Петтеры, то и прошлое перестанет беспокоить. А как начисто стереть из памяти человека, чьи посты с назойливым постоянством всплывают в ленте? Заблокировать? Отписаться? Но я же заведу фейковый аккаунт и буду смотреть с него, я себя знаю. Добавить её телефонный номер в черный список? Эти цифры вытравлены в моём сердце. Даже если я выкину телефон, то буду посылать ей письма с почтовыми голубями. А если Петтера уедет на другой конец света, я все равно найду её. Я не могу без неё.Не выпуская из рук телефон, я подхожу к окну. Хочется увидеть луну. Небо темное?— не поймешь, то ли ночь беззвездная, то ли всё заволокли темно-синие облака. Да и какая луна?— всего шесть часов вечера. В Стокгольме сейчас четыре, но наверняка так же темно. Интересно, что сейчас делает Петтера? Пишет музыку или тоже сидит, уткнувшись в телефон? Так…Потакая глупой надежде, я снова лезу в Инстаграм. На всякий случай. Кажется, Вселенная слышит мои желания. Петтера онлайн. Значит, она держит телефон в руке и не сводит с него глаз так же, как я. А что, если…В одно мгновение я перехожу к списку контактов и набираю её номер. Господи, Господи, как хорошо, что я его не удалила!Call me like a Genie in the bottle,I rub you the right wayЯ вспоминаю эту её песню про телефонный разговор, пока слушаю гудки. Петтера отвечает не сразу?— всё смотрит на экран, где отображается мое имя, и в недоумении морщит лоб. В такие моменты сердитая складка на переносице становится особенно заметной. Я помню, каким ласковым, елейным голосом она выговаривала слово ?way? в этой строчке. Я не люблю песни Pain, но знаю их наизусть. Потому что всё это время у меня не было возможности услышать её голос другим способом. Звонить я боялась. Петтера могла послать меня нахер. За пять лет я уже знала, чего можно от неё ожидать. Но о том, как легко она сменяет милость на гнев, я вспомнила только сейчас. Однако мне не хочется думать, что она сбросит вызов и продолжит сидеть в Инсте как ни в чём не бывало. Может, ей тоже хочется со мной поговорить?Гудки прекращаются.?— Эй,?— слышу я пренебрежительно-раздраженное. Когда Петтера напивается, то путает шведский с английским. Пьяные женщины любят звонить своим бывшим. Я не брала в рот сегодня ни капли спиртного, как иронично.—?Привет,?— криво улыбнувшись, отвечаю я по-немецки дрогнувшим голосом, окончательно запутывая её.Тоненькие брови Петтеры ещё сильнее сдвигаются к переносице. Она молчит. Прикидывается, что не понимает приветствия. Глупая. За пять лет она научилась вполне сносно болтать по-немецки. Я знаю свой язык, но молчу. Молчание становится совсем неловким. Петтера ждет, когда я сама сброшу вызов. Но я только крепче прижимаю телефон к уху. Хочу услышать, как она дышит. Связь хорошая?— я слышу не только её тихое хриплое дыхание, но и то, как звякает жестяная крышечка и шипит пена в пивной бутылке. На трезвую голову Петтера не может говорить. Она тоже боится этого разговора.?— Я увидела в Инсте, что ты онлайн, и решила позвонить. —?Нервно проводя пальцем по бедру, объясняю я причину своего звонка. Это мне кажется мало, и я добавляю:?— Я соскучилась.?— Я тоже. —?Петтере настолько похер, что, произнеся эти равнодушные слова исключительно из вежливости, она делает крупный глоток из бутылки. Меня передергивает. Я снова замолкаю, борясь с желанием завидовать телефону, который может прижаться к её распухшей от алкоголя щеке. По-хорошему, надо бросить трубку. Но вместо этого я начинаю пороть совершенную ерунду. По-английски, через каждое слово запинаясь и путаясь. Какой английский тут может быть…?— Знаешь, если бы не Инстаграм, я бы сошла с ума от тоски. А так я хотя бы смотрю твои посты и успокаиваю себя тем, что ты ещё жива-здорова и творишь вовсю. Это круто, что после распада Lindemann ты вернулась к своим проектам. Я бы так не смогла.?— Сходить к психиатру и набрать для Lindemann новый состав не вариант? —?грубо спрашивает Петтера, но икает на середине фразы, отчего её низкий хриплый голос срывается в сдавленный писк.?— Я думала, что сама справлюсь со своими проблемами,?— я встаю с дивана и начинаю ходить взад-вперед по длинной комнате. —?Но даже если бы я угрохала на врача кучу денег, не смогла бы примириться с тем, что тебя больше нет. Ведь без тебя Lindemann?— это как Rammstein без меня.?— Очень поэтичная аналогия,?— ворчит она. Я живо представляю, как она откидывает голову на спинку дивана, и поджимает резко очерченные губы в своей любимой раздраженно-нетерпеливой гримаске. Я как-то не задумывалась, что у Петтеры очень злое лицо. Но сейчас я это понимаю и говорю:—?Но мне будет не хватать твоей злобной мордашки.?— Да мне уже все подписчики засыпали личку вопросами, почему я ушла из Lindemann. —?Петтера даже не пытается придать своему и без того не самому приятному голосу хоть сколько-то сочувствия. —?Могли бы понять, что у меня два проекта, а я уже не в том возрасте, чтобы справляться ещё и с Lindemann.?— Ты на семь лет младше меня,?— напоминаю я и морщусь, когда она снова отпивает из бутылки. —?И, по-моему, у тебя отлично получалось. Я даже не знаю, какой станет музыка без тебя.Хотя я бы тоже уставала, если бы пила столько, как ты. Будь ты трезвой, то не взяла бы трубку. Я с трудом сохраняю силы, чтобы говорить с ней по-человечески.?— Ну да, со мной оба альбома звучали как Pain, только с твоим голосом,?— мне кажется, будто она сердито отмахивается. —?Как они будут звучать без меня, мне всё равно. Я устала от твоих больных фантазий. Мы об этом уже говорили. Зачем ты мне звонишь??— Мы не общались так долго, что я испугалась, что ты больше не хочешь общаться со мной. Я надеялась, что мы можем остаться подругами. Ведь даже если тебе не нравилось писать со мной музыку, согласись, что нам было хорошо вдвоём.Петтера молчит. Видно, со мной ей хорошо не было. А я говорю?— лишь бы не молчать.?— Знаешь, когда я объявила, что Lindemann распадается, то прорыдала целый вечер. Мне было очень тяжело это принять. Если бы со мной остались Себастиан и Михаэль, я бы пережила это легче. Но ты увела их с собой. Я не виню тебя, нет. Со мной вправду тяжело жить?— ты ещё не знаешь, как я люблю всем ныть и жаловаться.?— Ты общалась со мной ради того, чтобы веселиться, а в жилетку плакалась другим людям? —?предполагает она совершенно нетрезвым голосом. —?Очень заботливо с твоей стороны.Даже хорошо, что она пьяная. Не будет анализировать мои слова. Но я на всякий случай не отвечаю. Обычно, когда Петтера напивается, настроение у неё делается очень хорошее, но сегодня, наверно, пиво попалось не то. Сочувствую.— Знаешь, эти месяцы, что я тебя не видела, у меня было только одно развлечение, — мне неважно, слушает меня Петтера или продолжает пить, положив телефон рядом с собой. — Я слушала Pain. И смотрела интервью с тобой. У меня любимое — где ты пьяная в стельку, а журналистка в ковбойской шляпе пытает тебя вопросами.— Мне оно тоже нравится, — голос Петтеры становится немного добрее. — Я тогда ещё сказала этой девице, мол, извините, я пьяная, а она только ржёт. Какое интервью, у меня шведский с английским путается! Но я честно пыталась выглядеть адекватной!Она пьяно хихикает, а я немного расслабляюсь.— У тебя такие глаза тогда были, как будто ты не только пьяная, но и накуренная, — отвечаю я, с нежностью вспоминая чёрно-белые кадры. — И ещё тебе были велики очки, всё время падали со лба. Мне хотелось протянуть руку через экран и поправить их, чтобы тебе было удобно.Петтера снова молчит. Я чувствую, как углы моего рта, только что растянутого в улыбке, медленно сползают вниз, отчего лицо вновь делается обеспокоенно-унылым. На другом конце провода снова шипит пиво — Петтера решила воспользоваться стаканом. Обычно она не так цивилизована.— И когда я смотрела эти интервью, то поняла одну вещь, — говорю я, специально обрывая фразу, чтобы Петтера наконец очнулась.— И какую? — вяло интересуется она, убивая всё желание продолжать. Но сказать надо, раз я уже собралась. Для успокоения я делаю паузу — она нужна, чтобы вернуться к окну. На улице темно, как ночью. В ожидании, пока я заговорю, Петтера делает очередной глоток. Мне хочется вырвать бутылку у неё из рук и разбить ей же об лоб. Но Петтера далеко. Настолько далеко, что я могу лишь смотреть в синий мрак вечернего неба. Страх сковывает мне язык, хотя заветную фразу из трёх слов Петтера от меня уже слышала. Но я повторяю:— Я люблю тебя.— А я тебя — нет.Она бросает трубку прежде, чем я успеваю понять, что никогда больше не смогу позвонить ей. В слепом отчаянии я сжимаю кулаки и бреду к дивану. Я бы швырнула телефон на пол и раздавила, если бы не Петтера. Если бы не её Инстаграм. Если бы...Если бы мы остались друзьями...Несколько минут я тупо смотрю в серую стену напротив дивана. Вокруг?— мрак. За окном?— чернота. Только экран телефона, лежащего рядом, чуть светится. Вечером я ставлю минимальную яркость. По щеке медленно стекает слезинка. Она холодная?— наверное, после этого разговора я умерла. Мне совсем не грустно. Чувствую лишь опустошение. Оно тяжёлое, как будто на душе, чуть пониже сердца, лежит камень.Ты так прекрасна, но всего лишь каменьКогда я писала ?Бриллиант?, то ещё не знала, что описала Петтеру одной этой строчкой. Вот, теперь не могу слушать эту песню. Вспоминаю её. Петтера действительно прекрасна. Как драгоценный камень с остро заточенными рёбрами, которыми она по-живому резала моё сердце.Мне не хочется верить, что я ещё жива. Хочется сдохнуть. Как тогда, когда мы с Петтерой не были знакомы. Но я беру телефон и захожу в Инстаграм. Механически. Если бы я была зомби, то справилась с этим так же быстро.Привычная картина главной страницы почему-то настораживает. Я поспешно открываю ленту и перехожу на профиль Петтеры. Сердце замирает, а я втягиваю воздух ртом так шумно, будто у меня коклюш.На всю ее страницу, от которой остался только ник, высвечивается сообщение:?Данный пользователь добавил вас в черный список?Я как живую вижу Петтеру, которая глупо ухмыляется, открывая следующую бутылку.