Глава шестнадцатая. (1/1)

***Три дня проходят как в тумане?— почти не ем, кое-как сплю, ухаживаю за Тиллем, что-то делаю по хозяйству, но при этом чувствую себя так, словно это у меня вирус и это я балансирую на грани жизни и смерти. Впрочем, частично так оно и есть. Я тоже больна, и вирус мой зовется?— любовь. Понимаю это на второй день, когда сижу рядом с постелью спящего Тилля и до боли в глазах всматриваюсь в его лицо, пытаясь запечатлеть в памяти любимые черты.Теперь, когда Йонас умер, вторая постель свободна, и я провожу в этой комнате большую часть дня и всю ночь. Тилль очень плох, поэтому я почти не отдыхаю ночами, напряженно прислушиваясь к его тяжелому дыханию, и стараюсь не думать о смерти. Большую часть времени Тилль спит, вернее, проваливается в горячечный бред, в котором часто зовет Рози или просто стонет. Её имя, звучащее из его уст, оставляет на моем сердце незаживающие ранки, они постоянно саднят и мне хочется вырвать его из груди, чтобы избавиться от мучений.Кроме меня тут бывает только доктор, он привит и не боится заразиться. Остальные же, включая приставучую Лили держатся от Тилля подальше. Оказывается, даже сильное желание быть рядом с кумиром значительно меркнет в свете страха собственной смерти. Хотя может это Мартин запретил ей появляться тут, я ничего не знаю об этом, потому что не видела его с того самого дня, когда он сообщил нам о смерти Йонаса. Я больше не думаю об ополчении, о Крумбайне, Стефане. Мой мир сузился до границ этой самой комнаты и все что меня сейчас волнует?— здоровье Тилля.Сегодняшняя ночь выдалась спокойной. Высокая температура Тилля, которую мы с Юргеном не могли сбить три дня к ряду, чуть понизилась, и его дыхание выровнялось, а я, наконец-то уснула. Утром он пришел в себя и, кажется, даже чувствовал себя неплохо. Я принесла ему чая и легкий завтрак, он съел его и пошутил что теперь, после того как я вернула его к жизни, обязан на мне жениться, но все-таки был еще слишком слаб и вскоре снова уснул.Мне нужно сходить в душ, привести себя в порядок, да и самой поесть, но так страшно уйти из комнаты и оставить Тилля одного. Я сажусь на табурет рядом и снова пристально разглядываю его лицо?— усталое, небритое, с глубокими морщинами и крупными чертами?— и в который раз ругаю себя за то, что позволила чувствам взять надо мной верх.— Ката, как он? —?в комнату заглядывает Юрген.— Лучше,?— отвечаю я шепотом, встаю и иду к дверям. Не хочу, чтобы Тилль проснулся от нашей болтовни, сейчас, впервые за долгое время, его сон по-настоящему спокоен.Я выхожу в коридор, тихонько притворив за собой дверь.— Он поел, а сейчас отдыхает, температура снизилась и кажется, идет на поправку,?— говорю я уже в полный голос.Юрген кивает и пристально смотрит мне в глаза.— А ты? —?спрашивает он.— А что я? Все, как и раньше?— здорова.— Ты поела? —?он чуть улыбается. —?Ты выглядишь измотанной, нельзя так, Ката.Я отвожу взгляд и молчу. Что я могу ему ответить? И сама знаю, так нельзя. Любовь сделала меня глупой, слабой и зависимой.Он кладет руку мне на плечо, и я снова поднимаю взгляд. Я вижу, он не осуждает, а лишь хочет помочь и меня буквально прорывает:— Юрген, я ведь не хотела этого всего, понимаешь? После того как Стефан погиб мне и думать о том чтобы в кого-то влюбиться, было противно. Даже не знаю, почему меня так перемкнуло. Ненавижу себя за это. Я словно потеряла разум, превратилась в глупую барышню из бульварного романа. И самое ужасное, что я все время боюсь. Страх сожрал меня изнутри и теперь там гнилое болото. Как я смогу сражаться, когда так напугана?— Боишься чего? —?спрашивает он мягко.— Что он умрет... Что выживет, но погибнет, когда мы отправимся к ?Безымянным?... Что он спасет свою Рози и они снова будут вместе, а я останусь не у дел, или что он все же улетит в США, когда все кончится и разобьет мое сердце.— А что он сам говорит об этом?— Ничего,?— я пожимаю плечами.— Он не знает о моих страхах и всем остальном… Не хочу, чтобы он знал.— Даже не догадывается о твоих чувствах? —?уточняет Юрген, и я молча киваю. —?Но почему?— Если я откроюсь ему, то буду полностью в его власти. Любовь делает меня слабой.— Странное у тебя представление о любви, Ката. Настоящая любовь приносит в сердце радость, а вовсе не делает тебя слабой. А то о чем ты говоришь вовсе не любовь, это эмоциональная зависимость, и тебе следует понять, почему так случилось в ваших с ним отношениях. Я не психолог, но кое-что в этом понимаю. Здоровые отношения дают тебе силы, ты хочешь творить, а не приносить себя в жертву, ты не боишься диалога и готова принимать последствия его и своих решений. В твоем же случае ты сама обрекаешь себя на страдания из-за страха перед будущим, которого все равно никто не знает. Если бы я постоянно думал о том, что когда-то могу потерять жену и ребенка, то вся моя счастливая семейная жизнь превратилась в ад.— Думаешь, мне нужно поговорить с ним?— Страх расставания это, прежде всего твоя неспособность вынести свои собственные переживания, так что сначала попытайся разобраться в себе. Возможно, все дело в том, что случилось с твоим мужем, а то, что ты принимаешь за любовь, всего лишь попытка заглушить чувство вины и попытаться все исправить. Сейчас твоя основная задача пережить сепарацию.— Сепарацию? Ты говоришь о том, что мне нужно бросить его?— Да нет же! Я вообще не о том, Ката,?— он тяжело вздыхает. —?Пойдем, выпьем кофе, тебе нужно отдохнуть и отвлечься.В столовой мы находим Мартина. Он окидывает меня внимательным взглядом, здоровается, а потом внезапно предлагает:— Не хочешь сегодня посидеть в дозоре.— О чем это ты? —?переглядываюсь с доктором, но тот кажется, так же удивлён, как и я.— Последить за дорогой,?— объясняет Мартин. —?После смерти Йонаса у нас не хватает людей.— Я не могу уйти, Тиллю нужен уход.— Я побуду с ним, не волнуйся,?— говорит Юрген и многозначительно смотрит на меня. —?Тебе и правда стоит проветриться.— Это только до заката, последишь за дорогой. Сегодня прекрасная погода, сухо и солнечно. Ты ведь три дня из бункера не выходила и выглядишь крайне нездоровой,?— Мартин переглядывается с доктором и тот согласно кивает.Сначала я отнекиваюсь, но они все же уговаривают меня и уже через час я, снабженная рацией, термосом с горячим чаем и свертком с сэндвичами сижу на верхнем этаже полуразрушенного здания, и щурюсь от ярких солнечных лучей, проникающих внутрь через оконные проемы. Внизу стоит брошенный фургон моего бывшего напарника, и я впервые за последние дни думаю не о Тилле, а о Петере и том, что привело его сюда и как он связан с Крумбайном.За окном яркий летний день: в низких кустах цветущего жасмина у ограды слышен воробьиный гомон, легкий ветер шумит в листьях тополей, растущих чуть поодаль, и треплет обломок пластиковой обшивки стены, а он хлопает словно крыло гигантской птицы, и среди всех этих звуков мое ухо улавливает странное жужжание. Я прислушиваюсь и вскоре понимаю что это?— шум двигателя мотоцикла.Меня бросает в жар, я судорожно роюсь в рюкзаке в поисках пистолета, достаю его и снимаю с предохранителя, но тут до меня доходит, что даже если байкеры подъедут прямо в дверям заброшенной фермы?— меня им не увидеть, а моя паника лишь следствие недосыпа и спутанного сознания. Я делаю несколько глубоких вдохов, выравнивая дыхание, кладу оружие на бочку, служащую мне столиком чуть высовываюсь из окна и начинаю наблюдать за дорогой.Только сейчас вспоминаю наставление Мартина: не провоцировать, а лишь следить и без нужды не вступать в драку. В случае опасности сообщить по рации и просить помощи. Это правильно, бункер близко и он с доктором тут же придет на помощь, если потребуется. Но я надеюсь, что обойдется без этого.Время переваливает за полдень и над асфальтовой дорогой, уходящей влево от города, стоит знойное марево. Звук мотоцикла становится громче с каждой минутой, и вскоре я вижу байкера. Он один. Это удивляет меня, обычно банды передвигаются группами. Их научили этому постоянные междоусобные войны и страх за собственную безопасность. Слабые группы и одиночек поглощают сильные, и делают их или своими друзьями, или?— рабами. Тут все как в дикой природе, тысячи лет эволюции канули в Лету и не имеют для банд никакого значения. Они ощущают себя первооткрывателями, которые строят новый мир по своим собственным законам и в мире этом никто ничего не слышал об идеях гуманизма. Именно поэтому одинокий байкер вызывает у меня одновременно и тревогу и удивление. Хотя возможно он лишь разведчик и за ним следует его банда, вооруженная до зубов.Он еще слишком далеко?— точка на горизонте, поэтому беру бинокль и, настроив изображение, пытаюсь разглядеть байкера получше, но закрытый костюм и непроницаемый шлем не дают мне такую возможность. Зато я вижу винтовку в чехле за его спиной, и довольно навороченный мотоцикл?— во всей видимости кастом?— выкрашенный в золотистый цвет, с изящно изогнутыми ручками украшенными кистями из кожи и огромными колесами, как у бэтцикла.?Пижон, а значит не разведчик. Получается что одиночка, и возможно из Безымянных??— думаю я, убирая бинокль в рюкзак. —??Если это так, то у нас появится возможность допросить его и узнать что-то полезное о лагере Крумбайна?.Несмотря на наставления Мартина не вступать в драку в одиночку, я решаю рискнуть. У меня ?Вальтер? и эффект неожиданности, у него винтовка и мотоцикл. Кто кого? Во мне просыпается былой азарт. Жажда охоты, отодвигает на второй план все остальное, включая сердечное томление и жалкий страх, и я счастлива отдаться этому потоку полностью. Я внимательно осматриваю окрестности и нахожу отличное убежище, где смогу устроить засаду. Прямо перед поворотом на госпиталь раскинулись густые заросли жасмина, в них-то я и укроюсь. Мой план предельно прост?— я выскочу из кустов и открою огонь по мотоциклу, а когда байкер упадет на землю, обезоружу его и после позову подкрепление. Вряд ли он ждет нападения средь бела дня и поэтому у меня есть все шансы на успех.Я бегом спускаюсь на первый этаж и выхожу на улицу. Жара стоит невыносимая, воздух густой, душный, на лбу и спине тут же выступает пот. Первый порыв вернуться назад, в тень и прохладу третьего этажа, но я прогоняю эти мысли, крадучись подхожу к воротам фермы и прислушиваюсь. Рык мощного двигателя разносится по окрестностям, становясь все громче и тревожнее. Если я собираюсь осуществить свой план, то нужно действовать немедленно?— через пару минут человек будет у развилки дороги и у меня уже не будет шансов застать его врасплох.Я бегом преодолеваю нужное расстояние и ныряю в заросли кустарника, сладко благоухающие, но вблизи вовсе не такие плотные, как мне показалось сверху. Когда я пробираюсь к стволу, грубо расталкивая ветки, вокруг меня осыпаются десятки нежных лепестков, укрывая землю белым ковром. Кусты ниже, чем я надеялась, потому приходится присесть на корточки чтобы хоть как-то скрыть свое присутствие, но все равно, с опозданием понимаю, что это была плохая идея и при должной внимательности меня легко заметить с дороги. Сидеть на корточках неудобно, тут же начинают ныть колени. Самым правильным было бы уйти, но я не успеваю. Со своего места вижу стремительно приближающийся темный силуэт человека на сверкающем золотом мотоцикле. Минута, и он в паре метров от развилки, замедляется, а потом и вовсе останавливает мотоцикл. Совсем плохо. Я надеялась, что он пролетит мимо и у меня получится использовать его скорость себе во благо. Он ставит мотоцикл на подножку прямо посреди дороги и довольно неуклюже слезает с него. Его пошатывает, как пьяного. Видимо накурился дури, как у них всегда бывает. Это усложняет мою задачу, под наркотиками эти паразиты ничего не бояться?— ни боли, ни пыток и сами становятся крайне агрессивные. Видимо мне придется пристрелить его, а иначе он сам убьет меня.Мужчина вертит головой в огромном черном шлеме, похожий больше на космонавта в скафандре, чем на байкера. В зеркальном стекле визора, закрывающего лицо, отражается полуденное солнце. Когда он поворачивается ко мне, я машинально вскидываю руку, чтобы прикрыть глаза и тут понимаю что он, скорее всего, видит мое движение.Как же я сглупила, решив действовать в одиночку, но выбора уже нет?— придется рискнуть. Я распрямляюсь и выскакиваю из кустов, целясь в байкера, но неудачно зацепляюсь ногой за тонкую ветку, стелящуюся по земле, со всей дури падаю на землю и выпускаю пистолет. Зубы клацают, вывихнутое плечо пронзает боль от которой темнеет в глазах, а рот наполняет солоноватый привкус крови?— падая, я прикусила кончик языка.Еще успеваю увидеть, как он вскидывает винтовку, все внутри сжимается от бессильного ужаса. Я перестаю дышать, ожидая ощутить обжигающую боль выстрела, но ничего не происходит?— опираясь на руки, поднимаю голову. Байкер стоит, широко расставив ноги, с оружием на изготовке?— ствол направлен прямо на меня, но он не стреляет?— медлит, а я понятия не имею почему. Он делает шаг в мою сторону, потом еще один. Байкер заметно хромает на правую ногу, вот почему он так неуклюже слезал с мотоцикла. Между нами уже меньше десяти метров, но он все еще не стреляет… Я не понимаю, может винтовка не заряжена? Тянусь к своему пистолету, лежащему в паре метров впереди, но тут слышу голос:— Ката, не нужно, это я.Я замираю, пристально смотрю на него, и тут байкер поднимает защитный визор шлема.— Петер,?— выдыхаю и ощущаю как тугой узел, стягивающий внутренности, ослабляется. Я не умру. По крайней мере, не прямо сейчас.Мы сидим в тени его фургона и пьем чай из моего термоса. Горячий. От него прошибает пот, и пощипывает прикушенный язык, но мне нравится чувствовать себя живой, пускай даже таким мазохистским образом. Петер сильно постарел с последней нашей встречи. Некогда импозантный мужчина с проседью в висках, от одной улыбки которого многие наши коллеги женщины заливались краской, теперь стал похож на разбитого старика с потухшим взглядом и глубокими залысинами у лба. Но взгляд остался прежним, цепкий, колючий. Кажется, стоит ему только взглянуть и Петер знает о тебе все, хотя это недалеко от истины, он всегда был крайне проницательным.Первое что он спросил меня, после того поднял на ноги и мы обменялись приветствиями:?Кто он, тот засранец, из-за которого ты так переживаешь? Неужели тот нервный мужик, с которым я вас видел в больнице??.Такой уж он человек - Петер, знает меня слишком хорошо и ничего от него не утаить. Предлагаю ему для начала убраться с дороги, и с солнцепека, и уже потом устраивать допросы. Он хрипло смеется, но соглашается.Мы прячем его мотоцикл внутри складского помещения фермы, а сами перебираемся к фургону.— Почему ты вернулся? —?спрашиваю я, и он молча указывает на старенький ?Фольксваген?.— Это мой дом,?— говорит он. —?К тому же на нем мне будет удобнее осуществить свой план.— И какой твой план?— Убить Карла Крумбайна, конечно. Ведь и ты здесь по той же причине, Ката. Приехала искать о нем информацию. —?Петер не спрашивает, а утверждает, и я не спорю. Он делает глоток, смотрит на меня поверх чашки и задает вопрос:?— Вам удалось найти что-нибудь в той психушке?— Да, его медицинскую карту и какие-то записи, но мы так и не успели все изучить. Из-за болезни Тилля все пошло кувырком.— Значит, этого придурка зовут Тилль,?— Петер тяжело вздыхает. —?Выкладывай, где ты его подцепила.Я некоторое время смотрю прямо ему в глаза, а потом киваю. Петер мне как отец, и не вижу смысла что-то от него скрывать. Вкратце рассказываю все, что случилось за последние несколько недель, начиная со своего побега из Берлина, а он попивает чай, и кивает головой. Лишь в самом начале он перебивает меня.— Тот мужик на ?Порше?, он был крысой, а вовсе не мирным жителем.— Так это ты его убил?— Да, и ничуть не жалею. Этот ублюдок, занимался тем, что искал невинных женщин, втирался к ним в доверие, а потом продавал их бандам, а за это ему позволяли безопасно передвигаться по городу и даже пользоваться общими благами.— А ты как на него вышел?— После того как я начал охоту на главарей, несколько раз натыкался на эту тачку. Она приметная и сложно не обратить внимание. Мне стало любопытно и я начал следить за хозяином. Так и узнал. А после подловил его у магазина и убил.Я смотрю на Петера долгим взглядом. ?Начал охоту на главарей…? В прошлом он не был столько кровожаден и никогда бы не стал убивать людей, пускай даже главарей банд. Что-то случилось в его жизни, то, что изменило его внешне, сделало калекой и убийцей. Но спрашивать я не решаюсь, захочет?— сам все расскажет.— Продолжай, я пока так и не понял, где ты нашла этого Тилля,?— говорит он, отпивая чая.Когда я заканчиваю, Петер выносит вердикт:— Бросай его, Ката. Вы слишком разные и тебе там нечего ловить. Когда все станет на свои места, этот рокер вернется в свой рафинированный мир, а тебе там места не будет. Это не твой покойный муж, барон?— анархист, а мировая звезда, привыкшая к славе и поклонницам. Сама же видела, ему приятно женское внимание. Ты не та, кто станет терпеть рядом великовозрастного кобеля, уже поверь старому другу, я хорошо тебя знаю.— Тилль не кобель, не смей так говорить, ты его даже не знаешь,?— огрызаюсь я, но Петер лишь улыбается в ответ.Отвожу взгляд и с деланным вниманием разглядываю траву у себя под ногами. Правду слышать больно, но иногда эта боль исцеляет. Петер резок в суждениях и часто перегибает, но он прав, мои чувства к Тиллю глупость и мне следует вырезать их из сердца острым ножом.— Есть сигареты? —?спрашиваю я, но Петер качает головой. Он никогда не курил, и ничто не может изменить его привычки.— Сигарет нет, но есть предложение,?— он выливает остатки чая прямо на траву. —?Поехали со мной.— Поехать куда? —?спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.— Убивать Крумбайна, конечно. Это нужно сделать пока эта зараза не захватила всю Европу.— Ты тоже считаешь что он?— Антихрист,?— говорю я с улыбкой.— Нет, конечно. Он психопат, маньяк, убийца, насильник, но это не делает его сыном мифического существа. Ты же помнишь, как я говорил: тот, кто служил в криминалистической полиции, в Бога не верит, а в Дьявола и подавно,?— он хрипло смеется.Некоторое время мы сидим молча, каждый погружен в собственные мысли. Я думаю о его предложении. Могу ли бросить все и уехать с Петером? Он хитрый, умный, ловкий, но хромой и слишком старый?— одному ему с Крумбайном не справиться.— А зачем ты приезжал в больницу? Что хотел тут найти? —?спрашиваю я, подняв на него взгляд.Петер некоторое время не шевелится, а потом отвечает:— Надеялся нащупать его слабое место, у всех психов есть такое.— Получается ты, тоже искал его медицинские карты? —?криво усмехаюсь.- У нас с тобой одинаковые методы, Петер.— Не удивительно,?— он смотрит прямо мне в глаза.- Это же я тебя учил всему, девочка моя. А ты всегда была моей лучшей ученицей.Я смотрю в его вылинявшие глаза в обрамлении сеточки глубоких морщин и ощущаю, как сердце наполняется теплом. Он и правда, научил всему, что я знаю. Напарник, друг, названый отец.— Я рада, что ты жив, Петер,?— говорю я, ожидая улыбки, но он лишь отводит взгляд. Что же с ним случилось за эти месяцы?Я ставлю чашку на ступеньку фургона, беру свой рюкзак и достаю сверток с сэндвичами. Впервые за последние дни у меня появился аппетит.— Будешь есть? —?спрашиваю я, но Петер отрицательно качает головой. —?Как знаешь.Я разворачиваю свой обед, сажусь прямо в траву по-турецки и принимаюсь жевать. Петер снова смотрит на меня с теплотой, мне знаком этот взгляд, он согревает заледеневшее сердце девочки, не знавшей отцовской любви. Теплый ветерок шевелит остатки волос на его голове и доносит до меня знакомый аромат туалетной воды ?Соло Леве?. Мне вдруг нестерпимо хочется обнять Петера, но я смущаюсь собственных чувств, и не двигаюсь с места.— А почему ты сбежал? —?говорю я дожевав. —?Тогда, в больнице? Из-за Тилля и его криков?— Да срать я на него хотел, он же гражданский,?— бросает Петер с презрением. —?Я не хотел тебя втягивать.— А что сейчас изменилось,?— я чуть наклоняю голову и пристально смотрю ему в глаза.— Мы встретились, а значит это судьба,?— он улыбается. —?Ты же знаешь, я не верю в случайности. Вселенная желает, чтобы в последний бой мы с тобой шли рука об руку.— Ни до хрена ли пафоса, Петер? —?я улыбаюсь в ответ. —?Когда это ты стал таким фаталистом?— Когда выбрался из плена банды ?Bienenvolk? живым и почти здоровым,?— говорит он и улыбка сползает с его лица.Петер умолкает и смотрит вдаль отрешенным взглядом. Его серые глаза сейчас кажутся почти бесцветными, а лицо бледным и безжизненным. Попасть в плен к банде?— страшный опыт. Понимаю, что сейчас он не желает об этом говорить, и я не вправе настаивать. В наших отношениях он всегда оставался лидером, так что правила игры выбирает Петер, а я могу либо подчиняться, либо пойти своей дорогой.— Так что, поедешь со мной, или будешь дальше охаживать своего рокера? —?он поворачивает голову и встречается со мной взглядом. —?Есть одна дорога, по которой можно подобраться к ним незамеченным. Я проехал её всю до самого храма, но вокруг дома Крумбайна полно вооруженной охраны и я был вынужден вернуться за фургоном.— А чем он поможет?— В днище тайник и там я спрятал взрывчатку,?— говорит Петер. —?И с её помощью можно поднять в их лагере такой шум, что никто и не обратит внимания на наше проникновение. Что скажешь, Ката, ты со мной?— Я не знаю, Петер,?— мне хочется сказать ему ?да?, но все не так просто.- Тилль болен, и я не могу его бросить, к тому же эти люди?— ополчение, они рассчитывают на меня.— Я буду здесь до полуночи,?— он кивает на свой фургон. —?Если передумаешь, то приходи. А теперь можешь вернуться к своим новым друзьям, а я собираюсь залезть внутрь и поспать перед дорогой. — Петер, я хочу поехать с тобой, но пойми...—Уходи, Ката, — перебивает он меня. — Я слишком измотан, чтобы что-то понимать. Если решишь что нам по пути, то ты знаешь где меня искать.— Как скажешь,?— я встаю, забираю термос с чаем и, не оборачиваясь, иду к городу, но чувствую, как Петер провожает меня взглядом.Я понимаю, нельзя отпускать его одного. Без меня ему будет сложно, даже с взрывчаткой и его огромный боевым опытом и скорее всего он погибнет, даже не добравшись до Крумбайна. Но и Тилля я не могу бросить, особенно сейчас, когда он так слаб. Мое сердце разрывается между любовью и дружбой, и я ничего не могу с этим сделать.