Глава XIII. Хозяин подземелий (1/1)

Поцелуй был голодным и очень долгим – казалось, любовники истосковались настолько, что целую вечность не могли оторваться друг от друга. Наконец Рауль прижался к раме зеркала, тяжело переводя дыхание.– Я и не знал, что ты так... соскучился, – шумно выдохнул он, не открывая глаз.– Ты не скучал? – Призрак откинул волосы с его лица.– Всю ночь не спал, – вздохнув, признался виконт. – Это было очень тяжёлое испытание.Испытание заключалось в том, что весь предстоящий день они провели порознь. Призраку нужно было вернуться в Оперу, Раулю – просто заняться чем-нибудь в его отсутствие. И оказалось, что после десяти дней, которые они прожили бок о бок, не так уж это и просто, как хотелось бы.Эрик фыркнул:– Надо же! Идём.Он увлёк Рауля в потайной коридор, взял со стены факел. Зеркало закрылось.– А ты? – на ходу спросил виконт.– Спал как убитый, – отозвался Призрак. Потом помолчал и добавил: – Нет. Я вру. Бродил внизу, как неприкаянный, разбил вазу и утопил занавес в озере. Пытался убедить себя, что ещё две или три ночи, и это пройдёт, хотя сам в этом не уверен... так и должно быть? – он взглянул на Рауля. – С тобой бывало такое раньше?В его голосе прозвучало отчаяние. Рауль вздохнул и взял его за руку.– Раньше нет, – сказал он. – То есть, расставаясь утром, конечно, скучаешь, но потом находишь какое-нибудь занятие, и к обеду всё снимает как рукой. Я всё думал: а что, если тебя здесь ждут? Если схватят, если выследят? Ну или если ты сам передумаешь и решишь, что Опера тебе больше ни к чему... и я тоже.– А, думал, легко отделаешься?– Да-да, потому-то и дрожу от предвкушения... Мы поплывём на твоей лодке?– Да, на ней. Шест не дам!Рауль пожал плечами:– Ладно, успею ещё подержаться за что-нибудь другое... (Эрик покосился на него.) Кстати, а как ты узнал про то, что наши красноречивые директора состоят чуть больше, чем в профессиональных отношениях?Призрак усмехнулся:– Мне поведал об этом портрет в их кабинете. – И, в ответ на удивлённый взгляд Рауля, пояснил: – Да дырки у него в глазах, дырки.– Ого, – Рауль засмеялся. – Как в романе! Держу пари, Фирмен сверху.– С переменным успехом... Смотри под ноги! Мы выходим к озеру, здесь сыровато.Виконт послушался.– Ну хоть руку на уровне глаз держать не нужно, – вздохнул он. – Плечо затекает, и чувствуешь себя по-идиотски… А потом в самый нужный момент просто забываешь об этом, и ты оказываешься за спиной. Так близко…– Чтобы набросить петлю тебе на шею.– А что? Это было волнующе.– Оказаться на волосок от смерти? Неужели?– Почему от смерти? От тебя. Хотя если вспомнить твой костюм на маскараде… – Рауль засмеялся.Так, перебрасываясь фразами, они дошли до берега озера. Призрак шагнул в лодку и протянул руку виконту. Потом, усадив его на вышитых подушках, разбросанных на носу лодки, взялся за шест, оттолкнулся от берега, и лодка двинулась с места. Рауль чуть слышно охнул. Повернувшись, чтобы смотреть вперёд, он вглядывался во мрак, в зыбкий туман над озером. Свет фонарей, закреплённых на носу лодки, озарял высокие, мрачные, таинственные своды подземелий Оперы.Точно так же он озарял и самого виконта де Шаньи – изящный поворот его головы, белокурые волосы, рассыпанные по плечам, и шею, наполовину скрытую шёлковым платком. Он не знал, но мысленно Эрик уже целовал её...О да, он многого не знал, многого не замечал в мальчишеском своём восторге, в своей неприкосновенной красоте, в солнечной радости, которую излучал каждый миг. Он многого не знал и в речах директоров многого, вероятно, не слышал.А Эрик, Призрак Оперы, слышал каждое слово. И, всем болезненно чутким своим существом, не верил каждому из них.Только создания тьмы знают, когда стоит поглубже забиться в свою нору. Они чуют, потому что это дано им в большей мере, чем всем остальным.Но и Рауль что-то заподозрил. Насмотревшись, наконец, на туман, своды и озеро, он повернулся к Эрику:– Что-то случилось?Призрак размеренно продолжал грести:– Смотрю на тебя. Ты против?Рауль покачал головой:– Нет, просто... я думал, мы поговорим.– О чём?– Не знаю. Возможно, о том, что после этого разговора мы повисли на волоске? – он стал серьёзным, глаза тревожно заблестели. Неужели тоже что-то понял? Нет, только не сегодня! Если решать проблемы, то не сейчас... – Эрик, они слишком легко согласились. Тебе не кажется?– Мне не кажется – я убеждён, что так и есть, – Эрик продолжал грести. Спокойно. – Мы ведём свою игру, они пытаются вести свою. Одна беда: я смогу выжить без Оперы. А вот что станет с Оперой без меня... Лефевр это понимал. Им, видимо, только предстоит понять.– Что ты хочешь сделать?– Ещё не знаю; только старые фокусы нам больше не помогут. Я больше не всемогущ в их глазах и, боюсь, никогда не был. Лефевр разбирался в искусстве, они далеки от него. Лефевр был одинок, их двое. Лефевр был умён, а они просто два надутых идиота. Между прочим, в театре тоже не любят их.– Откуда ты знаешь?– Я целый день потратил на то, чтобы разведать обстановку. Для чего, по-твоему, мне был нужен этот день?– Чтобы отдохнуть от меня?Эрик фыркнул:– О да, конечно! А заодно от возможности выспаться и по-человечески поесть. Опера закрыта, так что в буфете шаром покати, а рабочие, которые чинят потолок, едят какое-то непереносимо мерзкое варево – на вид и особенно на запах. Попробовать это оказалось выше моих сил.– Тебе что, совсем нечего есть? – Рауль ужаснулся.– Хлеб, сыр и бутылка токайского. Если нам не хватит этого до утра, пойду к Туанетте и скажу, что ты умираешь от голода. Тебя она, вероятно, пожалеет.– Или скажет, что так мне и надо, – засмеялся Рауль. – В любом случае, токайским перед этим увлекаться не стоит...– Я никогда не увлекаюсь, – отрезал Призрак. – И не терплю пьяниц: они теряют человеческий облик. Мой отец становился одержимым, когда напивался, причём одержимым, по всей вероятности, грязной свиньёй.– Ты помнишь своего отца? – Рауль удивился. Это было хорошо: если смеётся, если удивляется, значит, отвлёкся, значит, сейчас не тревожится. Больше всего Эрику нравилось отвлекать его прикосновениями: можно было чувствовать, как расслабляется его тело, как уходит мучительное напряжение, как дыхание становится лёгким... Можно остановиться на этом – или долго ещё не останавливаться.Словом, что греха таить? Гостеприимством в особняке де Шаньи Призрак Оперы пользовался с удовольствием, чем дальше, тем больше. Слишком уж его интересовал хозяин дома... Чем дальше, тем больше.– Мой отец умер, когда мне было шесть или около того, – Эрик вывел лодку вправо. До дома оставалось совсем немного, можно было говорить – всё равно, о чём. – Он был каменщиком, почти всё время пропадал в городе на заработках, а когда возвращался, непременно напивался до скотского состояния, хотя, насколько я знаю, до моего рождения вовсе не пил. Я слышал обрывки ссор, я помню их… думаю, что это правда. Не думай, что он пытался избить или убить меня – нет, честь от меня избавиться принадлежала моей матери, уже после его смерти. Она была ещё молода, и ей, конечно, хотелось выйти замуж… сбежать с любовником ночью, прихватив с собой всё самое ценное, что было в доме, безусловно, было очень гуманно по отношению ко мне. Не знаю, жива ли она до сих пор и не хочу знать; но если в ней оставалось хоть что-то человеческое, лучше бы ей вовсе умереть или лишиться памяти. Это всё, что я знаю о своей семье; можешь больше не расспрашивать меня.– Хорошо, я не буду.– И да, прости: говорить об этом сейчас не стоило. Зато теперь ты знаешь, почему я не помню ни своей фамилии, ни места, где родился. Моя биография, если она кому-то потребуется, будет очень скудной.– Это несправедливо, – тихо сказал Рауль.– Это ещё что! Большинство из тех, кто находится в Опере, не признаёт меня мной.– Тебя тобой? Как это?Эрик вздохнул. Признаваться в позоре всей своей жизни или нет? С другой стороны, нельзя исключать, что это может быть ему на руку, то есть, обстоятельства складываются удачно. И всё же...– Актёр, который заменил Пьянджи на премьере, кто угодно, но никак не Призрак Оперы, – сказал он. – Он, то есть, я...– Что?Эрик скривил рот.– Не дотягиваю, – сказал он. – Мелковат! Не произвожу впечатления, вот что!Его возглас эхом отразился от каменных сводов. Рауль вздрогнул.– Они что, слепые? – спросил он. – Как это так? Ты – и не производишь впечатления?! Чем они были заняты во время премьеры, что не видели...– Они видели, – перебил Эрик. – Как актёр – произвожу, да, но как Призрак – нет. По их мнению, это всё директора, которым нравится привлекать к театру внимание и завлекать публику скандалами. И публика-то пойдёт, только если они хотели обмануть тех, кто знает Оперу наизусть... Не представляешь, как мне хотелось перевернуть вверх дном всю эту чёртову артистическую! Но потом я подумал, что это к лучшему. Пусть для них я буду актёром, который изображает Призрака: им незачем всё знать. К тому же, не придётся задумываться, как сделать так, чтобы они не приняли меня за меня же. Я же притворяюсь! Пусть видят, пусть поражаются моему мастерству! Будь оно проклято... И да, мы почти на месте.Рауль обернулся.– Но разве мы плывём не в тупик? – спросил он. Призрак ухмыльнулся и шестом отыскал на дне знакомую выемку, уходящую прямо под стену. Он хотел увидеть своего любовника восхищённым, застывшим в изумлении...Несмотря на все слухи, которые ходили, ходят и когда-либо будут ходить в театре, он один может быть хозяином этих подземелий. Никто больше!И Рауль замер, раскрыв рот, когда увидел, что плотный занавес, издали в точности имитирующий камень, распахнулся и поднялся перед ними, открывая решётку – ту самую, к которой он, беспомощный, так недавно оказался привязан; и решётка поднялась, а за ней из воды стали подниматься, один за другим, высокие канделябры с множеством горящих свеч... Виконт глядел по сторонам, удивлённый и радостный, как ребёнок, до тех самых пор, пока они не пристали к самому подземному жилищу и Эрик не выскочил из лодки, воспользовавшись для опоры шестом. Затем, свободно вздохнув и прислонив шест к стене, он подал руку своему возлюбленному:– Вылезай.– Как они не гаснут под водой? – спросил Рауль, ухватившись за его руку. – Никогда такого не видел... Нет, правда! Как ты это сделал?– Хочешь всё знать? – Эрик усмехнулся. – Учти: если узнаешь тайну, это перестанет быть для тебя чудом.– Что поделать? – Рауль обнял его за шею. – Хочу.Властным движением Эрик притянул любовника к себе, прижимая вплотную.– А что взамен? – спросил он. Рауль улыбнулся и подался вперёд, чтобы прильнуть губами к его губам.Поцелуи с ним всегда были изумительными: только за то, чтобы ощущать его тело в своих объятьях, можно было продать душу. О каких мелких секретах шла речь? Вздрагивая, Эрик на ощупь отыскал и сжал ягодицы виконта; Рауль с удовольствием упёрся бёдрами ему в бёдра, выказывая и желание, и нетерпение. Как он пристрастился к этому! Как они оба пристрастились друг к другу... Оторвавшись от поцелуя, пока пол окончательно не ушёл из-под ног, Эрик с сожалением произнёс:– Воздух... они загораются от соприкосновения с воздухом. Это просто химия... (Рауль, улыбаясь, кивнул: раскрасневшийся, с сияющими глазами.) Пойдём наверх?– Я бы предпочёл прямо здесь, но вряд ли на полу нам будет удобно, – виконт поцеловал его в уголок рта. – Так что да, пойдём, – он потянул Призрака за руку. – Надеюсь, там ещё осталось масло? Иначе нам придётся довольствоваться слишком немногим, а я умру от горя, если в самом скором времени не почувствую тебя в себе. Это ощущение... ни с чем не могу его сравнить.Это было уже слишком! Эрик сжал его руку:– Хватит! Что ты говоришь?Виконт озорно взглянул на него:– То, что говорят любовники, когда остаются наедине, конечно же. А что ты хотел бы услышать?Эрик выдохнул.– Как можно меньше слов, – прошептал он. – Ты, демон-искуситель…И Рауль понял его на удивление верно: торопясь наверх, больше он не задал ни единого вопроса. Не отвлекал. Ну а уже наверху словам он предпочёл поцелуи… точнее, Эрик предпочёл это за него. Или они оба предпочли. Какая разница? Главное, так можно было гладить, ощупывать – и, наконец, раздевать друг друга, так что когда они наконец-то очутились в постели, за пологом, одежды на них обоих не осталось ни клочка.– На самом деле, масла в лампе больше нет, – шепнул Эрик Раулю куда-то в шею, с наслаждением чувствуя, как юноша вздрогнул от этих слов. – Оно здесь.И вытащил бутылочку из-под подушки.– Ах ты!.. – засмеялся виконт и шлёпнул его по руке. Эрик тотчас схватил его за шею, куснул за ухо в шутку – и услышал стон, вряд ли связанный с болью. – Сделаешь это?– Да, если ты соизволишь ноги раздвинуть, – Эрик шлёпнул его по внутренней поверхности бедра.– Ох, прости, – повинился Рауль и расположился на подушках, согнув колени – бесстыдный, возбуждённый, открытый. – Так лучше?– Сейчас узнаешь, – пообещал Эрик, разогревая масло в ладонях.Он кое-чему научился за неделю, хотя, казалось ему, чтобы в совершенстве освоить эту науку, вечности не хватит. Но приятно было и без совершенства, приятно было уже сейчас; и Рауль, закрыв глаза, вздыхал, чувствуя, как скользкие от масла пальцы гладят его между ягодиц, настойчиво кружат около входа, надавливая и расслабляя, проникая внутрь, наконец... Ради того, чтобы видеть выражение его лица сейчас – предвкушение, лёгкое удовольствие, волнение – стоило запастись терпением на лишнюю пару минут! Тем более что, не выдержав, он сам обнял Эрика, потянул его к себе и прошептал:– Я и вправду ужасно скучал...И, застонав, вцепился ему в плечи: Эрик вошёл в него, постепенно, сдерживаясь, придавил собой... замер, переводя дыхание. Ему самому было и тяжело, и очень жарко, и очень сложно не сорваться вот прямо сейчас – он даже пожалел, что не погасил свечи: столько, наверное, было написано у него на лице и муки, и наслаждения, которого даже маска не могла скрыть... а ведь когда-то он думал, что сможет оставаться бесстрастным и держать себя в руках, что бы ни случилось. Но нет...Не тогда, когда его сжимает в объятьях обнажённый, сам ошалевший от переизбытка ощущений Рауль де Шаньи.Он подался назад, толкнулся глубже, до напряжения в ягодицах; Рауль ахнул: ?Боже, ещё!? И Эрик готов был его слушаться, долго, как никогда.Это было дико, но он и вправду соскучился.И его мучило желание владеть этим телом до самозабвения, до потери чувств. Рауль вздрагивал, стонал, искал его поцелуев – Эрик отдавал их с жадностью: я здесь, я твой, получи меня всего, – и толкался, толкался, двигался... Рауль охал, сладко сжимая его внутри. Отдаваясь, он тоже себя не помнил. Но по временам, когда он открывал глаза, взгляд его был полон обожания.Вдруг он вздрогнул, сперва слабо, потом сильнее, и на его лице появилось почти страдальческое выражение. Прошептав что-то невнятное, он глотнул воздуха, ахнул, его внутренние мышцы судорожно сжались, и снова, и он рванулся у Эрика из рук...Но Эрик уже знал, что к чему. В конце концов, этого и добивался. Так что Рауля, конечно, он не отпустил...Но и себя удержать не смог. Тяжкая дрожь скользнула по позвоночнику, он застонал, и...Рауль вскрикнул, окатив ему живот своим семенем.И Эрик излился внутрь него. Это был удар по нервам – такой мощный, что всё тело отозвалось сокрушительным финальным аккордом. Наступило бессилие, стало безумно хорошо...В голове зашумело; он слепо ткнулся губами Раулю в шею. Тот обнял его, так же бессознательно и на ощупь. Теперь в тишине слышалось только их дыхание, сбивчивое и неровное, да тихий плеск подземного озера, потревоженного чем-то. Возможно, наверху, на улице, за пределами Оперы, шёл дождь. В конце концов, уже неделю как в Париже началась весна.Чуть погодя Эрик улёгся навзничь; Рауль прижался к нему, пробормотав, что до утра с постели не встанет. Призрак фыркнул:– А кто сказал, что до утра я тебя отпущу?– Не отпустишь, да? Ох, как хорошо! – виконт устало засмеялся, зевнул, потом постепенно задремал. Глядя на него, Эрик тоже позволил себе закрыть глаза и отпустить измученный, опустевший разум. Толку сейчас ни в чём не было...Проснулся он скоро, судя по тому, что свечи почти не обгорели, и, оставив спящего любовника, побрёл вниз. Спросонья его немножко пошатывало, но в целом он чувствовал себя отдохнувшим. Теперь ему хотелось освежиться – и, прежде всего, снять парик, в котором было ужасно жарко. Но у себя в ванной он, по крайней мере, может ходить как хочет.Да, нужно же нагреть столько воды, чтобы её хватило на двоих... Призрак вздохнул. Подобно многим людям, он слишком быстро привык к хорошему. Теперь приходилось отвыкать и снова начинать целиком заботиться обо всём вокруг себя, причём даже в такие моменты, когда хотелось просто лечь и не просыпаться до самого утра.Этот мальчишка совсем его разбаловал. Раньше он не знал подобной лени. Но он и многого другого не знал... вот этого чувства, к примеру. Или как это, думать о том, что Рауль спит там, наверху, в постели, которая сейчас принадлежит им обоим. Это было безумием, но сердце грело.Неужели ему придётся отвыкать и от этого?Если его действительно собираются арестовать при подписании контракта, или позже, или даже раньше, пожалуй, что этот день и эта ночь могут стать для них последними. У него есть три варианта: сдаться, бежать или умереть, хотя он не был уверен, что и два первых не сводятся к последнему, только, возможно, иными путями. Идея с побегом была бы хороша, будь он свободен от любых привязанностей, как это было раньше, а сейчас...Один безвестный урод, у которого нет даже фамилии, ещё может затеряться в толпе. Но вместе с виконтом де Шаньи, у которого такой брат, что из-под земли его достанет – нет, и речи быть не может. А притвориться, что ничего не было, и просто исчезнуть – чем бы до этих пор он ни запятнал себя, настолько чудовищного поступка на его счёту ещё не было. Он сам себя не простит; а эта жизнь...Что в ней проку? Даже его Опера завершена, и с ней всё, что было раньше, подошло к логическому завершению. Теперь его ожидало что-то другое – он словно ощущал это на кончиках пальцев.Либо это, либо ничего; но Рауля он не покинет.Он нагрел воды, выкупался, отдохнул в ванне и даже вымыл волосы. Потом привычно ужаснулся, глядя на себя в зеркало, и досуха растёрся полотенцем. Чтобы волосы высохли, требовалось чуть больше и времени, и терпения, но сейчас Призрак располагал и тем, и другим. Покончив и с этим, он отложил полотенце и вздохнул: ну вот, можно взять в кладовой что-нибудь поесть (было бы что!) и возвращаться наверх.Однако он поторопился. Уже взявшись за ручку двери, Эрик услышал, как скрежещет, отодвигаясь, зеркало – а после шаги тихо простучали по каменному полу. Кто-то пробрался в его дом через тот самый ход, через который когда-то сбежала Кристин, прямо в подвенечном платье. И этот кто-то теперь бродил внизу, осторожно: крался вдоль стены. Хочет поискать наверху? Ну что ж, пусть поищет... Призрак ухмыльнулся. На нём был халат, с поясом; пояс годится.Шаги проследовали мимо ванной: незваный гость направлялся наверх. Возможно, он и дверь не заметил... Эрик выглянул с поясом в руке: так и есть, высокий мужчина с вьющимися светлыми волосами крался наверх, держа перед собой револьвер. Эрик беззвучно усмехнулся: не поможет. Повторяя шаги противника, он дождался, пока тот занесёт ногу на ступеньку, – и набросил пояс ему на шею.Револьвер ударился о ступеньку и пальнул в стену. Наверху вскочил Рауль. Перепуганный, абсолютно голый и босиком, он бросился к лестнице, запнулся, но успел увидеть...– Нет!!! – завопил он. – Нет, Эрик, нет!!!Но Призрак и так не собирался ничего делать: когда он рванул противника с лестницы и развернул к себе, от удивления у него разжались пальцы.Он узнал Филиппа де Шаньи – узнал в лицо, узнал по блеску глаз, ледяных и серых, но таких же яростных, какими были во время поединка глаза его младшего брата.