Глава XI. Письма (1/1)

И была ночь, и было утро; день третий.Рауль чихнул, потому что карандашная стружка попала ему в нос, и ошалело уставился в потолок.– Прости, будь здоров, доброе утро, – последовательно выдал Эрик, смахивая оставшуюся стружку с листа в пустую чайную чашку.– Который час? – спросил Рауль, садясь в постели и заглядывая поверх его плеча в лист нотной бумаги, на три четверти исписанный нотами. Не первый лист. – Ты что, писал это всю ночь? Ты же вроде бы спал…– Всё утро с перерывом на завтрак. Сейчас одиннадцать часов. В этом доме всегда кормят насильно?– Как это насильно? – удивился Рауль.Призрак вздохнул:– Твой дворецкий сказал, что если я не стану завтракать, он разбудит тебя.– О, – виконт сонно потёр глаза. – Страшная угроза. И… что я сделаю?– Вероятно, не дашь мне работать.– В самом деле? – Рауль потянулся и, протянув руку ему за спину, обнял его за плечи. – И каким же это образом?– Надеюсь, тем же, каким я полночи утешал тебя.Он, может быть, даже и не преувеличил: не самая удачная беседа о планах на будущее сильно повлияла на настроение юноши, так что накануне ночью тот вернулся в спальню в скверном расположении духа:– Что-то я неважно себя чувствую...– Неудивительно, – Призрак потянул носом. – Виски?– На два пальца, – виконт улёгся в постель. – И я не пью. Спокойной ночи!Он погасил лампу со своей стороны кровати, и минуты две Эрик задумчиво созерцал его спину. Потом сказал:– Люди так одинаково пытаются спрятать свои мысли.Рауль вздохнул, но не ответил. Тогда Эрик придвинулся к нему и медленно, лаская всё его тело, забрал его в свои руки. Теперь он уверенно знал, что делать, как, в какой последовательности и как долго, чтобы его любовник трижды почувствовал, что вот-вот лишится сил, прежде чем это случится на самом деле. И потом, придя в состояние откровенности, Рауль, конечно, признался, что ему очень тревожно, что он опасается вмешательства Филиппа в самый неподходящий момент... что он не хочет, чтобы брат стал настаивать на возобновлении его помолвки, в конце концов. Он ведь и Кристин может уговорить на примирение. Если он чего-то хочет, его попросту не остановишь!– А тебя, значит, можно остановить?– Я – совершенно другое дело, – виконт вздохнул. – К тому же, он старше меня на двадцать лет.– Ну что ж, значит, ты моложе, и вполне можешь оказаться проворнее там, где не хватит сноровки ему.В удивлении Рауль поднял голову с его плеча:– Да ты оптимист, оказывается? – И рассмеялся: – Хорошо, я подумаю над этим. Послушай, а… тебе ничего не хочется?Вопрос был задан с намёком. Очень-очень с намёком, особенно учитывая, как легко рука Рауля скользнула под одеяло вниз. Но Призрак отодвинулся.– Да, – сказал он. – Спать. Поговорим утром.Теперь же утро наступило, так что возобновить разговор было бы справедливо, даже более чем. Однако виконт запротестовал.– Ну нет, – сказал он. – Нет-нет-нет. Я и вполовину не так хорош в этом, как ты. Есть другой способ. Можешь убрать с колен эту штуку? – он кивнул на письменный прибор – с виду обычный ящичек, раскладывающийся, тем не менее, в нечто вроде небольшого письменного стола. – Сложи всё и поставь там… да, спасибо. Я подумал, – он упёрся Эрику обеими руками в плечи и вынудил-таки его лечь, – что… кое-что ещё должен тебе, будем говорить так. Расслабься. Тебе удобно?– Да.– Ты доверяешь мне?– Больше, чем кому бы то ни было... Рауль.– Тогда ляг ровнее. Вытяни ноги, – виконт гладил его лицо – нижнюю часть правой щеки, подбородок. И губы… Бледно-розовые, от волнения чуть суховатые. Увы, в ближайшее время – никаких поцелуев. – Закрой глаза. Да-да, закрой! Я так хочу. Хорошо, – прошептал он, видя, как медленно смыкаются тёмные ресницы, скрывая от его взора зеленовато-серые глаза. Ему было… немного неловко, когда они смотрели так внимательно, так проницательно, так пристально.Он облизнул свои собственные губы, сожалея, что не может поцеловать те, что так хочется, и скрылся под одеялом. Зато можно целовать этот подтянутый живот сквозь тонкую ткань ночной рубашки и чувствовать, как он напрягается. Да… да.Он шёл вниз, медленно – так же медленно, так же лениво, как разгоралось желание в нём самом. У них есть целый день, в конце концов, и раз уж он собрался мешать, он сделает это с чувством.– Нет…Так уж и нет! Виконт засмеялся и только было хотел…… как его схватили за руку и выдернули из-под одеяла. Хорошо, хоть не за волосы:– Хватит! Сюда идут!– Так это…Эрик заткнул его оригинальным способом: ткнув лицом себе в грудь. И рот зажал, и нос заодно! Рауль затрепыхался, пытаясь оттолкнуть его, и вдруг услышал топот шагов и голос, который заставил его похолодеть:– Я заберу перчатки и уйду! Ничто в этом доме меня больше не задержит.– Мсье Ферро, не смейте! Я позову лакеев! – а это был Марсель. Но, увы, слишком далеко.– Проклятье! Это Жюль! – только и успел прошептать ошеломлённый Рауль, вырвавшись из крепкой хватки, как Эрик тесно прижался к нему, ныряя под вздыбленное, измятое одеяло. Что?! Но думать было некогда: дверь распахнулась, и на пороге появился Жюль Ферро собственной персоной.– Ага, – сказал он. – Я так и знал!– Это тебе не поможет, – холодно отозвался Рауль. Он и впрямь застыл, как статуя, боясь шевельнуться: если только одеяло чуть-чуть собьётся... – Убирайся вон, мерзавец, пока тебя не вышвырнули отсюда!– А ты приветлив со старыми друзьями, – ничуть не смутившись, отозвался Жюль. – Твой брат знает об этом? Держу пари, что нет.?Держи лицо! – Рауль мысленно вонзил себе в ладонь здоровенную булавку. – Держи лицо, чёрт тебя дери!?– Друзьями? Как громко сказано, – спокойно улыбнулся он. – У де Шаньи не может быть друзей среди проходимцев, которые могут позволить себе вломиться в чужой дом в отсутствие хозяина! Что тебе нужно?– Видеть тебя. Говорить с тобой, – Жюль опустился на пуфик в изножье постели. – Что ещё мне может быть нужно?– А-а… – Рауль зевнул: Эрика, судя по всему, Жюль не заметил, так что он позволил себе немного расслабиться. – Говорить о деньгах, конечно? Это излишне. Я уже послал их твоим сёстрам.– Что?– Ну да, тем, кто в них действительно нуждается. Ты же просил спасти твою семью? Ну вот, я спасаю. Разве же я могу забыть о той трогательной дружбе, что некогда связывала нас? Так что сделай одолжение, оставь меня: я болен, и у меня нет ни малейшего желания тебя выслушивать.– Ты болен? – недоверчиво переспросил Жюль. – Не смеши меня. Ты же никогда…– Да, я болен, – повторил Рауль, – и жду врача. Уходи, прошу, оставь меня!– … если только твоя певичка не…– Кристин ни при чём! – виконт, забывшись, рванулся из постели – руки Призрака тут же сжали его талию, как тиски. – Она чиста, как ангел, и если ты посмеешь сказать хоть слово...– О, о! – Жюль махнул рукой. – Успокойся, я всё понимаю: это семейные традиции. В храме искусства вполне достаточно жриц… да и жрецов тоже. Однако ты помог моей семье, и я благодарю тебя. Обещаю, что не стану больше досаждать, – он поднялся с места. – Я ухожу. Кстати, во время своего прошлого визита я, кажется, оставил у тебя перчатки… где-то в этой комнате.Он бросил мимолётный взгляд на одеяло; Рауль тоже посмотрел, но… не заметил ничего. Эрик прижимался к нему вплотную… он хоть не задохнётся? Но зато даже заподозрить нельзя было, будто под одеялом кто-то прячется. Под ним просто всю ночь ворочались, вот и всё. Долго и беспокойно.– Нет, – ответил он бывшему любовнику, – в этой комнате ты ничего не забывал.?Кроме меня, – с горечью подумал он. – Ты открестился от меня так, словно ничего и не было, и ни за что бы больше не вспомнил, если бы не нужда?.– Что ж, – сказал Жюль, – значит, я оставил их где-то ещё. Желаю тебе скорейшего выздоровления. Прощай, Рауль.Не оборачиваясь, он прошёл мимо Марселя, остановившегося в дверях вместе с двумя дюжими лакеями, которых он всё-таки вызвал на подмогу, и, не встречая на пути никаких препятствий, покинул дом де Шаньи.– Марсель, закрой дверь, – приказал Рауль.– Но мсье…– Я сказал, закрой дверь! – виконт хотел схватить подушку, но его руку удержала рука Эрика. Твёрдая и тёплая. А потом он и сам выбрался из-под одеяла, поправляя съехавший платок. Рауль поспешно опустил глаза: встретиться сейчас с ним взглядом было бы выше его сил. Дворецкий закрыл дверь и вместе с лакеями удалился. Шаги затихли. В спальне снова воцарилось уединение.– Это моя ошибка, – прошептал Рауль. – Нужно было велеть вышвырнуть его сразу, как только он появится… это перешло всякие границы! Теперь я измучаюсь мыслью, что он заметил тебя! Но ты ведь...– Он заметил.– Что? – Рауль недоверчиво взглянул на него. – Да быть этого не может! Ты же…– Удержал тебя, когда ты пытался выскочить из постели, – продолжал Эрик. – Не нужно было… Хотел бы я знать, что именно он заметил: что я шевельнулся или что твоё движение не было естественным. Это помогло бы понять ошибку…– Да нет, – Рауль засмеялся. – Ты шутишь! Нет! Он не мог быть настолько внимательным! Он рассеянный, на самом деле, ты просто не знаешь… ты же Призрак Оперы! Ты исчезаешь из-под носа у толпы народа во время маскарада! Ты же можешь столько всего...– Но не могу обмануть одного человека в твоей спальне, тем не менее, – Эрик вздохнул и сокрушённо помотал головой. – У меня болит горло, – сказал он затем Раулю. – Дай воды.– Ты просто преувеличиваешь. И это нормально в такой ситуации…– Просто дай мне воды! – не сдержавшись, рявкнул Призрак – Рауль уставился на него во все глаза. – И учти, что я сожалею не меньше тебя. Если ты сожалеешь.Виконт кивнул и отвернулся за графином. Воду он наливал очень вдумчиво и медленно. Потом, повернувшись, отдал стакан Эрику и сказал:– А знаешь что, это не его дело. Даже если у меня в постели кто-то был – ну и что? Ему там больше не бывать, в любом случае; а остальное его не касается.Призрак в задумчивости набрал воды за щеку. Потом сглотнул.– Сколько фиакеров возят пассажиров от Оперы в дни, когда Опера закрыта, по-твоему? – спросил он.– Ну и вопросы у тебя, – удивился Рауль. – Между прочим, Опера сама по себе приметное место, и экипаж там найти проще, чем в каком-нибудь унылом переулке! Так что это ничего не значит.– Хорошо. А скольким фиакерам платят целый наполеондор за то, чтобы помочь виконту де Шаньи доставить в его особняк подозрительного типа в маске?– Подозрительного типа, который слишком напоминает светского человека, чтобы быть подозрительным типом, – засмеялся Рауль. – Да и откуда им знать, кто я?Призрак вздохнул.– Не думал взять несколько уроков логики? – спросил он, покосившись на виконта.– Что?..– Ты назвал им пункт назначения, идиот, – ворчливо отозвался Эрик. – Дом де Шаньи! Не мог просто адрес сказать?– Эй! – Рауль возмутился; но тут же как-то сник. – Я что… действительно так сказал?– О да! Я частично потерял голос, но не слух и не память; а вот ты совершенно растерял осторожность. Ты всегда такой беспечный или только когда я рядом?– Знаешь, это уже похоже на оскорбление.– Он прикасался к тебе во время премьеры, – продолжал Призрак. – У меня на глазах и едва ли не на виду у всего театра. Да, я это видел, – усмехнулся он в ответ на удивлённый взгляд Рауля. – Скажи: о чём ты думал в тот момент?– О, – виконт, смущённо улыбнувшись, потёр переносицу. – Ну ладно, если ты действительно хочешь знать… о тебе, на самом деле.Теперь настал черёд Призрака опешить:– Что?..– Да-да! Ты верно всё расслышал. Просто… ты был опасным, таинственным, даже потусторонним, – Рауль пожал плечами. – Ты был где-то рядом. Такие моменты... как бы это сказать… приносят очень острые ощущения. Если бы ты появился, разгневанный, отшвырнул Жюля и взял бы меня, перегнув через перила… на глазах у всего театра. Не то чтобы я действительно мечтал оказаться в таком положении у всех на глазах, – поспешно добавил он, – но есть что-то приятное в том, чтобы думать об этом. Эрик, не смотри на меня так: я начинаю опасаться за твой рассудок.– Не пробовал опасаться... за свой? – голос Призрака прозвучал сипло: ему как будто не хватало дыхания.С наивным видом Рауль пожал плечами и, отбросив одеяло, поднялся с постели.– Сейчас вернусь! – на ходу сообщил он Эрику и скрылся в ванной. Призрак остался один.– О, бедная Кристин! – прошептал он еле слышно. И вздохнул: – Через перила, через перила… сразу не мог сказать? Или уж вообще не говорить, раз так…Он повернулся на бок и закрыл глаза. Кажется, он начинал привыкать к этой чудовищной, открытой со всех сторон кровати… настолько, чтобы без всяких усилий так и задремать.***Проснулся он сам и значительно позже полудня, если верить косым солнечным лучам, заливавшим комнату. Он нечасто видел дневной свет после того, как ему исполнилось тринадцать, но здесь, в этом доме и в этой комнате, заново выучился наблюдать за солнцем. Тем более что часы стояли на камине – слишком далеко, чтобы каждый раз подниматься и идти к ним.А ещё, пока он спал, кто-то убрал посуду, оставшуюся после завтрака, и принёс ему бутерброды и чай. Всё ещё горячий чай. Очень кстати: Эрик зверски проголодался, а силы ему требовались.Ему становилось слишком тяжело всё время находиться в четырёх стенах, поэтому он решил отправиться на вылазку. Из спальни, конечно: дом бы он не покинул. В халате и войлочных туфлях нельзя далеко уйти, да ему и не хотелось. Не сейчас, нет.И не одному. Ни за что.Дожевав последний бутерброд, Эрик залпом глотнул оставшийся чай и поднялся с постели. Он хотел увидеть себя в зеркале. И увидел – настороженного мужчину в ночной сорочке, в халате и в маске, из-под которой поблескивали недоверчивые, внимательные глаза... действительно зеленоватые, кажется. Свет – это всё, конечно, свет и этот платок дурацкий... Парик стоял здесь же, на туалетном столике: под него даже нашли болванку, – и Призрак задумчиво тронул его пальцами; но надевать не стал. Всё, что он сделал – постарался заправить под платок свои собственные русые волосы.Он всё-таки дома, хотя и не у себя.Отворив дверь спальни, он вышел в кабинет виконта и – вот уж везение! – почти сразу наткнулся на хозяина дома. Правда, Рауль его не заметил: он сидел за столом и, подперев голову обеими руками, читал какое-то письмо. Разодранный конверт валялся тут же, на столе. Эрик, бесшумно ступая по ковру, подошёл ближе и пригляделся к нему.– Женева, – прочёл он. – Это в Швейцарии?Рауль кивнул. Он глядел в строки письма, которое лежало перед ним. Вид у него был ошарашенный – как у кошки, которую только что вытащили из трубы, где она полдня мяукала.– Филипп возвращается во Францию… – медленно произнёс он – и вдруг опомнился, вскинул голову: – Эрик! Почему ты поднялся с постели?– Мне там скучно, – Призрак огляделся. В кабинете царил такой же сумбур, как и в спальне – порядок был только на столе. Пёстрые ковры (на одном, на стене, было развешано холодное оружие – интересно), пейзажи, много-много разных статуэток и безделушек, так много, что даже глаз уставал от них, и книги… – Зачем тебе столько всего? Курительные трубки… Ты куришь? Не замечал, чтобы от тебя пахло табаком.– Это Филиппа, – ответил Рауль. – Некоторые вещи здесь его.– Джамбии*? Это ведь они? – Эрик подошёл ближе к оружию, которое было развешано на стене. Здесь были, конечно, и сабли, и другие кинжалы, более привычные, более изящные, в богато изукрашенных ножнах, которые сами по себе походили на произведение искусства, но именно пара изогнутых клинков из дамасской стали, убранных в обычную красновато-коричневую кожу, привлекла его внимание.– Да. Отец привёз их с востока. Он много путешествовал в молодости… Филипп теперь, очевидно, пытается следовать его примеру. И лучше бы он делал это подольше, потому что скоро он будет в Париже!– Уже в Париже? – Эрик обернулся. – Ты говорил только про Францию.– Он пишет, что через две недели будет в Шамони** – писал неделю назад, когда было отправлено это письмо, – то есть, до сих пор он должен быть ещё в Женеве. Но послушай-ка, что здесь за постскриптум! – Рауль прочистил горло и прочёл: ?Скажи-ка мне, что там за история с этим ?Дон Жуаном?? Говорят, какой-то безумец преследует тебя и мадемуазель Даэ? Что происходит в Опере? Напиши мне немедленно, как только получишь письмо. Филипп?.– Мы просто ставили Оперу, – Эрик открепил джамбию от ковра, снял со стены, медленно попробовал остриё на палец. – Люди всегда преувеличивают, когда распускают слухи, и нарочно раздувают самые незначительные события… Ты всегда держишь их наточенными? – Да, – Рауль позабыл про письмо: теперь он следил только за ним, за клинком в его руках.– Не думал ли ты однажды вонзить мне в сердце один из них?– Может быть. Мне гораздо больше хотелось взять тебя живым.– Хм, – Призрак спрятал кинжал в рукав, махнул рукой – но на полу ничего не стукнуло и не зазвенело. Рауль напрягся. – И что бы ты сделал со мной? Передал бы жандармам? Оставил бы себе? Сделал бы свадебный подарок невесте?– Кристин не хотела твоей смерти.– Я знаю. – Эрик вздохнул – и вдруг уставился на конверт: – Зачем ты так растерзал его?– М-м-м... Нервы? – Рауль покосился на конверт. – Послушай, ты не против, если я воспользуюсь твоими словами для ответа...Он взглянул на место, где только что стоял Эрик, и замер с открытым ртом: его там уже не было. И джамбии висели, прикреплённые к ковру. Обе.– Пользуйся, – Призрак склонился над его плечом. Рауль подскочил на месте:– Господи! Как ты это делаешь?– Отвлекаю твоё внимание и пользуюсь твоей задумчивостью? Это сложно, но проще, чем ты думаешь. Ещё важно правильно двигаться; но хожу я бесшумно. А если тебе не хватает слов – да, возьми мои. Мне не жаль их для тебя, Рауль.Виконт улыбнулся.– Мне нравится, как это звучит, – сказал он. – Послушай, ты не хочешь вернуться в спальню? Доктор Огюст ведь сказал...– Кто такая Эмма?– Жена Филиппа. Эрик, ты знаешь, что нехорошо читать чужие письма?Призрак даже не отвлёкся от чтения:– Ты хочешь быть уверенным в том, что тебе не о чем беспокоиться, или нет?– Хорошо, – вздохнул Рауль, – раз уж я доверяю тебе своё тело, то почему бы не доверить письмо? Тем более что ты когда-то изучил всё содержимое моего секретера. Да, всё время хочу спросить: зачем тебе понадобились те вырезанные статьи?– Ты потратил время, вырезая их. Было приятно забрать их с собой.– И сохранить у себя? Боже, кажется, это начинает мне льстить. Эти два твоих визита...– Сжечь их.– Что?– Я их сжёг, – раздражённо повторил Призрак. – Зачем бы, по-твоему, мне хранить у себя какие-то газетные вырезки?– Но ты хранишь. Знаешь что? Хочешь, я вырежу для тебя те четыре рецензии? Добавишь к коллекции.Эрик фыркнул:– Иди к чёрту, прошу тебя! И посмотри-ка сюда. О чём это письмо, по-твоему?Рауль пожал плечами:– О том, как мой брат со своей женой проводят время в Женеве. Эрик, это их свадебное путешествие. О чём ему ещё писать?– О чём-то ещё, кроме своей жены. Эмма восхищена тем, Эмма довольна этим... посмотри, через каждое слово!– Но он любит её, – возразил Рауль. – Он женился по любви, даже оставил свою обожаемую Оперу...– Оперу, как же! Обожаемых балерин, скорее.– Ну и их тоже. Это очень большой поступок. Он ведь давал обещание не жениться никогда, а тут его любовницы волосы на себе рвали от досады...– И строили глазки тебе.– Это их заботы, – отмахнулся виконт. – Мне до их глазок дела нет, как и до всего остального. Словом, нет, он очень её любит. И это единственная причина, по которой он потакает всем её капризам, как будто ему самому двадцать лет и он влюбился впервые.– Ей двадцать?– Да. Красива ли она? Да. Её мать была одной из самых красивых женщин Лондона, по общему мнению. И самых взбалмошных и своенравных заодно.– И дочь пошла в неё?Рауль кивнул.– Кажется, Филиппу просто нравятся такие женщины, – он пожал плечами. – В любом случае, она не моя жена.– Но тебе придётся выносить её всю жизнь, вероятно.– Боже! – Рауль закатил глаза. – Спасибо, что лишний раз напомнил мне об этом.– В любом случае, твоему брату незачем сообщать тебе столько лишних подробностей. Это письмо хочется прочесть по диагонали... ты ведь так и сделал?– Ну... – Рауль пожал плечами.– Оно написано ради постскриптума; всё остальное – чтобы не слишком напугать тебя, ну и заодно рассеять твоё внимание на незначащие мелочи. – Эрик отвёл взгляд от письма: больше оно его не интересовало. – Станешь писать ответ?И посмотрел на Рауля. Тот покачал головой:– Нет. Я ведь в Бельгии. Так что я отведу тебя в постель, чтобы ты перестал так бессовестно нарушать режим, а потом... поможешь мне? Не хочу вызвать у него подозрений – пусть едет в Шамони, а потом, надеюсь, они отправятся в Руан, в наше родовое поместье, и задержатся там ещё на сколько-нибудь. Я очень надеюсь, что так и будет: нам нужно время, тебе нужно поправиться.– Когда тебе всё это надоест?– Что надоест? Ты? – Рауль взглянул на него своими ясными голубыми глазами. – Ты ждёшь этого?Это продлилось всего лишь мгновение, но Эрик успел увидеть: что-то необыкновенно светлое, прекрасное и печальное промелькнуло в лице виконта де Шаньи. И он успел разглядеть это так хорошо, что почувствовал, как оно отзывается в его собственной груди, сдавливает лёгкие, отдаёт в гортань, оставляет на языке полынно-горьковатое послевкусие.– Я… нет, – Призрак опустил глаза, стараясь от него избавиться. – Ты просто слишком легко увлекаешься…Он говорил тихо: не мог вздохнуть полной грудью. Зато, как выяснилось, мог Рауль:– Веришь ли, это самое нелёгкое увлечение за всю мою жизнь. И, знаешь… на твоём месте я бы, наверное, тоже не мог доверять никому. Так что я всё понимаю. После Жюля мне тоже… позавчера вечером, здесь, я…Он замолчал: у него тоже закончился воздух.Эрик положил руку ему на плечо.– Да забудь ты про него, – сказал он. – Это пустой человек, он никогда не стоил тебя!– Знаю, – Рауль накрыл его руку своей; он всё ещё задумчиво смотрел куда-то в сторону. – Но на самом деле… я даже не говорю, что я его люблю – какие глупости! Связь между нами была вынужденной, мне просто не хотелось быть одному, и он понимал меня, как мне казалось. Я верил, что мы можем быть близки не только физически – душой, мыслями тоже, – но чувствовал с каждым днём, как всё меньше и меньше остаётся оснований для этой веры… И что в конце концов? ?Застегнись??! – У него вырвался нервный смешок. – Чудовищная история, на самом деле. На сцене такого не увидишь… к счастью. Лучше, когда кто-то просто умирает, а чувство ещё остаётся, чем когда никто не умер – а уже ничего, ничего не осталось… Если захочешь написать ещё оперу, не пиши об этом. Не надо.– Не буду, – пообещал Призрак. Он склонился, чтобы поцеловать Рауля: в щёку, в висок, в сомкнувшиеся ресницы, в уголок рта, в ямку под нижней губой, – а потом поднял его, сильно вздрогнувшего, из кресла:– Пойдём в спальню. Там теплее.Виконт взглянул на него искоса:– Теперь ты сам готов уложить меня в постель?– Доиграешься – вздёрну! – пригрозил Эрик. Он шутил, конечно же. Рауль обнял его за шею, сомкнул руки в замок.– Ну, – вздохнул он, – тогда тем более придётся пойти с тобой, ничего не поделаешь. Не то чтобы я рассчитывал с самого начала… (Эрик скептически наклонил голову.) Ладно, ладно, я рассчитывал. Но не на то, что ты предложишь сам!– Так я тебя удивил? – Призрак слегка подтолкнул его в сторону двери.– О! С тех пор, как ты здесь, ты только этим и занимаешься, по-моему. А как тебе я?– Весьма недурен. Для светского-то хлыща…– Ах вот оно что?– А ты как думал? Прошу, мсье виконт! – Эрик открыл дверь спальни, пропуская Рауля перед собой. – Кстати, эта дверь запирается? Не хочу, чтобы кто-то примчался на шум, подумав, что мы убиваем друг друга.– Хм, вообще-то здесь не так слышно, но знаешь… – Рауль задумчиво наморщил нос. – Пожалуй, ты прав. И оставлю-ка я ключ в замочной скважине – на всякий случай.***Доктор Огюст, который явился к вечеру третьего дня, как и было условлено, был доволен, обнаружив своего пациента почти что в добром здравии. Из всех симптомов, что были прежде, Эрика беспокоил кашель и осиплость голоса; но и то, и другое проявлялось меньше, чем можно было ожидать, и, очевидно, хорошо поддавалось лечению.– Вижу, мсье Эрик добросовестно относится к моим рекомендациям, – закончив осмотр, довольно улыбнулся доктор Огюст. – Пожалуй, вам удаётся удерживать его от нарушений режима, мсье виконт? – спросил он Рауля, который по привычке остался присутствовать в спальне и, сидя в кресле, читал путеводитель по Брюсселю. Услышав вопрос, юноша вздрогнул:– Э-э-э… да, стараюсь что есть сил.Фырканье, переходящее в кашель, которое донеслось со стороны кровати, заставило вздрогнуть их обоих. Доктор Огюст даже обернулся.– Простите, доктор, – виновато улыбнулся Эрик, отнимая платок от губ. – Я всё ещё очень болен. Сколько, по-вашему, мне потребуется, чтобы полностью излечиться?– Хм… если будете идти на поправку так же хорошо, думаю, что меньше недели. Но вам по-прежнему необходимо соблюдать режим, хотя и не такой строгий. И никаких сквозняков! Тёплое питьё, никаких вокальных упражнений, разумеется… да, назначение я вам сейчас напишу.Задумавшись, он порылся в саквояже, вытащил карандаш, листок бумаги и стал писать рецепт, не обращая, к счастью, внимания на слегка покрасневшего Рауля. Эрик неторопливо пригладил назад парик (врачу он в платке не стал показываться); в его глазах так и искрились смешинки. Виконт обозначил губами: ?Боже!? – закатил глаза и, беззвучно рассмеявшись, занялся чтением опять.– Собираетесь в Бельгию, мсье? – спросил его доктор, не отрываясь от написания рецепта.– Да, вроде того, – отозвался Рауль, переворачивая страницу. – А вам не приходилось там бывать?– В Бельгии? Увы, нет, – рассмеялся доктор Огюст. – В основном, я не выезжаю из Парижа: пациенты, знаете ли, как их оставить? Ну вот, пожалуй, этого будет достаточно. Дайте мне знать, где найти вас через неделю, мсье, – обратился он к Эрику, вручая ему рецепт. – Думаю, что увижу вас уже совершенно здоровым.– Надеюсь, что так оно и будет. Благодарю вас, доктор, – Призрак Оперы улыбался и в целом вёл себя так, как подобает любому воспитанному человеку. Рауль, забыв путеводитель на коленях, затаив дыхание, смотрел, как он, полулёжа в постели, раскланивается с врачом. Спектакль! Однако едва шаги доктора Огюста затихли, как всё благодушие вмиг слетело с Эрика.– Неделю, – криво усмехнулся он. – Целую неделю! – и, скомкав назначение, швырнул его об пол. – О, проклятье…– Говоришь так, как будто тебе здесь плохо, – заметил Рауль, подбирая с пола злополучный листок и разглаживая его. – Отдам потом Марселю, – решил он. – Мне казалось, постельный режим тебя устраивал ещё в обед. Или уже не так?– Нет, всё так, но… мне нужно вернуться домой. – Эрик вздохнул. – Иди сюда, сядь. Зачем тебе понадобился этот мусор? – он кивнул на оставшийся в кресле путеводитель.– Хочу написать письмо Филиппу. Но… – Рауль помотал головой. – Кажется, ничего не выйдет. Он не поверит, что я не в Париже. Я знаю, что просто отвратительно вру.Эрик фыркнул:– Описывать впечатления по путеводителю? Ты что, бедный литератор или делать тебе нечего? Брось эти глупости! Тем более, твой брат даже читать это не станет. Конечно, я могу подделать тебе штемпель, если дашь образец, но… скажи лучше правду. Не трать своё и моё время ради полной бессмыслицы.– Думаешь? – Рауль взглянул на него. Призрак кивнул.– Ты хоть две строчки-то написал за весь день? – спросил он.– Ну-у… я запомнил твою мысль, – виконт пожал плечами. – Мы просто ставили оперу.– Пф-ф-ф, – Эрик выдохнул – долго-долго, выпуская из лёгких весь-весь воздух. – Неси сюда бумагу. Как бы тебе начать? – задумался он, пока Рауль выходил в кабинет и возвращался обратно.Виконт уселся на кровать:– Можно так: дорогой брат! – предложил он. – Ввиду того, что главный обитатель Бельгии простудился в озере…– Нет! – решительно отрезал Эрик. – Фу, какой ужас! Ввиду того, что… ты ему что, о просрочке счетов напоминаешь? Не говоря уж о том, что всё предложение нелепо и абсурдно.– Конечно, – Рауль вздохнул, – я ведь просто шучу. Погоди-ка… – он забрал у Эрика письменный прибор, взял карандаш и набросал на листе несколько строк. – Вот, послушай: ?Дорогой брат, не беспокойся из-за моего предыдущего письма. Оно написано в порыве чувств, я даже не уверен, что хорошо помню его содержание. Подумав, я решил, что мне не стоит покидать Париж, а лучше побыть в одиночестве и как следует собраться с мыслями?. Что думаешь?– Хм, допустим, не так уж и плохо. Возможно, твой учитель словесности недаром ел свой хлеб. Продолжай.Рауль улыбнулся.– Тогда так: никто не знает об этом, кроме тебя, – продолжал он. – Я не ставил никого в известность. Все убеждены, что я уехал на несколько дней, и…– Это к лучшему, – подсказал Эрик.– Ага, – Рауль записал, – к лучшему. ?Сейчас я уже в полном порядке, насколько могу судить, моя запальчивость прошла, и я совершенно твёрдо могу сказать: с мадемуазель Даэ всё кончено?. – Он вздохнул. – Наверное, нам обоим стоит попросить у неё прощения.– Наверное, – отозвался Призрак.Оба вздохнули.– Она ещё встретит достойного человека, – сказал Рауль. – Я уверен.– Ты что, совсем потерял к ней интерес?– Интерес спасать её от тебя, а себя от одиночества? – виконт улыбнулся. – Надеюсь, в этом больше нет смысла. И не появится. Так что дальше?– Понятия не имею. Дай-ка сюда то, что написал.Рауль передал ему листок. Эрик прочёл, вычеркнул пару слов. Потом они ещё недолго пообсуждали содержание письма. В результате получилось следующее:?Дорогой брат, не беспокойся из-за моего предыдущего письма, в котором я говорю об отъезде. Оно написано под воздействием сильных чувств, и я даже не уверен, что хорошо помню, как писал его, в таком я находился отчаянии. Однако, подумав, я понял, что моё решение покинуть Париж было слишком поспешным, и побыть немного в одиночестве и собраться с мыслями будет гораздо лучше. Никто не знает об этом, кроме тебя: я никого не ставил в известность, и пока мне совсем этого не хочется. Пусть все будут уверены, что я уехал на несколько дней, между тем как я получу возможность провести это время в тишине и покое?.– Таких же относительных, как и моё отчаяние, – добавил Рауль. – И таких же недолгих...– Перестань, – Эрик толкнул его в плечо. – Читай.?Твоё письмо я прочёл со всем вниманием, и мне очень приятно знать, что ты счастлив. Увы, о том, чтобы сделаться счастливым самому, я смогу говорить ещё нескоро: с мадемуазель Даэ всё кончено, и своего решения я не изменю. Наш брак мог бы обернуться только трагедией для нас обоих, теперь я это понимаю. Годы нашего детства давно прошли, и, к несчастью, даже самая нежная дружба не сможет заменить собой истинной любви.Кстати о мадемуазель Даэ: то, что ты пишешь в постскриптуме, меня даже не удивляет, за исключением того, что наша маленькая авантюра наделала больше шума, чем мы предполагали. Я всё объясню: мы просто ставили оперу, и нам необходимо было привлечь к ней чуть больше внимания, потому что мы опасались, что она не пойдёт. В постановке много новаторского, непривычного публике, и ты, без сомнения, прочтёшь об этом в газетах, когда вернёшься. Я бы рад был послать тебе хотя бы одну рецензию, но, к сожалению, не могу: композитор унёс все до единой, он очень трепетно относится к своему детищу, возможно, даже трепетнее, чем следовало бы. Но его можно понять: он очень переживает из-за того, что премьера сорвалась. Ты же знаешь этих творческих людей – они как дети и нуждаются в постоянной поддержке.Ни о чём не волнуйся и продолжай наслаждаться прелестями свадебного путешествия. Передай мои лучшие пожелания мадам графине. Надеюсь, к вашему возвращению мы возобновим постановку и сможем пригласить вас на настоящую, удачную премьеру.С уважением и проч., твой непослушный младший братРауль?.– Ну что ж, годится, – усмехнулся Эрик, побарабанив пальцами по краю письменного прибора. – Когда ты думаешь отправить его?– После беседы с директорами, конечно, – Рауль сложил листок и сунул его в карман домашних брюк: утром перепишет набело. – Волнуешься?– Кажется, это будет самое сложное предприятие за всю мою жизнь, тем более что затронет оно не только меня, но и тебя тоже. Вот только я не уверен, что волноваться действительно имеет смысл: это может сильно навредить делу. И как я только мог позволить себя уговорить?– Ты хочешь остаться в Опере. Это единственный выход... Прости, что из-за меня у тебя не осталось другого.– Ничего: я и сам не оставил его себе, так что хватит печалиться. Иди сюда, – Эрик потянул его к себе. Рауль обнял его.– А знаешь, если у нас ничего не получится, – сказал он, – ты вполне можешь остаться у меня секретарём. И хоть двадцать тысяч франков в месяц я тебе не обещаю... ай! Хватит, хватит, перестань! – он заизвивался и захохотал, потому что Призрак начал щекотать его по рёбрам:– Не шути со мной! Иначе смеяться придётся тебе самому.– Ладно, ладно, не буду! – Рауль смахнул набежавшие слёзы. – Ох, кажется, теперь я точно знаю, сколько у меня рёбер... музыкант, сразу видно! – он слегка подтолкнул Эрика. – Ты не устал говорить? Я хотел спросить тебя: что, по-твоему, я должен сказать директорам, когда приду к ним?– Что у тебя есть предложение, от которого они не смогут отказаться, конечно же.Они проговорили до конца вечера, обсуждая свой план – вполголоса, иногда переходя совсем-совсем на шёпот (Эрик шептал Раулю на ухо, и тот кивал, прикрывая глаза). Они говорили, когда Марсель принёс им чаю и пирожных (Эрик не отказывался на сей раз).А потом была ночь.