1 (1/1)
02.12. Баттис. Бельгия. ?…и довести нас в мире, и поддержать нас, и спасти нас…?Когда особенно стараешься быть просто искренним, голова начинает взрываться от посторонних, гнилых мыслей.?…И пошли благословение делу рук наших… И все бы хорошо, только гадко. Нет, не хорошо, все не хорошо и еще гадко. Если бы не было этой язвы в моей груди, Господи, я бы стал сильней.?Робер очень старался все, кроме молитвы, вышвырнуть из сознания. Но дрянной бред все равно лез в расстроенный больной мозг.?И сейчас он наверняка уверен, что я слабак и истеричка. Ему смешно, да-да! Ему как всегда есть над чем зло посмеяться! Вся суть этого человека в отвращении к другим и постоянной насмешке. Потому что он думает, что это делает его сильнее. Он сейчас где-то…?Робер на минуту прервался. Рука, прижатая ко лбу, дрогнула, пальцы судорожно вцепились в ткань. Он представил себе это ?где-то?. Полуголые женщины, выпивка, все утопает в чертовом табачном дыму, истерично орет певица с черным, капризным лицом, и кудрями, делающими ее голову похожей на огромный шар. Смрад, похоть, пьяное веселье.?Пошел ты, вот что! Пошел ты к дьяволу, Стив! То, что ты делаешь и думаешь – это мерзость. И то, что я поддался мерзости, это моя вина и моя беда. Но я все исправлю, и все забудется. Я ведь совсем не такой! Вся эта гниль ко мне пристала только из-за слабости. Потому что я не в свое дело ввязался, переоценил себя…?Из подсознания вдруг, совершенно неуместно и предательски выбралось воспоминание: назойливые прикосновения, грубые объятия, отвратительный, извращенный поцелуй…Робер нервно дернулся, ударив себя по лбу.?Сукин сын!?Очень долгий, кошмарно долгий поцелуй.Невозможно было молиться. Робер встал. Аккуратно, виновато и с нежностью, убрал талит и тфиллин и снова надел очки.Он все время сбивался на мысленные разговоры с этим человеком, увлекаясь иногда так, что забывал о щемящей, жуткой тоске. О себе самом раздавленном и грязном забывал, пытаясь доказать воображаемому собеседнику, что он ничтожество.- Ничего, ничего. Труд освобождает, правда… - он встряхнул руками, чтобы унять внезапную дрожь в пальцах, потом еще раз, резче и грубее. Ударился мизинцем о край стола и, с трудом удержавшись от ругательств, вскрикнул, - чтоб тебя!Но никак не уходил из головы омерзительный поцелуй.Всего один раз, он дал слабину. Ведь он не злился на Стивена всерьез, хотя тот часто переходил все границы приличий. Но это были шутки, которые следовало воспринимать легко и отвечать насмешкой на насмешку. Но там, в Стамбуле, в этом дурацком дешевом отеле, шутки кончились.- Чтоб тебя! – повторил Робер тихо и отчаянно.?Я не заплачу… Не важно, что никто моих слез не увидит. Бог их увидит, и я не заплачу.?Как всегда этот человек насмехался. Даже с серьезным лицом он делал это не прекращая. ?Я докажу тебе, что ты на меня запал, я бы поставил пять против одного, Роб.?И ничто не могло его переубедить. Ни один здравый аргумент, ни одна ложь и обидное слово. Там, в Стамбуле, прижатый к стенке, жалкий, с трясущимися коленями, Робер потерял всякое достоинство. Измазался в этом извращенном дерьме по самую маковку. И ведь был трезв!- Ничего, ничего… Сейчас мы все это заведем, и поглядим как пойдет… - пробормотал он, - все забудется…Он взял отвертку в зубы и наклонился над столом: произведение искусства требовало свободных рук. Оставалось совсем немного деталей и внутренний неуемный зуд мастера не позволял взять собранные уже сумки и уехать отсюда к чертовой матери. В большой город, где можно исчезнуть на время, стать серым, скучным самому себе, человеком без прошлого. Это был воображаемый город мечты. И затея, скорее всего, провальная. К тому же, ему необходимо было вернуться к работе. К той работе, от которой его воротило. Но долг… Ребята."Стив..." - это было худшим из препятствий, которые предстояло преодолеть.Робер осознал, что тупо замер над своими солдатиками и полностью отключился."Идиот..." - он рассеянно крутанул миниатюрное колесо обозрения, над которым корпел сутками еще в те времена, когда тошнота от себя самого еще не подступала к горлу, когда мир был чистым, и душа не покрылась язвами...Колесо послушно завертелось.И тут камешек звякнул о стекло. Раз и два. Второй камень, судя по звуку, был покрупней.Робер нервно взвился, выронил отвертку, цапнул лежащий на тумбочке пистолет, забыв проверить предохранитель, и метнулся к двери.- Эй, открывай! Свои!Узнав голос, Робер задохнулся, от внезапно подкатившей к горлу бешеной ярости, и пнул ногой дверь.- Чтоб ты сдох, чертов ублюдок! - в приступе неконтролируемой злости, он, размахивая пистолетом, чуть не бегом, направился к темной фигуре у забора."Я тебя убью... Я тебя убью…"И тут мир разорвало на куски.