День третий (1/1)

В школе Кёя появился в конце второй перемены. Ему нужно было время, чтобы успокоиться, очистить голову и прийти в себя, — так он оправдывался перед собой. На деле он не смог заставить себя встать с кровати ни по звонку будильника, ни по прошествии получаса, часа. У него даже не получилось с первого раза налить чашку чая, по-человечески обуться и выйти из квартиры. Кёя, скосив, налил кипяток мимо кружки на стол; руки с чайником у него дрожали. В прихожей он перепутал и перемешал туфли, из-за чего переобувался два раза, а потом и вовсе запнулся об обувной шкафчик, который незамедлительно удостоил удара ногой. У входной двери рука соскользнула с ручки, а уже на улице Кёя с такой силой захлопнул дверь, что та отлетела обратно, сильно зарядив ему по левому плечу. Но он сохранял спокойствие, находясь у всех на виду. Нужно было держать марку. Кёе было несложно отсидеть каких-то пятьдесят минут, уставившись в окно и сконцентрировавшись на успокоении нервов. Правильным было бы на какое-то время забыть обо всём, а затем направить все силы на устранение проблемы, — так решил он для себя и невольно коснулся вчерашнего пореза. Он всё ещё болел, и вряд ли это потому, что Кёя не сменил утром повязку.Остаток дня прошёл для парня в агонии ожидания. Принять действительность, даже после всего того что перенёс Хибари, было сложно, но ему пришлось, и лишь около трёх часов пополудни он смог свободно вздохнуть и продумать свои будущие действия.У кабинета Комитета его ждал Кусакабэ.— Кё-сан, — он выглядел несколько встревоженным, — с вами хочет поговорить детектив....чёрт, совсем забыл...Только этого не хватало. Хибари кивнул Тетсуе, вошёл в кабинет и, не здороваясь, рухнул в кресло. Детектив уже сидел на гостевом диванчике, где обычно занимали место члены Дисциплинарного комитета, а не скорбящие старпёры.— Что вам нужно на этот раз?— Кёя-кун, ты знаешь, что детектив Шинозаки вчера была... убита?Парень продолжал оставаться бесстрастным.— Нет. Это был тот маньяк?Мужчина кивнул, но разговор продолжать не спешил. Может быть, он собирался с мыслями, а может, ждал чего-то вроде сочувствия или признания от Хибари. Парню было абсолютно всё равно, единственное, чего он желал, — прогнать это травоядное с глаз долой да поскорее.— При чём здесь я? — Кёя начинал открыто выказывать агрессию, что удивило детектива: любой благовоспитанный японец должен в такой ситуации как минимум выразить сочувствие, а не отмахиваться, как от осточертевшей дряни.— Позавчера ты домой шёл по тому же мосту, так что я подумал, может быть, ты что-то заметил и в этот раз.— Или замешан, — поймал ход мыслей мужчины Кёя, на его лице появилось ироничное выражение и тут же сменилось на старое безучастное. — Меня это не касается.— Вот как, — мужчина слегка улыбнулся. Хибари не знал, как на это реагировать, поэтому только промолчал, даже когда тот встал и, поклонившись, открыл дверь. — Тяжело твоим друзьям, правда?Он был сам себе другом.Когда Кёя вышел со школы, солнце только начало садиться и улицы крыло тяжёлым огненным светом. Людей было немного, а задняя сторона вокзала и мост пустовали. Парень бросил угрюмый взгляд в уже краснеющее небо и поднялся по оббитым каменным ступеням; в мыслях у него было только одно: поскорее бы всё закончилось.Стояла осенняя духота. Солнце неумолимо скрывалось за горизонтом, оставляя в память о себе яркие лучи красного цвета, цвета, что жёг глаз и заливал окружающее пространство кровью. В безумном вакууме Кёя не услышал, но почувствовал близость существа (что это было? призрак? мертвец? душа, запертая меж миров? богиня?). Он молниеносно прыгнул спиной вперёд, срывая с себя пиджак с красной лентой на рукаве, и швырнул его за мост. Дав себе возможность разогнаться, Кёя с удвоенной силой атаковал Теке-Теке. Та смогла увернуться, отскакивая, словно кузнечик. Днём раньше он не успел рассмотреть Рейко, но теперь же его холодный ум отчётливо подмечал каждую царапину на её руке, каждое пятно на шее и каждую залысину. Кожа её была серого, трупного, грязного цвета, на когда-то красивое и невинное лицо падали запутанные сальные волосы, а на плечах держалась, раскачиваясь на ветру вместе с кусками торса, матроска, тоже вся рваная, грязная и со свежими, вчерашними, пятнами крови поверх старых, которым было и десять, и двадцать лет. Она стояла на локтях, выпустив вперёд предплечья со скрюченными, словно когти, пальцами, а глаза матовые, пустые, словно и человеческого блеска в них никогда не было. Не было в них и замешательства человека, столкнувшегося с неожидаемым сопротивлением. Она действовала как машина.Развеваясь на ветру, пиджак приземлился на поросшее сорняками поле. Это отвлекло внимание существа, как на родео, и Кёя, подгадав момент, вновь ударил её; его сдержали скрещенные руки, от которых разило тошнотворным запахом и с которых при каждом движении сыпались пыль и земля. Под натиском парня девушка (то, что было когда-то ей) сдвигалась назад. Улучив момент, существо метнулось парню за спину, но тот успел среагировать: развернувшись, он вскочил на перила и сиганул спиной вниз. Рейко последовала за ним, размахивая обоюдоострыми ладонями.Жёлтая и редкая, выгоревшая на летнем солнце трава шуршала под ногами. Отчего-то, сколько помнил Хибари свою жизнь в Намимори и этот вокзал, здесь всё плохо росло, даже новые саженцы уже увядали, но и здесь же он особенно сильно чувствовал запах гниения и затхлость; казалось, он вскрыл старую неизвестную могилу деревенской девочки времён Второй мировой. Людские тела — хорошее удобрение для растительности, но только не проклятые останки.Кёя, отходя назад, не имел возможности свершить хоть какое-то действие, — Теке-Теке оказалась разъярена достаточно сильно для того, чтобы приложить к отмщению все силы и чувства досады, ненависти и обиды, что у неё имелись. Вчерашняя рана парня снова заболела, а новые кровоточили, щипали и саднили, полные грязи; в них будто ковырялись голыми пальцами, будто копошились десятки личинок, устраивая себе гнездо. Но даже это не пошатнуло решимости ярости Кёи.Наконец, вскочив на попавшийся обрубок дерева, парень сделал манёвр вверх и уклонился влево, проносясь к концу бревна. Пока Теке-Теке предпринимала попытки подобраться к нему, Кёя достал из кармана брюк небольшой коробок спичек, зажёг всё что имелось внутри и бросил наземь. И уже через полминуты его и мёртвую девушку разделяла небольшая линия огня. Наконец, впервые за их встречу, морду существа исказила гримаса отчаяния. Теке-Теке бросилась прямо в огонь в навязчивой идее достать Хибари; тот медленно отступал, наблюдая за пожаром. Следовало ощутить облегчение, но изнутри всё распирало и горело, словно парень сам наглотался пылающих спичек. Он двигался медленно и спиной вперёд, а потому, достигнув лестницы, напоролся на перила, как из-за черты огня вышла она, выползла, выкарабкалась на голых локтях: плоть обуглилась и лоскутами сползала с её половины тела. Кёя предвидел это, но лучше способа он не знал; столетиями нечисть высаливали, а осквернённые земли и останки сжигали, — отчего это травоядное ещё здесь?Вновь явившая себя Теке-Теке не пугала его — злила до самого костного мозга, а её лысая от огня голова отвращала и звала наступить на неё, кроша в порошок и осколки. Призрачный гонщик во плоти, Рейко неслась на Кёю, не замечая адского жара на спине и плечах. Хибари сам не заметил, как оскалился, изнемогая от ярости, бьющейся в его жилах; она заменила его сердце и лёгкие, а теперь расправила рёбра, являя себя наружу фиолетовым пламенем в тонфах и блеском дикого зверя в глазах. Он не помнил, сколько ударов нанёс по чужим нерушимым ни временем, ни силой костям, как и не помнил приятного девичьего голоса, что любовно звал его по имени.С каждым касанием Теке-Теке становилась ярче, светлее, она становилась Рейко. Она всё отражала атаки, проворно двигаясь в воздухе, переворачивалась и грозила наконец достать парня своими роковыми руками. Но она становилась больше, её кости раздувались, а в местах, где пылающие тонфа нещадно рубили позвонки и ключицы, ожоги покрывались трещинами и светились. Свечение с каждым ударом набирало яркость и цвет. Фиолетовое пламя Облака не просто увеличивало размеры, оно вливалось внутрь, заполняя каждую пору, выжигая гнев яростью и отпуская, как грехи, обиды. Рейко горела завораживающим холодным пламенем и что-то шептала Хибари, не раскрывая рта. Она уже опустила свои бренные когти, пальцы и руки, смиренно ложилась наземь, лишённая плоти, одежды, костлявая, внимала беспокойному пламени и плакала где-то в голове Хибари.Невдалеке послышалась пожарная сирена — пора было уходить. Бросив последний взгляд на догорающий фиолетовым пеплом полутруп, парень быстро скрылся в переулках на другой стороне моста.Через сорок минут, в семь двадцать, Хибари был дома. Родителей не было. По телевидению давали репортаж о крупном пожаре близ ?Моста-убийцы?, как уже очень оригинально прозвали его СМИ. Никто не замечен. Ничего не обнаружено. Всё успешно ликвидировано. Должно быть, баловались соседские дети или курильщики.Он сорвал с себя грязную окровавленную рубашку и очень тщательно вымылся, внимательно рассматривая ссадины и рассечённую кожу: ни намёка на скрюченные пальцы или склизких насекомых. Скупо обработав раны, удовлетворённый, Хибари позволил себе насладиться материнским ужином и зелёным чаем. Но во рту его мешались и давились черви с могильной землёй вместо риса и сладкой моркови. Возможно, это был лучший ужин из тех, что готовила его мать каждый день.Он видел во всём абсурд. Бессмысленные убийства. Бессмысленный пожар. Бессмысленные потери.Придёт ли она за ним завтра?Хибари вдруг почувствовал себя на редкость отвратительно, и в то же время его наполнило абсолютное спокойствие. Она как сорняк: пока не выжжешь дотла, будет преследовать тебя до конца, вить петли вокруг твоей шеи, пускать корни в твою душу.Всю ночь он провёл перед телевизором с DVD за просмотром старых военных фильмов.