Виски (1/1)

Каждую ночь Каллен Бохэннон зверски напивается. Он и сам не может сказать наверняка, зачем он это делает. Раньше, до войны, он особо никогда не налегал на алкоголь, а теперь бы не выпускал бутылку из рук не будь дел поважнее. Однако вечера забиты скукой и тоской, на боковую бы сразу после рабочего дня, да только иного способа уснуть, кроме как упиться до потери сознания не существует: холодная ярость мешает расслабиться. Виски же отлично справляется с тем, что отключает все чувства к черту, рассеивает мелькающие перед взором призраки и дает каплю надежды, что наутро ты все-таки не проснешься — в последнем Каллен видит свои плюсы. Хотя прекрасно понимает: сколько бы ни выпил — не умрет. А это значит только то, что пить можно до бесконечности. Каждое утро одинаково дерьмовое: кишки настойчиво просятся наружу, а голова словно бочка с порохом. Ну и что ж? Даже оглядываться по сторонам не нужно, чтобы понять: таких, как он, здесь достаточно много. Каждый что-то потерял, жизнь их пуста и ничего не осталось, только убивать себя работой и дешевым пойлом. Каллен от них совершенно ничем не отличается. Пожалуй, кроме одного.Каллен выгребает из кармана пачку денег — не смотрит на сумму, — сует их удивленной шлюхе. А после припадает губами к её лбу и замирает, теряя чувство реальности. Он не здесь и целует не шлюху. Девчонка явно растеряна, но понимает. Он уходит. Завтра новый день, а вечером — снова виски... Жизнь продолжается и не стоит на месте.***Трясущимися руками преподобный тянется к бутылке виски. То, что плещется в стеклянном плену, — истина, дарующая ясность ума и помогающая понять суть Бога, божественные намерения, настоящие, а не те, в которых еще недавно Коул был искренне убежден. Все чаще и чаще Коул возвращался к мысли, что прожил он жизнь впустую и ради кого-то несуществующего обрек семью на лишения, в результате чего всё, что от неё, семьи, осталось — дочь-шлюха, играющая в проповедника во всё еще его, Коула, церкви. И больше ничего. Бог того не стоил. Как не стоили, возможно, десятки отнятых жизней, в том числе и им самим, не без помощи Джона Брауна. А был ли Джон Браун прав? Имело ли хоть одно его слово смысл? Если подумать, Коулу уже было всё равно, даже на осознание, что те действия были лишь иным проявлением ненависти. И, в конечном счете, всё сводилось к совершенно противоположной изначальной мысли — жалеть не о чем. В конце концов, этот мир ничто не спасет.Кроме, может быть, виски.***Илам Фергюсон никогда не любил спиртное и считал его отвратительным на вкус, как и никогда не понимал, зачем люди с радостью травят этой дрянью свои уже и без того прогнившие души. Вокруг алкоголя всегда было столько шумихи, что Илам не переставал ей удивляться ни до того, как он начал пить, ни после. В его глазах пьяные люди больше походили на животных, грязный скот, который казался и то более человечным, чем пьяное вдрызг, замызганное, зловонное и орущее непристойности двуногое существо — якобы цивилизованный человек. Он и сам однажды натворил дел спьяну, и с тех пор к виски не прикасался совсем. Позже Илам понимает, что в то время как внешне ты обретаешь форму дикого зверя — внутри идет процесс исцеления, чудодейственное волшебство. Кто-то для этого ходит в церковь и неустанно молится, надеясь получить божью милость и обретая тем самым покой на душе.Виски для тех, от кого Бог отвернулся. Илам чувствует, что злость берет верх, и никакой Бог не в силах избавить его от страданий, наставить на верный путь… Илам не может представить, каким должен быть этот путь. Вся его жизнь — десятки развилок через каждый шаг. Дорога до сумасшествия терниста. Но теперь, кажется, верного пути ему не видать совсем.Илам лежит на крыше вагона и, не моргая, смотрит на палящее солнце. Хочется остаться здесь навсегда и сгореть. От огня, льющего с неба, или от пламени, прожигающего его нутро. Жидкого, из бутылки. Бесконечного дурманящего мозг пламени.Быть может, виски — и есть тот самый верный путь?