38. Красавец Ганконер (1/1)

не обессудьте за коварствокак говорится чем богат ?Трандуил был нетерпелив ночью: мне казалось, что он слишком рано начинает приступ, и я извивалась, стараясь уйти от проникновения.—?Lisse, сладкая, не надо выворачиваться,?— уговоры подкрепились фиксацией,?— я же чувствую, когда тебе больно, и определённый предел не перейду.Умом я это понимала, но ум?— последнее, к чему прислушивалось тело в этой ситуации, и я только зажалась сильнее и упёрлась одной рукой ему в грудь, а другой предупреждающе цапнула. Трандуил фыркнул, и, смеясь, проникновенно предложил:—?Давай, если я буду делать больно тебе, ты будешь делать больно мне?Чуя подвох, тем не менее, предложение оценила, как свежее и интересное, и прекратила попытки вывернуться, взамен бдительно вонзив ногти ему в спину, с мыслью, что как только он доставит малейшее неудобство?— от души полосну. Расслабившись, поняла, что не так уж и не готова, и что лёгкая боль только возбуждает, и что ничего непереносимого не случается. И, совершенно забывшись, здорово исполосовала его. От удовольствия. С утра, глянув на спину лежащего на животе короля, ахнула: не думала, что короткими, маленькими, аккуратно подпиленными ногтями можно натворить такого. Ужас, как я могла! Почему он меня не остановил? Сейчас же будет церемония парадного одевания, и он этой картиной всей придворной клике посветит, да что ж он не полечился-то…—?Лечиться не хочу, приятно чувствовать твоё… неравнодушие,?— ленивым голосом, не открывая глаз.—?Да, я неравнодушна к вашему мужскому обаянию,?— вздохнув, собралась сползти с кровати и пискнула, подминаемая им под себя. —?Там придворные уже, наверное, собрались, вашему величеству пора,?— утренний стояк больно надавил на бедро, и я пыталась поменять позицию на более удобную.—?Ты так старательно думаешь про дистанцию и уважение?— если бы не изодранная в кровь спина, я бы даже поверил) Ты только что нахваливала моё… обаяние, что ж дёргаешься, как будто оно тебе мешает?) Раздвинь ножки, позволь… я быстро, мне хочется.Как он умудряется это делать? Несколько резких неглубоких ударов, и я почувствовала, что он во мне; хотя просто надавливая, не продвинулся бы совсем. Пока я думала, как бы аккуратно отказаться, всё уже случилось, и с мыслей об отказе как-то моментально перешла на всхлипывания.К ночной наспинной росписи добавились утренние старания. Отвела глаза и задумалась о том, что не только на церемонию королевского одевания, но и на завтрак идти стесняюсь, но оно того стоило. Трандуил, накинувший на себя ночную одежду и открывший дверь, не стеснялся ничего и только засмеялся, когда я, увидев, что в соседней комнате его уже ждёт куафер, трусливо порскнула к себе.***После завтрака и урока, я, уже привыкнув добирать сон днём, хотела вернуться в кровать. Вышла подышать на террасу, и, сидя в кресле, с ногами, задранными на столик, на сон грядущий полистывала словарь ругательств на квенья и лениво смотрела, как в потоках воздуха между ветвями дуба кружится какой-то лепесток. Он всё мотылялся и никак не мог приземлиться, вызывая раздражение: когда же упадёт? Почти испугалась, когда показалось, что его притягивает мой взгляд, напряглась, и тут он чуть ли не камнем пошёл вниз и упал за ворот. С недовольством полезла в декольте и собралась выкинуть его, но задержалась, удивлённо рассматривая: на розах в парке бутоны были размером с горошину, а тут бархатистый, почти чёрный лепесток с огромного цветка… из оранжереи, что ли, залетел? Почувствовала, как глаза полезли на лоб: на лепестке проявлялись письмена. Как будто невидимая рука каллиграфическим почерком выводила их. Сияющие серебристые руны, староэльфийский. Какое-то стихотворение. Секунда, и письмена зарябили, превращаясь в менее изысканный, но понятный синдарин:Лишь раз один, как папоротник, яЦвету огнем весенней, пьяной ночью…Приди за мной к лесному средоточью,В заклятый круг, приди, сорви меня!Что за шарада?! Мне ли это предназначалось? И тут вспомнила. Не то чтобы я забыла, чего наобещала Ганконеру, но как-то время не отследила. Лихорадочно посчитала?— точно, сегодня. Какая изысканная открыточка) Интересно, это в традициях?— дамам на лепестках писать? Ой, не люди… хорошо, что озвучки нет с подтанцовкой из бабочек?— я бы, пока поняла бы и вспомнила, сердечный приступ словила бы.Хотя, как вспомню людей — нет, у нас всё гораздо мощнее поставлено. В книжном, где я работала, открытки, естественно, продавались. Особенно меня вымораживали именные. И люди, что их покупали. Один мужик требовал, чтобы ему нашли открытку с надписью ?Тёще Ларисе Ивановне?, да… У одного такого, поадекватнее на вид, я как-то осторожно спросила, зачем ему открытка с именем?— человек же знает, как его зовут? На что получила вполне логичный ответ: ?Да, но так он будет знать, что и я это знаю?. Но это ещё что! Стишки! Помню, как-то безобразно потеряла лицо. А дело было так: одна дама возжелала вот именно у меня получить консультацию, какая из двух открыточек лучше?— со скверно намалёванным апельсином и стихом:?Ты мой яркий апельсинВсе преграды победим?,или с не менее скверно изображённым виноградом за подписью:?Ты мой сладкий виноград,Нет любви нашей преград?.Я старалась, как могла, помочь ей и не расстроить её, а она всё не отставала и требовала анализа этих стишков на предмет их литературности, и это было нелегко?— одновременно приходилось отпихиваться от внутреннего поручика Ржевского, дудевшего в ухо, что наилучшей была бы открытка с огурцом и стишками:?Ты мой сладкий огурец,У тебя…Я не могу, не могу. И тогда не смогла. Не помню, как это вышло, но слегка очнулась, когда уже топала на неё ногами и что-то гневно кричала, брызжа слюной. Сотрудники запихали меня в кабинет и жалостливо попросили отдохнуть. Скандал замяли. И мне, конечно, до сих пор неудобно перед этой ни в чём не виноватой дамой. Но яду мне, яду! ? И ей заодно!Ах да, эльфы светлы и прекрасны (успокаиваясь).И я таки выспалась и наполоскалась в двадцати бассейнах и, нацепив первое попавшееся платье, пошла ужинать. Трандуил был молчалив и холоден, да и мне говорить особо не хотелось. Смешанные чувства: при всём хорошем отношении к Ганконеру, ситуация, в которой я оказалась, не радовала. Нервничалось почему-то, но не настолько, чтобы стремиться избежать ночи вместе. Пусть всё идёт, как идёт. Повздыхала и попросила Мортфлейс проводить к ганконерову дубу?— я там была один раз и дорогу не помнила.Помню, как мы молча шли мимо зацветающих полей белого клевера, с которых налетал душистый ветерок, и в сумерках поздней весны уже появлялись огромные эльфийские бражники. У подножия дуба Мортфлейс кивком попрощалась (какая восхитительно молчаливая женщина!), и я с ностальгией вспомнила, что в прошлый раз она появилась вовремя, и я избежала близкого знакомства с Ганконером. Сегодня будет не так, и что-то во мне сопротивлялось этому. Женщина по природе своей не слишком заинтересована… в расширении клуба допущенных к телу. Как там, у Бродского:?Число твоих любовников, Мари,превысило собою цифру три,четыре, десять, двадцать, двадцать пять.Нет для короны большего урона,чем с кем-нибудь случайно переспать?.В Средиземье?— третий. В одном анекдотике гостя усиленно угощали пирожными, и, когда он сказал, что и так три съел, хозяйка любезно уточнила, что не три, а семь, но кто же считает!Ну, и богине любви нечего любовников считать?— я перестала мяться у подножия и вошла.Какое огромное старое дупло! Задрала голову, поражённо глядя на подсвеченную лесенку, скелетом доисторического боа-констриктора увивающуюся вверх, и получила в глаз немножко трухи. Тихо ругаясь, поднималась, пытаясь выцарапать её из глаза?— и, как-то, пока ползла, совершенно перестала переживать, и только радовалась тому, что увижу соловья.***Он сидел за письменным столом, и роскошные ресницы тенями лежали на бледных щеках. Ждал и услышал, когда я тихо вошла, но глаз не поднял:—?Блодьювидд, прости. Дай мне минуту, я допишу,?— и продолжил.—?Не торопись, пожалуйста.Я с любопытством оглядывалась. Круглая комната, стены?— необработанный этот самый дуб; круглое окошко, в котором видна пуща; камин, с реющей саламандрой, коврики и подушки перед ним. Книжные шкафы, такое ощущение, что из этих дубовых стен и выросшие: не совсем правильной формы, скруглённые, с неровными полками?— набитые гримуарами… книжный мальчик, но не шпак, да?) Двери в соседнюю комнату открывать не стала, постеснялась; и неизвестно к тому же, что там сидит, какие домашние зверушки могут быть у страшного колдуна.Ганконер тем временем закончил и неслышно подошёл. Почувствовав движение воздуха, обернулась: он протягивал круглую чашку очень древнего вида, из какого-то неровного корня. Не тот роскошный золотой кубок, в который цедил кровь для демоницы. Но то, что плескалось в чашке, было черно, как кровь и немного пахло ею и не пойми чем ещё. С подозрением присмотрелась, но постеснялась уточнить, что это и зачем. Может, тоже чего намешано для расслабления: кто знает, что там с размерами. Я как-то далека от того, чтобы на живого человека (ах, простите, эльфа) смотреть и пытаться через одежду оценить… это, и всегда мне смешны были разговоры девочек на тему определения заранее. Не покажись мне король в купальнях в чём мать родила, совратил бы гораздо легче, наверное)Ой, о чём только не говорят дамы на посиделках, в раздевалках спортивных клубов и во время шопинга! Анекдотик про Ржевского, накануне девичника Наташи Ростовой спрятавшегося в шкафу, всю ночь слушавшего про девичьи надежды и чаяния и к утру умершего от стыда?— жизненный) Но я почему-то об этом не думаю заранее, и только сейчас, задумавшись, кружечку взяла и выпила. Напиток правда отдавал кровью?— и неведомыми растениями. Я на вкус ни одно не опознала. Открыла рот поинтересоваться, что это было и не вырастет ли у меня хвост, но спросила, смутившись, почему-то совсем другое:—?Что ты писал?—?Завещание, богиня.—?Зачем? —?я исполнилась подозрений.—?Завтра утром традиция перестанет меня защищать, а королю очень хочется убить,?— спокойно ответил Ганконер.—?О нет, я узнавала: ссылка обратно в Линдон, так же, как и принцу.Меня этот вопрос нешуточно беспокоил, и король сквозь зубы пообещал мне жизнь Ганконера и дал слово отправить его в Линдон живым и здоровым. С тем, что мы более никогда не увидимся. Я тогда поняла, что да, убить ему хотелось, но жизнь соловья он мне подарил потому, что я просила. И я высоко оценила этот подарок и что король наступил, так сказать, на горло собственной песне.Приятно было, что он сразу не набрасывается, а говорит со мной, и я расслабилась и оживлённо принялась болтать, выспрашивая про эльфийскую юстицию. Эльфы интересно живут: деньги местные не чеканятся вообще, хотя человеческие имеются в большом количестве, но для торговли с людьми же. Между собой эльфы деньгами не пользуются, у них почти коммунизм?— от каждого по способности, каждому по потребности. Вплоть до того, что даже камушки из сокровищницы Трандуил иногда раздаёт просто так?— делится. И при этом, конечно, у большинства за тысячи-то лет накапливается добра всякого, так что завещания есть, и волю умершего исполняют неукоснительно. То есть, частная собственность имеется и уважается, но делятся между собой эльфы запросто. Имуществом. Ссоры из-за этого не возникают практически. Ссорятся из-за неутолённого честолюбия; из-за магических раритетов, уникальной ювелирки. И из-за баб, конечно. Ганконер здорово короля уел.Мы чудесно сидели у камина; я болтала о пустом и исподтишка любовалась, но где-то через час начала удивляться его бездействию. С моим предыдущим опытом это вязалось крайне мало. Решительности персонажу не занимать?— я, честно говоря, думала, что он вообще со мной разговаривать не будет. Как принц, только ещё хуже. Потому, что ночь коротка, и за неё заплачено многим и многим. И другой не будет.Мне хотелось запустить пальцы в его шелковистую гриву и почувствовать, как у него сбивается дыхание, и узнать, как это будет, когда он поцелует меня, и я слегка поёрзывала, но Ганконер вёл себя так, как будто ни о чём таком не думал. А спросить я стеснялась?— вдруг переволновался и просто не может, так мои вопросы его ещё больше расстроят.Впрочем, тот всё понимал и без вопросов:—?Блодьювидд, не удивляйся так… У меня всё хорошо с мужской силой, и я хочу тебя. Но не так, не на раз. Насовсем, чтобы никто не мог отнять,?— и, жестом отметая недоуменное возражение, готовое сорваться,?— это возможно.И, поднимая прекрасные глаза:—?Просто влюбись в меня сегодня,?— и, снова отметая возражения,?— в меня влюблялись… —?смутившись,?— часто.Тут я не выдержала:—?Сколько их было, умерших от любви к тебе?—?Много,?— безучастно ответил Ганконер,?— хорошо помню только первую. Я скитался, и был полумёртв от голода, природа которого была непонятна мне, и встретил её. Деревенская девочка, пожалевшая путника, давшая напиться и влюбившаяся сразу, с первого взгляда. Я тоже почти влюбился, и у нас всё случилось?— сразу же. Я наконец почувствовал себя сытым и счастливым, и уснул у неё на груди. Когда проснулся, она уже похолодела. Я тогда даже не понял, что это я. Горевал, едва руки на себя не наложил, но не наложил. А потом их было много.Помолчал и с горечью добавил:—?Думаешь, это ответ мира на то, как я жил? Да, очень больно.И глянул с надеждой:—?Но богиня, ты не дикий орчонок, которым я был тогда, ты милосердна… по крайней мере, в этом своём воплощении.Я опустила глаза, подумав, что не властна над чувством, но не захотела сказать Ганконеру?— зачем, он и так всё знает, просто тешит себя надеждой.—?Не горюй, Блодьювидд, всё будет, как будет. Что я мог?— я сделал, и даже больше. И ни о чём не жалею. Не жалей и ты. Просто посиди со мной у огня сегодня. Может, к утру ты влюбишься, ничего нельзя знать заранее. Мне очень хочется лечь с тобой, но сейчас нельзя.Пока я огорошенно пыталась сообразить, почему, он достал флейту, и всю ночь то играл, то разговаривал о разном, но к этому вопросу вернуться отказался категорически.Так я его и запомнила — прекрасное лицо в огненных отсветах, странное сочетание мятежности и лукавства — и чудовищной затаённой боли.***К утру я ощущала себя разбитой и несчастливой его несчастьем. Естественно, не влюбившейся. Но жалеющей, что он меня так и не тронул. Чувствуя озноб и ломоту в теле, пересохшими губами попрощалась, но он покачал головой:—?Я спущусь с тобой.Удивилась. Его, конечно, выкинут из Эрин Ласгалена, но не прямо же сейчас… ему, кажется, ещё хуже, чем мне. Но господи, какой красивый! Глядя на него у подножия дуба, собиралась с духом, чтобы попрощаться?— я его больше никогда не увижу. Ганконер молчал. И тут наше молчание было прервано тягучим насмешливым:—?Что, отдал всё, включая жизнь, и даже не поцеловал?Встревоженно обернулась?— невдалеке, по колено в утреннем тумане, на поляне с зацветающими ландышами стоял Трандуил. Непривычно было видеть его без побрякушек, с волосами, гладко убранными в конский хвост. И с короткой деревянной дубинкой, которой он похлопывал по ноге, как будто в такт мыслям. Насторожённо уставилась на Ганконера?— для того присутствие короля чем-то неожиданным не было. Они, я бы сказала, с эдаким пониманием друг на друга смотрели. Ганконер встряхнулся и медленно, как будто пробуя слова на вкус, сказал:— Точно, даже не поцеловал.Дальнейшее я ощутила, как налетевший вихрь. Распахнула глаза, когда он смял меня в объятиях так, что кости хрустнули, и впился в губы раскалёнными губами, и тут же поцелуй стал щемяще нежным. Всё случилось за секунду?— он сразу оторвался, слегка оттолкнул, и вот я видела уже его спину?— Ганконер шёл к ожидающему Трандуилу.Впадая в ярость, крикнула:—?Ты обещал!!!—?Блодьювидд, он посмел попытаться околдовать тебя. Это смерть. Я не думал, что на такое можно решиться, просто подстраховался на всякий случай.—?Я не околдована. Мы просто разговаривали, ничего больше.Трандуил, сухо усмехнувшись, проронил:—?Вот и это тоже… —?и, с насмешливым сочувствием и с пониманием,?— травками поил, да?Я молчала. Трандуил, уже сквозь зубы:—?На флейте играл?! —?и с исказившимся от гнева лицом яростно вскинул руку в мою сторону.Услышала некий потусторонний хлопок, как от сильного перепада давления, и поняла, что до этого слышала звуки, как сквозь слой ваты, а смотрела, как сквозь толстое мутное стекло, и сейчас ко мне вернулись нормальные слух и зрение. И очень странную вещь увидела: я была как будто в шаре из изморози… как вот на стекле узоры бывают, только эти сплетались в воздухе, и от движения Трандуила шар разбился. Пока изумлённо смотрела, не в силах понять?— узоры снова начали сплетать шар вокруг меня, одновременно становясь невидимыми.Глянув на окаменевшего Ганконера, уже стоявшего вполоборота ко мне на полянке, лицом к Трандуилу, поняла, что он имел в виду, когда говорил, что я могу влюбиться, и что он всё, что мог, сделал.Быстро сказала:—?У него не получилось, и я не имею никаких претензий.—?Я имею!!! —?гулкий, скорее животный, рёв эхом отдался в лесу, и я увидела другого Трандуила. В детстве только так пугалась, когда охотничий пёс, всегда добрый и улыбчивый по отношению к детям, окрысился на чужого. Вот и король?— на его лицо было страшно смотреть.Они стояли друг напротив друга, Трандуил ругался, и синдарин щедро разбавлялся квенья. Чтение словаря не прошло даром, я узнавала отдельные выражения: ?жидкая кровь?, ?оркский недопёсок?, ?мелькорово отродье? и тому подобное.Ганконер, ставший похожим на очень красивого и очень страшного демона, прошипел:—?Она спала рядом со мной, я ловил её дыхание… неужто ты думал, что не рискну и уступлю без боя?Трандуил, вдруг почему-то успокоившись, с огорчением ответил:—?Не думал… но надеялся,?— и, почти спокойно,?— я сожалею.Добавил, неуловимо расслабляясь:—?Что, всё в заклятие вбухал, ничего для боя не оставил? Ты же не можешь сражаться.Ганконер, тоже разом расслабившись, с таким же пониманием кивнул:—?Да. Мне тоже жаль. Не тяни.С ужасом увидела, как Ганконер падает, поражённый каким-то заклинанием, и Трандуил быстро подходит к нему, замахиваясь дубинкой?— чтобы раскроить голову.—?Нет!!! —?не знаю как, но успела вперёд и заслонила собой,?— умоляю, ваше величество, отправьте его в изгнание, но сохраните жизнь!—?Отойди, Блодьювидд, он всё равно не жилец. Его будут судить за святотатство и мучительно казнят.Он попытался обойти с другой стороны, но я поворачивалась, закрывая лежащего Ганконера собой и очень искренне думала, что если Трандуил убьёт его на моих глазах, я больше никогда не посмотрю на короля, как на мужчину. Просто не смогу.Это остановило кружащую смерть.—?Блодьювидд, ты оказала ему плохую услугу. Лучше бы он умер сейчас, быстро и без боли,?— Трандуил опустил дубинку и повёл рукой. Бездыханное тело тут же было опутано лианами,?— и его заклятие, основанное на крови, тоже спало бы прямо сейчас. Что ж, пусть будет суд.***Что касается эльфийского суда?— меня туда не позвали, хоть я и была потерпевшей. Судили быстро, приговорили к мучительной казни, и отец Ганконера, как мне рассказала Силакуи, настаивал на наиболее мучительной.Помню эти несколько часов, как унизительные бесплодные попытки вымолить жизнь Ганконеру?— у короля, у Рутрира, у Силакуи, у кого угодно. Смотрели с сочувствием, извинялись, что среди эльфов, оказывается, бывают такие негодяи и добавляли утешающе, что вот-де, я околдована, и со смертью злодея спадут чары.Оказывается, в пуще есть специальная тюрьма для чародеев, куда бросили связанного по рукам и ногам шамана. Меня туда не впустили, и стража, сквозь которую я пыталась пройти, смотрела с таким же сочувствием и так же уверяла, что, когда шаман умрёт, я тут же выздоровею.Казнь была назначена на утро, и вечером, когда Трандуил, не дождавшись меня у себя, пришёл сам, я, не желавшая никаких утешений, снова начала умолять о снисхождении. Бесполезно. Впадая в тяжёлое отчаяние, представила себе, как услышу завтра пронзительные звуки флейты и крики Ганконера. Если сказано, что казнь мучительная?— значит, она будет действительно страшной. Эльфы знают толк в радостях тела и в причинении ему мук. Я уже горевала, что не дала убить его раньше.—?А’maelamin, ты не услышишь… спи, когда проснёшься, всё будет кончено,?— я увидела, как король протягивает в мою сторону руку, желая усыпить.Попыталась сопротивляться и страшно удивилась, что осталась в сознании, не уснула. С мрачным торжеством зло подумала: ?Что, не каждый раз получается? Случается и обосраться?!??— и была поражена, как резко король спал с лица и тут же исчез, только подол взметнулся. Тоже выскочила из комнаты?— дворец потихоньку наполнялся тревожными факелами и беготнёй. Что-то случилось.***Трандуил вернулся через несколько часов и молча усыпил, и на этот раз я упала, как подкошенная.Только на следующий день узнала, что случилось, от Силакуи. Ганконер каким-то образом смог совершить попытку побега из этой навороченной темницы для магиков, что и послужило причиной неудачного заклинания короля — при сильной творящейся рядом волшбе такое возможно. При попытке побега он погиб. Тела не нашли. Когда я с надеждой посмотрела на неё, Силакуи покачала головой:—?Нет, деточка. Там всё в крови было. Он погиб. Но как воин, да воссияют для него чертоги Мандоса!Трандуил только сухо сказал, что Ганконер сбежал. И я поняла, что сам он верит, что тот погиб, а мне позволяет заблуждаться, если я хочу, чтобы не расстраивалась и была в сносном настроении. Нехорошо огорчать богиню.А я и правда верила, что он сбежал, и порадовалась за него. Было бы невыносимо думать, что такое ужасное чудесное существо погибло. Пусть живёт?— где-нибудь там, и будет счастлив. А что не действовавшее на меня, но имевшееся заклятие на крови исчезло, а исчезнуть должно было только со смертью Ганконера — об этом я в тот момент почему-то не думала.