Воспоминание 4. Продолжение каникул в Риме. (1/1)

-Жаба, а ну, пошевеливайся! Сам же ныл: хочу на Колизей посмотреть, на Колизей! Вот он, смотри, только быстрее. Нечего нам на улице среди бела дня светиться,- ругался семпай, наблюдая, как я осторожно прикасаюсь к древним развалинам, изредка щелкая затвором фотоаппарата.Если честно, Колизей похож на песочницу, большую-большую и вытесанную из приятного на ощупь камня. В широких темных проходах памятника было свежои прохладно, несмотря на жару снаружи, под ногами скрипел мелкий песок.Помнится, в детстве я слышал, что если в таких коридорах завыть громким замогильным голосом, то никогда больше заговорить не сможешь. Легенда конечно, но я старался идти как можно тише.Сфотографировав Колизей на прощанье, и помахав ему рукой, я отправился вслед за Бельфегором. Мы прошлись по старинным паркам, осмотрели диковинные скульптуры, высеченные так искусно, что если долго всматриваться в каменные фигуры, то начинало казаться, что они моргают. Так, через два часа интенсивной прогулки мы вышли на красивую каменную набережную Тибра, посмотреть на лениво плывущие пестрые лодочки.- Мама, я не хочу возвращаться в Нью-Йорк! Я хочу остаться здесь, с папой!- голосил какой-то шестилетний карапуз, гулявший вместе с матерью чуть поодаль от нас. Из его светлых голубых глаз все время капали слезы, которые он утирал полосатым рукавом красно-белой кофты, а за собой по пыльной дороге мальчишка волочил плюшевого зайку.- Ты прекрасно знаешь, что это невозможно, - как можно тише говорила высокая стройная женщина, его мать, - Мы с папой вместе больше не живем. Скоро в Нью-Йорке у тебя будет новый папа, красивый дом, с детской площадкой, большая комната, много новых игрушек.- А я хочу старого папу! И старые игрушки. И остаться здесь!!! - упорно настаивал на своем малыш.Смотря на это странное семейство: холодные стальные глаза матери, в которых не было ни капли жалости, печальное кукольное личико малыша, я невольно вспомнил свое собственное детство. Скажу честно, его нельзя назвать веселым, а тем более счастливым. Просто в какой-то момент я понял, что оказался никому не нужен, обо мне все забыли, будто я превратился в старую никому не нужную игрушку.Но жаловаться было некому. Мои родители круглыми сутками пропадали на работе, я лишь смутно помню те моменты, когда мы были вместе. Бабушка, у которой я жил была истеричной, испорченной женщиной, окруженной ореолом славы, богатства и денег. Порой мне даже казалось, что она – старый музейный экспонат, настолько хрупкий, что одно дуновение ветерка, и он обратится в пыль. Приставленные ко мне няньки были похожи на вечно улыбающихся кукол Барби, даже если бы я им нагрубил, кинул бы в них книгу, или спрыгнул бы из окна, с этих фальшивых лиц никогда бы не исчезла эта глупая улыбка…- Фран? Ты в порядке? – семпай тряс меня за руку, обеспокоенно оглядывая меня с головы до ног.- Да, все хорошо, просто я кое-что вспомнил.- Ясно. Нам пора возвращаться, завтра мы улетаем.- Хорошо, только сейчас, мне нужно сделать одно дело.Я метнулся по тенистой аллее, медленно уходящей от реки в парк. Малыш заметно отстал от мамы и сейчас лениво плелся по дорожке, громко хлюпая носом.- Эй, мальчик, - окликнул я его. Мне хотелось дать ему что-нибудь, но ни конфет, ни книжек я с собой никогда не носил. Порывшись с карманах, я выудил горстку мелочи и суну ее в кулак малышу, - Купи себе мороженого,- коротко отчеканил я.

Малыш сразу же просиял, схватил подарок, и, крякнув что-то на подобии ?Спасибо?, припустил по каменной дорожке. В тот момент, словно частичка детской улыбки осталась у меня, я так же легко и весело побежал за Бельфегором…Наступило утро, и нам пришла пора возвращаться обратно. Нежно пригревало солнышко, а лимузин, в котором мы ехали тихо шуршал колесами по пыльному сухому асфальту. Семпай ругался на все: на нерасторопного водителя, работников аэропорта, суетливых стюардесс, соседних пассажиров. А в моей душе поселилось невообразимое спокойствие, бесконечное, словно океан, с перспективой остаться там на долгое время.