Chapter 6. (1/1)

28.Перво-наперво я желаю прояснить, чтобы у вас сложилось верное представление, благородные судьи, невольные наблюдатели моего чистосердечного признания – я не держал зла на Криденса, скорее уж на себя. Личные амбиции затмили учтивость. Пусть во мне и жило желание оберегать моего мальчика, однако я и помыслить не мог о том, чтобы расстаться с ним, даже если бы так было лучше для него. Во мне не угасала любовь к жившему в сердце образу, и я мирился с нашими разногласиями и сложностями, желая лишь быть рядом с ним, не отпускать от себя любой ценой, чего бы мне это ни стоило. Признаю, что я преследовал свою корысть, пытаясь привязать к себе Криденса, даже не задумываясь – хотел ли этого он. Мной принимались за чистую монету его игривый флирт и настойчивое соблазнение, что я, окрыленный, заглотил наживку, ни одной минуты не сомневаясь, что это была мне награда за годы душевной боли, и Криденс примет меня. Разве могло быть иначе? О, как я заблуждался! Я готов был на все ради него, чтобы только жить им, дышать им, обожать и видеть ответную реакцию на свои настырные ухаживания.Грейвс Смятенный оказался в западне, неспособный расстаться с прошлым, отпустить его, чтобы начать жизнь заново, посвятив всего себя недостижимой цели, без которой отныне не видел своего существования.29.Когда время перевалило за полдень, мы вновь выехали на трассу, рассчитывая к вечеру оказаться в Лас-Вегасе, где я надеялся задержаться, а во время пути убедить Криденса, что нет веской причины торопиться в Калифорнию. Около двух недель поездки порядком измотали меня, и на наши разногласия в пути совершенно не оставалось сил.В дороге Криденс был молчаливым и размаявшимся, что я списывал на знойное послеполуденное время. На подъезде к городу мы остановились с ним у автозаправочной станции, и я отлучился в магазин, чтобы купить нам ледяной воды, поскольку жара в пустынном Невадском штате стояла поистине изматывающая. Солнце било почти строго в лобовое стекло, удушающе прогревая салон Седана – мы ехали с опущенными окнами, надеясь впустить ветер, который бы холодил пот на наших взмокших телах.Невольно я вспоминал, как проводили мы жаркие июньские полдни в патио, пока Криденс возился с цветами. Расположившись в шезлонге, я делал в блокноте неумелые наброски сада, окружившего моего мальчика, и мы фальшиво и разноголосо напевали песни. Была одна, про обычного паренька*, я помню ее как сейчас. Там было что-то вроде:Жил-был парень молодойС удивительной, восторженной душой.Он много в жизни повидал,Странствуя по дальним краям.Застенчивый и милый парень,Но был он мудр не по годам.Однажды насСвела судьба,И мы болтали по душам,И он раскрыл мне глаза,Научил меня, как жить:?Что нет большей радости на земле,Чем быть любимым и любить?.Мне хотелось ассоциировать эту песню с собой, хоть я и понимал, что был безнадежно глуп для того парня, однако эту мудрость уяснил. И возвращаюсь мысленно к ней и по сей день.Ожидая в очереди рядом со стойкой прессы, я решил прихватить с собой журнал. Если уж не чтобы читать, то его можно бы было прекрасно использовать в качестве веера, ибо карта, которой Криденс лениво обмахивался в пути, уже совсем измочалилась по краям. Я успел заскучать, пока покупательница-латиноамериканка (назовем ее миссис Эспозито) спровоцировала возникновение очереди, и от скуки я решился этот самый журнал открыть. К моему великому удивлению, пролистав с добрый десяток страниц, я приметил знакомую фамилию. Криденс говорил об этом человеке, когда мы останавливались в нашу первую ночь в городке Фаррелл. Геллерт Гриндевальд. Немец, судя по имени. Однако Криденс ошибся, в статье было четко указано, что он продюсер, а не режиссер. Эту статейку про голливудские достижения не сопровождало фото, и все же я неплохо запомнил его в тот вечер – блондин с усами майского жука. Впрочем, в статейке не было ничего примечательного, кроме того, что он работает на киностудию Warner Brothers и собирается заняться серией фильмов в сотрудничестве с Горацием Слизнортом (на этот раз режиссером, очевидно).Когда так называемая миссис Эспозито расплатилась за свои покупки, и наша очередь продвинулась вперед, я, зажав подмышкой две бутылки ледяной содовой, увидел в окне наш Седан и высунувшегося из машины Криденса. Он о чем-то переговаривался с водителем черного Мерседеса, похожего на тот, что пронесся мимо меня вчера. Сердце болезненно кольнуло – не столько ревностью, сколько осознанием того, что мой мальчик, будучи весь день равнодушным, вдруг взялся оживленно переговариваться с кем-то. Я наблюдал, как он живо жестикулировал руками (как делал это прежде, взбудораженный увлекшей его мыслью), переминался с ноги на ногу, задумчиво водил плечами, когда его охватывали житейские сомнения. Мне удалось за время нашего общения неплохо изучить язык его тела, и оттого я чуть было не поддался желанию оставить свои покупки в магазине, чтоб выбежать на улицу и лично посмотреть в глаза тому, с кем шла беседа. Однако мне с большим трудом удалось сдержаться, и я смиренно ждал, пока подойдет моя очередь, чтоб после поспешить назад к машине.Выйдя на автозаправочную площадку, я недовольно стиснул в кулаке журнал, но, как и предполагалось, Мерседес уже уехал.?С кем ты разговаривал?? — спросил я невозмутимо, сев за руль, и передал Криденсу холодный лимонад. Он живо скрутил пробку и присосался жадно к покрывшейся испариной бутылке.?Ни с кем, — он не выказал ни малейшего удивления. — Обычный проезжий. Он спрашивал карту?.В ответ я показательно нахмурился, едва ли не швырнув журнал на заднее сидение, и завел мотор.?И этот господин не смог догадаться купить карту, хотя и разъезжает на дорогой машине???Возможно, он не хотел выходить на улицу. Сегодня такое пекло?.Больше я уже ничего не желал спрашивать, рассудив, что Криденс все же не простил мне вчерашний разговор на трассе, и оттого сегодня ерничал передо мною, желая показать характер.Мы не поднимали тему нашего физического сближения, да и куда там было? Я с возмущеньем пялился вперед, пока мальчишка, выудив тот самый журнал с заднего сидения, листал страницы, не вчитываясь ни во что, а попросту смотрел картинки. В подобной гнетущей обстановке мы и въехали в Лас-Вегас – столицу развлечений. Сразу по прибытию я не решился углубляться в город, надеясь, что в Криденсе взыграет любопытство, и он решится сам просить меня, чтоб осмотреться. По крайней мере, это место заслуживало особого внимания как средоточие шумной, веселой и в чем-то даже разгульной жизни, что не могло не увлечь молодого человека шестнадцати лет. К тому же беспокойство за здоровье Криденса ни на минуту не отпускало меня, и я надеялся сводить моего мальчика к местному доктору, чтоб тот заверил нас в его стабильном состоянии, либо же предпринял какие-то меры.Я не был знатоком медицинских вопросов, а изучить причины, симптомы и вероятные последствия болезни банальнейшим образом просто не нашел возможностей, поскольку мы все это время провели в дороге, и шансов на посещение библиотек не было. Однако стоило лишь мне перевести наш однобокий разговор в подобное русло, как Криденс помрачнел, скосив каштановые глаза в мою сторону. Факт, что приключение наше складывалось до сей поры достаточно успешно в этом плане, только укреплял моего мальчика в его противоборстве. Но все же врожденное упрямство не позволяло мне отступить.В Криденсе что-то неуловимо изменилось (во всяком случае, на тот момент мне так казалось, хотя я до конца не понимал причину). А впрочем, то могли мои быть подозренья, и я по-прежнему взволнован был прошедшей ночью. Но тем не менее Криденс насторожен был, и тот момент, когда решился я озвучить свое видение на вещи, стал переломным.?Предвкушаешь возможность провести время в Лас-Вегасе?? — спросил я, решив начать издалека, чтоб плавно подойти к своим тревогам.?О да, я грежу тем моментом, когда мы остановимся в гостинице, сбежав подальше с этого пекла, и я смогу забраться в душ?, — ответил он мне, лениво приоткрыв глаза, и улыбнулся – мечтательно и нежно. Но у меня закралось подозрение, что жест этот был адресован не мне, а его мыслям.?Устал???Немного?.?Как ты себя чувствуешь??Криденс не ответил, лишь пожал плечами.?Ты говорил, что когда мы окажемся на западе, то согласен посетить врача?.?Но мы еще ведь не достигли конечной цели?.Он нахмурился, и мне показалось, что я слишком тороплюсь, и надо бы к вопросу было мягче подойти, но я никогда не славился тактом и намеками.?Все верно. Но мы могли бы задержаться. Когда я путешествовал, то проскочил Лас-Вегас слишком быстро?.?Хочешь наведаться в казино?? — усмехнулся Криденс, и на секунду я прикрыл от облегчения глаза, вдруг остро осознав, как успел соскучиться по его голосу, усмешкам и легкому подтруниванию.?Финансы нам не позволяют этого?.?А доктора, значит, позволяют?? — он фыркнул.?На твое здоровье мне не жалко денег?.Я улыбнулся, чтобы внушить себе спокойствие. С нашего вчерашнего разговора все больше мне начинало предоставляться, что я утрачиваю авторитет в его глазах.К моему великому удивлению Криденс уступил, однако я ощущал его настороженность. В те моменты, когда я следил за дорогой, то невольно подмечал, что он за мною наблюдает. Он так же, как и я смотрел вперед, но вот его глаза косили в сторону, а я косился на него, но лишь на доли секунд, чтоб он меня не раскусил.Все это было странно, я никогда не замечал за ним такого поведения, но без достаточных улик об этом спрашивать казалось глупо. Однако вечером, когда мы с ним уже облюбовали номер (просторный и двухместный по настоянию моего мальчика ?чтобы не вызвать подозрений?), и Криденс, как и обещал, на добрых полчаса меня покинул, скрывшись в ванной, я дал себе волю всласть порассуждать. Но, так или иначе, мои мысли приводили к тупику, и я не мог понять, чем вызвал недовольство помимо нашей ссоры и разговора о болезни. Ни разу Криденс с Мэри Лу мне не давали повода задуматься о том, что было что-то не в порядке, и над семьей их висит подобное несчастье. Конечно же, к чему бы было посвящать в подобные откровения простого квартиранта? К тому же в доме почти всегда присутствовала Частити, знавшая (в этом я ни минуты не сомневался) секрет Бэрбоунов.Мог ли кто подумать, что обстоятельства повернутся подобным образом? Что совершенно несведущий Грейвс окажется единственным, на ком будет лежать ответственность?Тут Криденс появился, застыв в дверном проеме и прерывая мой путаный внутренний диалог с самим собой. Он был прекрасен как никогда ранее, и я превосходно запомнил его в тот момент. Очаровательная родинка на склоне носа, чуть опущенные в усталости веки, но неизменно внимательные глаза не выказывали и доли утомленности, а раскрасневшиеся от горячей воды губы блестели влажной мягкостью. Мокрые слегка отросшие волосы он зачесал назад пятерней, а распаренное горячее тело от меня скрывал гостиничный халат, болезненно белый, но чистый и уютный. Украдкой я взглянул, отвлекшись от блокнота, просматривая свои нелепые эскизы. Мой дневник все это время лежал надежно спрятанный в глубинах чемодана, что если убрать все вещи, обнажив его нутро, то не сразу заприметишь потайной кармашек, где тот был спрятан.?У меня к тебе вопрос?, — сказал мне Криденс, не сдвигаясь с места. В груди моей мигом заворочалась тревога от твердых и решительных интонаций в его голосе. Я жестом предложил присесть, но он лишь покачал своей прекрасной головой.?Скажи мне, — продолжил Криденс, смотря в мои глаза, — как умерла моя мать на самом деле?.Я сей же час напрягся, однако своего волнения не показал, сведя лишь черные густые брови к переносице, и вопросительно и недоуменно посмотрел в ответ, как будто принимая вызов.?Я рассказал тебе все, что знал. И Частити наверняка поведала тебе известную ей версию?.?Она основана на твоих словах?.Мне не хотелось изобличать все факты, что касались того дня, мой терпеливый зритель, хотя сейчас я понимаю, что ничего преступного бы не было в том, скажи я то, как было все на самом деле. Ведь в сущности разве Криденс бы не понял, узнай он об откровениях моих, записанных в чернилах? Ведь он сам оказался виновником того, что мы действительно сошлись. И все же, все же... В тот момент мне было совестно и не хотелось бросить на себя пусть даже малую тень причастности к смерти покойной моей хозяйки.?Однако мне нетрудно повторить, — сказал я, вложив в свой тон всю имевшуюся во мне уверенность. — Сперва я вышел на прогулку поутру, потом вернулся в дом, где и застал твою матушку в гостиной. Затем же я ушел наверх, чтобы переодеться, и после, когда спустился вниз ответил на звонок. Тогда-то ваш сосед мистер Йейтс и сообщил мне о трагедии. Я выскочил в гостиную проверить, и убедился, что та была пуста. А после, совладав с собой, я вышел на крыльцо, где развернулась паника?.?Все это мне известно, — он недовольно помахал рукой, как будто я желал сбить его с мысли. — Однако... почему она пошла на улицу???Откуда же могу я это знать???Ты был в доме, Персиваль?.?Она мне ничего не говорила?.Мои слова звучали чересчур по-детски, как оправдание ?это был не я?, но я оказался не подготовлен, не представлял, как мог бы убедить его.Явно не убежденный моими словами, однако не желавший боле возражать, мой мальчик все же прошел в комнату и лег поверх покрывала на кровать.?Ты все еще намерен отвести меня к врачу??Он покосился на меня, лениво приоткрыв глаза, и я сглотнул ком в горле.?Да, это принесло бы мне успокоение. Как, полагаю, и тебе?.?Отлично?, — только лишь ответил он.30.К обеду следующего дня я нашел клинику, пришедшуюся мне по вкусу, что оказалось не так просто, поскольку не везде могли бы нам помочь с подобной ситуацией, однако я сыскал врача, который в этом разбирался. Он представился Ньютоном Скамандером и вкратце объяснил по телефону возможные прогнозы, а также то, что Криденсу необходимо время от времени делать переливания цельной крови, чтобы облегчить ситуацию.Что же... Криденс мне этого не объяснял, однако я своим умом уже пришел к такому выводу, учитывая все имевшиеся предо мною факты от пребывания Хобокене.Мой мальчик неохотно уступил, и мы со Скамандером условились, что завтра с Криденсом посетим его. Mon cher не питал оптимистичных чувств о том, чтоб оказаться вновь в палате. Возможно, одной из причин служило то, что в прошлый раз, когда его выписывали, я сообщил о смерти матери, и ему было больно вновь все это пережить. В знак успокоения я обещал, что буду рядом во время его нахождения в больнице.В ту ночь мы с ним легли раздельно – мой мальчик сказался утомленным, к тому же преисполнен был неведения от завтрашнего дня. Он попросил рассказать ему историй перед сном, и я решил поведать об Ирландии все то, что помнил с детства: красоты Дублина, зеленые поля, старинные парки, академия для мальчиков, где я учился, намерено не помянув об Эзре. Я говорил в тот вечер о семье: родителях, сестрах и брате, рассказывал ему о них, воскрешая в памяти события своего отрочества. Он слушал, затаив дыхание, с печальной грустью смотря перед собой, и поздно спохватившись, я предположил, что тема родственников выбрана напрасно, ведь рана на душе от потери матери была еще свежа.?Ты бы поехал к ним, если меня не станет?? — спросил он сонным голосом, уткнув лицо в подушку, и оттого звучал приглушенно и едва слышно. Но, несмотря на мягкость интонаций, его слова пронзили мое сердце острыми скальпелем – порывисто и точно, почти что безболезненно, и тут же рана стала наполняться кровью стремительно и быстро.?Ты можешь ехать со мной хоть через неделю?, — напомнил я, и Криденс шумно выдохнул в перину.?Я говорю о том, когда умру?, — продолжил он настаивать.?Не говори о том, когда умрешь, — я попросил его, переплетая наши пальцы. Все это время, что он лежал, я просидел на краешке его кровати, держа ладонь моего мальчика в своей руке, поглаживая кожу подушечками пальцев. — Когда-нибудь и я умру?.?Но не так скоро?, — беззлобно усмехнулся Криденс, засыпая. Хочу отметить, что сам почти уж мертв был, лишь слыша о подобном, но неуместным счел его подвергнуть столь невежественной патетике.Поцеловав его в прохладный лоб, я перебрался на свою постель и еще долго мучился без сна, мечтая лишь о том, чтобы Скамандер объявил, что много лет назад диагноз был неправильно поставлен, и с моим мальчиком все будет хорошо, он будет жить и радоваться миру, покуда сам я не состарюсь. Когда же возраст и подагра заставят меня прозябать в кресле дни напролет, а мальчик мой (на тот момент уже мужчина) будет все также бодр и светел, мы поселились бы где-нибудь на ранчо. Конечно там, где круглый год тепло. Он выводил меня бы на крыльцо, устраивая в качалке вместе с пледом. Возможно, Криденс даже бы нашел себе жену иль на худой конец на стороне завел ребенка. Тот приезжал бы к нам на выходные, и Криденс называл меня бы дядюшкой прилюдно, и только лишь наедине я был бы ?Перси?.Он целовал бы мои руки в пятнах старости и был по-прежнему красив как и в шестнадцать лет, вот только возмужал бы. Лицо его бы заострилось, тело окрепло по-мужски, и не было бы для меня большей радости оставить свою жизнь в его руках.31.То утро для меня ничем не выдало своей исключительной особенности. Мы рано встали и, позавтракав, отправились в больницу на прием. К моей большой тоске Скамандер подтвердил болезнь после того, как провел необходимые анализы и осмотрел моего мальчика. Скажу лишь, что в тот момент самым трагичным было для меня сидеть в злополучном больничном кабинете и слушать, как с сочувствием и скорбью Скамандер рассказывал о гемофилии. Он вещал об исследованиях, что проводилось, дабы продлить жизнь больных, о новых технологиях и методах, и как это поможет через пару лет, когда ученые мужи приблизится к разгадке.Бесстрастное спокойствие на лице моего мальчика не выражало никаких эмоций, как будто не о нем вели мы речь. К тому же он привык к подобным процедурам, что ничего его теперь не удивляло, и с мрачной обреченностью он ждал, когда наступит момент лечения.Но полно мне оттягивать момент, мой дорогой читатель, тебя я посвящаю в таинства свои.Когда Скамандер объявил, что мы приступим к переливанию крови, я все же ощутил невольный холод и понадеялся, что мне дадут присутствовать. Нас с Криденсом отвели в палату, где он переоделся в больничную пижаму, ему ввели в иглу, подсоединили щупальце трубки, и после Ньютон, убедившись, что все идет по плану, удалился на прием. Я же остался с Криденсом, присев на стул подле его кровати. Он был немного бледен, губы пересохли, но он с упрямством покорился и приготовился к тому, что надо провести здесь время.Я не решался втягивать его в беседы, чтоб не тревожить, однако прихватил с собою книгу, предполагая, что нам придется долго ждать.Сначала он сопротивлялся, но после согласился, чтоб я читал ему вслух. В его глазах я видел доселе незнакомые мне чувства. Я видел жалость. Жалость и удушающую грусть. Сейчас же мне известно о причинах тех чувств, однако в тот момент я недоумевал. Увы, с собой я вез лишь беллетристику HarperCollins (одного из тех писателей, что подавали надежды, что самому мне постичь так и далось). Хотя, возможно, что после, когда мой труд будет закончен, Роберт С. Миллер, мой начальник, издаст его в твердом переплете. Но прежде я, конечно, исправлю имена, чтобы ничьих не вызвать подозрений, и эта исповедь легла бы обезличенным романом на полки книжных магазинов.Спустя пару часов мой мальчик задремал, когда бездействие его сморило, и я до вечера сидел рядом с кроватью, любуясь им, словно запоминал на всю оставшуюся жизнь.Под вечер он переполошился, проснувшись, и не сразу осознал, где был. Каюсь, я и сам уснул на стуле рядом с больничной койкой, и Криденсу пришлось меня будить.?Пожалуйста, вернись в гостиницу и отдохни?, — сказал он, чему я тут же воспротивился, но он был чересчур настойчив. Право же мне не хотелось уходить и оставлять его, поскольку сам стал инициатором его присутствия в больнице и чувствовал вину за это. Но Криденс был напорист, и мне не оставалось ничего иного, кроме как послушаться и уступить ему, оставив одного.В тот вечер я не находил себе места, метался по номеру, словно лев в клетке. То был первый раз за эти недели, когда я остался в совершенном одиночестве. Мне было тягостно смотреть на вещи Криденса, которые лежали в комнате: я подходил к его чемодану, перебирал рубашки, чтобы унять смятение, и думая о том, каково ему сейчас в больнице, в чужом городе, где он не знает никого. Из номера я дозвонился до приемного покоя, и там меня уведомили, что волноваться не о чем, а с моим мальчиком все было хорошо. С этой мыслью я и забылся беспокойным сном на кровати Криденса среди разрозненного содержимого, бесстыдно вывороченного из чемодана, сжимая в кулаке белую рубашку, в которой Криденс был в наш первый день знакомства.32.Когда на следующий день я проснулся среди подмятых под себя вещей на скомканной постели, то осознал, что час уж подступал к полудню. Я собирался ехать сразу поутру, чтобы забрать Криденса из клиники, и ощутил стыдливость, что заставляю его ждать. Он, наверняка, уже извелся весь от ожидания, пока я тут бессовестно лежу, смотря ночные грезы. Однако, между нами говоря, в ту ночь мне ничего не снилось, во всяком случае, в моем сознании не всплыли видения, что породить мог разум в момент сумеречной уязвимости. Все тревоги я успевал прожить в течение дня, и оттого в ночное время организм желал забыться блаженным неведением и безмятежностью.Впопыхах собравшись, я выскочил на улицу и сел за руль Седана и завел ревущий нетерпением мотор. Не доезжая улицу, я, преисполненный скорби за вынужденное ожидание, надумал в пути быстро забежать в какую-нибудь лавочку, чтобы приобрести искупительный презент. Будь моя жизнь связана с девчушкой, мне был бы проще найти какую-то безделицу, способную порадовать ее. Но с мальчиком, да еще и шестнадцатилетним, выбор был не столь широким. Криденса не увлекали всякие глупости, он предпочитал довольно аскетический набор необходимых для юноши вещей. Это было разумно, учитывая наше путешествие, где весь багажник и заднее сидение Седана были бы наводнены всяческим барахлом, когда логичней было бы окончить наше путешествие, и уж тогда зажить со всем возможным в нашем положении комфортом.Сначала я посетил магазинчик, предлагавший широкий перечень журналов. Там приобрел я пестрый выпуск с широкими глянцевыми разворотами, с которых томно улыбались знаменитости, как будто желали соблазнить иль вызвать какую угодно другую ошеломительную реакцию, но лишь бы не оставить своего безликого наблюдателя в равнодушии. После я заглянул в лавку с продовольствием, где взял три рыжих апельсина с пупырчатой шкуркой и два звонких красно-серых (из-за подсохшей кожицы) граната.Я не стал прыгать назад в машину, оставшийся квартал домов прошел пешком, держа в руках свои примирительные дары: сетку с фруктами и свернутый в плотную трубку журнал. Войдя в больницу, я сразу же решил направиться в палату на третьем этаже, где вчера покинул Криденса, однако девушка за стойкой регистрации прервала мой порыв, чтоб уточнить, к кому я направляюсь.Я ответил. А после никуда уж больше не пошел.Проверив записи в журнале посещений, она сказала, что не далее, как два часа назад моего Криденса забрал дядюшка Колин на черном Мерседесе. Он оплатил наличными услуги клиники и просил передать, что волноваться мне не следует – они с Криденсом навестят бабушку с дедушкой, к которым уже поехала моя сестра. Мать Криденса. Мэри Лу Бэрбоун. Адреса для связи они не оставляют, потому что мы встретимся после так, как и условились.С глухим шлепком журнал из рук упал на кафельную плитку, а следом из пальцев выскользнула сетка, и сочно стукнувшись об пол, гранаты с апельсинами покатились кто куда, оранжевыми и красными пятнами разбежавшись по вестибюлю.Со мной случилось помутнение рассудка. Я не вполне осознавал происходящее, и смог очнуться лишь, когда схватил некстати подошедшего Скамандера за грудки, для верности и доходчивости своих слов немного встряхнув его худую, сухопарую фигуру.Два крепких и здоровых санитара вцепились в мои плечи, и неохотно я выпустил добычу из рук, разжав кулаки на измятых лацканах больничного халата, который ранее издал надрывный жалобный треск.?Вы не в себе, мистер Грейвс?, — сказал он, попятившись на пару шагов, но не отступил, а с какой-то неуместной жалостью посмотрел в мои глаза, верно и правда решив, что я сошел с ума.?Это чертовски верное наблюдение, доктор?, — едко выплюнул я, пока санитары сдавливали мне руки, чтобы я не взбрыкнул и не бросился еще на кого-нибудь.?Не понимаю вашего недовольства, — с убеждением заявил Скамандер. — Ваш брат забрал племянника... У вас проблемы в семье??Я понял, что если вызовут полицию, и те начнут копать, то выяснят, что я вовсе никакой не дядюшка, а так, случайный человек. С другой же стороны они тогда поймут, что дядя Колин в сущности Криденсу тоже никем не приходится, а это вызовет нешуточные подозрения. Но также перепадет и на незавидную долю заезжему ирландцу, самонадеянно увезшему с собою Криденса. Затем они поднимут дело о смерти Мэри Лу, начнут дознание и рассудят, что я могу быть замешан в том несчастье. Пусть косвенно, но это неизбежно навлечет на нас с Криденсом беду. Уж лучше я собственноручно верну беглеца и разберусь со своим ?братом?.Довольно убедительно я смог внушить в больнице, что выпил лишнего вчера от нервов из-за болезни племянника и попросил не вызывать полицию. Они все как будто поверили мне, особенно Скамандер, заявив, что гемофилия – трагедия для всей семьи. Я согласно и бездумно кивал на его слова, чувствуя, как в сердце моем что-то неотвратимо отмирает. И там, где раньше была душа, теперь разрасталась черная, тягучая пустота.Я снова потерял его.