Глава первая. Детдом. (1/1)

Сорок лет как под наркозомЯ работал говновозомОй-ой-ой...Не шофёром, не таксистомА вонючим говночистомОй-ой-ой...За три сотенных бумажкиНа ЗИЛе возил какашкиОй-ой-ой...И скажу вам чтоб вы знали:Ох и много ж вы насрали!Ой-ой-ой...(Костя Беляев, ?Говновоз?)Моё первое воспоминание в жизни. Мне три месяца и я лежу на пороге детдома.От автора: Конечно, какой-нибудь несведущий анончик скажет, что это все полная хуйня, и дети в таком возрасте нихуя не помнят, но меня все-таки зовут не Пиздобол Безпруфович, если я так сказал, значит так все и было, я вам отвечаю. А если есть какие-то претензии, так я готов их выслушать нахуй, через полчаса, у правобережного рынка, я буду в спортивках с тремя полосками и блять калаш.Так вот, лежу я значит на пороге детдома, закутанный в одеялко, и дрищу люто. То ли батя мне кислое молоко подсунул, то ли специально туда пургена подсыпал, чтобы я весь в говне был и меня даже в детдом не взяли, а выкинули бы на помойку. Урод бля, мало того, что сдал меня, так ещё и обосрался из-за этого пидора, найду его и отпизжу как щенка. На дворе декабрь, падает снег, мороз пробирает до костей, а я завернут в одно ссаное одеяло, да ещё и обосранный по уши. Наконец скрипнула дверь, и на крыльцо вышел какой-то старпёр в заблёванном бушлате и кирзачах. Он вытащил из кармана пачку примы, закурил, потом посмотрел вниз, увидел меня и закричал:— Начальник! Начальник, блядь, он обосрался! Идите мойте его нахуй, я не буду тут с этим обосранным стоять.***Не знаю, как меня назвали родители при рождении, но начальник детдома назвал меня Вахтангом Кикабидзе, потому что в тот вечер, когда я плавал в своём дерьме на пороге, он рофлил с фильма ?Мимино?. Охуеть, спасибо, что Ларисой Ивановной не назвал, пидор гнойный. Я ещё почему-то смуглый был, чернявый, как чурка весь короче, волосатый блядь, пиздец, надеюсь, что я не цыган. Все надо мной из-за этого издевались, били, пиздили вещи, а однажды даже нассали на кровать.Ни одного хорошего воспоминания из детдома у меня не осталось. Почти ни одного.Это был ещё один зимний вечер. В детдоме я уже пятнадцать лет. Я сидел у батареи в засранном сортире, на полу которого в огромном море мочи печально плавали куски говна, пустые бутылки и использованные шприцы. Половина детдома бухала, вторая половина сидела на игле, девки вечно сидели на кукане. На кукане любого из здешних посонов, кроме меня. Я скорчился, прижавшись к батарее и плакал, проклиная свою судьбу, окружающих меня ублюдков и родителей, которые отправили меня в этот ад. Внезапно в коридоре послышались голоса. Говорил начальник с каким-то незнакомым мужиком.— Я тебе сказал, собирай всех в спортзале, буду смотреть, может кого и выберу. Давай, хули ты мнёшься? Я тебе мало забашлял в прошлый раз? — незнакомец говорил громко и уверенно, с еле уловимым акцентом. — Да бля, ща я позову всех. Сам знаешь, тут наркоманов и алкашей больше чем среди фанатов русского рока, — начальник еле говорил, видимо пару пузырей водяры он уже успел въебать. — Так, ладно, таких мне не надо. В прошлый раз я такого взял, так он у меня часы спиздил и съебался, не успел я его до дома довезти. Хорошо что часы фуфло китайское. Потом ментам звякнул, его поймали и в КПЗ отхуярили, потом бомжи его пукан трое суток на хую вертели.— Ну все, ты пока иди туда, ща я всех приведу.Через 10 минут немногие из тех, кто не ширялся и не бухал, стояли в спортивном зале перед высоким узкоглазым мужиком. Он придирчиво осматривал нас, вертел, трогал, только в жопу не заглядывал. На мне он задержался. Через полчаса осмотра, сопровождаемого допросом, он сказал начальнику.— Так, слышь, вот этого мне заверни. Документы и всю хуйню ему сделаешь, и мы в расчёте, — он вытащил из кармана шоколадную конфету и протянул её мне. — Ну че, Вахтанг, будешь со мной жить, — я не услышал его вопроса. Всё моё внимание занимала конфета в моих руках. Я быстро развернул её, положил в рот… чтобы сразу же выплюнуть. Это было говно. Сраный казах подсунул мне дерьма вместо конфеты. Увидев мою реакцию на угощение, он перехватил меня поперёк туловища, закинул на плечо и унёс к себе в машину. Я безвольно болтался у него на плече и слышал, как быдланы люто угорают над моей неудачей. Я был растоптан.