Это сделала Нюта (1/1)

Мне все не удавалось поговорить с Ромашовым. Он редко появлялся у нас, а я много времени проводила в госпитале. Он задержался дольше обычного, лишь когда приехал Петя, которому я написала о Сане. Но тут же Ромашов заговорил с Петей о положении на фронте.Этот новый Ромашов был непривычен, странен для меня, и я иногда даже робела перед ним, хотя он держался очень просто и, кажется, понимал меня. По-прежнему, моя судьба не была для него безразлична. Вызов Пети организовал тоже он после того, как я мельком упомянула, что была бы рада увидеть Петю. Каждый день Ромашов приносил что-нибудь нужное и полезное: хлеб, глюкозу, керосин. Он быстро завоевал уважение Вари и Розалии Наумовны тем, что так помогал, был так внимателен ко всем и при этом скромен.Это было так, словно мир перевернулся и оказался вверх тормашками. Я всё думала: Неужели война так меняет людей? Но нет, тут было что-то другое. Не только война изменила Ромашова за несколько лет, что мы не виделись, ведь он теперь легко, без прежней ненависти и злобы, говорил о Сане, ведь он относился ко мне деликатно, почти по-братски, но ни разу я не уловила того волнения и упорства, с которым раньше он добивался меня. Что же случилось с ним?Наконец, я застала его дома, вернувшись ночевать домой из госпиталя. Сыграли тревогу, но бомбы рвались где-то далеко, и мы с Ромашовым не стали уходить из квартиры. Он только погасил лампу. И мы остались вдвоем, в темноте, в которой гулко отдавались звуки артиллерийского огня и взрывов. И я, наконец, решилась нарушить молчание. - Вы так и не расскажете о себе, Миша? Теперь, кажется, это уместно. Тем более вы сделали… почти невозможное.- Что рассказывать, Катя? Встретил войну в Ленинграде в должности заместителя директора по хозяйственной части промышленного института Академии наук. Как все, с началом войны пошел на фронт. Куда меня только ни заносило. Был на ленинградском, южном фронте, снова на ленинградском, затем меня перебросили в Москву и вот снова в Ленинград. Обычная история, как и у тысяч советских людей.- Ну, не совсем обычная. Вы дослужились до майора, были ранены. Петя сказал, что у вас две награды.- Да, дослужился, - как-то печально подтвердил Ромашов, - ранен был легко, об этом и говорить нечего. - Но вы стали совсем другим, Миша. Не хочу вас обидеть, но разве прежде вы бы сказали мне, что Саня жив? И разве…- Вытащил бы его из эшелона? Это война, Катя, и мои личные счеты здесь совершенно не при чем. Саня был ранен, его нельзя было оставлять одного в окружении немецкого десанта. Простите, что говорю так, но хорошо, если убьют. А если плен? Он все-таки советский командир. Да и вообще перед лицом смерти старые счеты как-то меркнут. Вы не находите?- А что касается меня?- Вас? - Вы не сказали мне о том, что в газете была заметка о гибели Саниного самолета. Об этом мне написал Петя. Почему, Миша?- Зачем? - Удивленно спросил он. - Ведь Саня жив, и это основное. Я боялся, что заметка дойдет до вас. Я понимаю, Катя, что это такое. Потому стремился как можно быстрее пробиться к вам и сообщить, что Саня жив.- Миша… - Неожиданная догадка поразила меня, и сердце встрепенулось. - Вы потеряли кого-то? Кого-то близкого?Он взглянул на меня своим новым, пронзительно-синим, взглядом, и синева его глаз отразилась даже в полутьме комнаты, изредка вспыхивающей оружейными залпами. Мне показалось, он хотел сказать что-то громкое, словно выплеснуть на меня свою боль. Но показалось только на секунду.- И да, и нет. - Ровно ответил Ромашов. - Вы ведь помните Нюту? - Его голос дрогнул. - Нюту Вышимирскую?- Разумеется, помню. Миша… вы же не думаете, что этим можно меня обидеть? Что произошло? Это сделала Нюта?- Да, это сделала Нюта. - Просто сказал он. - Она погибла в первый месяц войны, когда бомбили Москву. Все поплыло у меня перед глазами.- Боже, Миша…Он сидел, низко опустив голову. Столько тихой и оттого еще более сильной боли было в его фигуре! Мне страшно было подумать, что творилось с ним. Как он любил ее и не понимал этого. И, наконец, стоило им найти друг друга, как она погибла… Я встала и обняла его сзади за плечи. Теперь уже неважно, что было между нами. Вслед за этой мыслью пришла другая. Нюта! Нюта, с которой я до самой войны переписывалась, которая столько раз выручала меня в Москве, которая всегда присылала замечательные подарки, сначала мне, а потом и маленькому Петеньке. Нюта, которую я когда-то увидела девчонкой с задорными веснушками вприпрыжку спускающейся по лестнице. Веселая, простая Нюта, так сердечно относящаяся ко всем людям. И ее больше нет.- Если бы я только мог… - Сдавленным голосом заговорил Ромашов. - … мог знать, что это произойдет. Я уехал в Ленинград, потом мне приказали уходить из Ленинграда, потом я добивался назначения обратно, чтобы встретиться с вами. А мне нужно было всего лишь быть в Москве, с ней! Тогда бы этого могло не случиться.- Миша, Миша, не корите себя. Знаете как говорит наш судья - в жизни не закажешь. Вы не могли всего этого знать.- Нет, Катя. Я должен был сделать одну очень простую вещь. Не размениваться на глупости. Еще тогда, давно, когда впервые встретил ее. Даже если бы она погибла, я бы имел хотя бы право оплакивать ее.- Вы имеете право. - Тихо сказала я. - Мы все имеем право ее оплакивать, потому что для всех нас она была замечательным другом. Мы еще долго вспоминали Нюту, сидя вдвоем в полутемной комнате. Словно она живая вошла в эту комнату и заговорила своим мелодичным голосом, четко произнося каждый звук и чуть-чуть картавя. Миша носил на груди ее фото. Прекрасное фото, где она снята на фоне Эйфелевой башни. Даже были видны немного веснушки. А легкие волнистые ее волосы были рассыпаны по плечам, и один локон упал на лицо…