Red Hood and the Outlaws vol.1, Джейсон/Изабель, драббл (1/1)
Все детство Изабель мечтает коснуться солнца. С годами мечта меняется, стесывает углы об реальность, но остается по-прежнему четкой. Даже как будто становится ближе, исполнимее: у Изабель есть небо за иллюминатором, красавцы-пилоты и очень много слов, чтобы рассказать об этом.А потом случается Джейсон.О зеленом солнце Тамарана Изабель не рассказывает никому. Даже если оно ей снится: огромное и насмешливое, как будто сощурившееся, как будто видящее ее насквозь, до последней мыслишки.Кто ей поверит, если она расскажет. Кто ей поможет, если она по-прежнему просыпается от ощущения пустоты на бедре — там, где крепилась кобура. На этот раз, правда, все по-другому: будит Изабель внимательный, пристальный взгляд.Первое, что она видит — чертов красный шлем на журнальном столике.— Привет, Джейсон, — бормочет Изабель.После ночи на диванчике — до спальни она вчера так и не добрела, — у нее болит чертово все, ей смертельно не хочется тащиться в ванную, но Джейсон смотрит прямо, насмешливо и как-то немного влюбленно. С той же смущающей тенью чувства, которую Изабель замечает в себе.— Кофе? — спрашивает Джейсон.Изабель кивает и с трудом поднимается на ноги. Одна мысль растягивается на бесконечность рутинных действий: однажды впустишь в жизнь летучую мышь, и в следующий раз она не спросит разрешения.Джейсон никогда не спрашивает. Он просто ждет, когда она выйдет из ванной, и говорит:— Прости, мне нужно где-то переждать пару дней, — и Изабель, свежая, оттаявшая Изабель, отзывается:— Объясняться с моим парнем будешь сам.Парня у Изабель нет последние месяца три — и что-то ей кажется, что Джейсон об этом знает.— Хочешь, — улыбается он, — я скажу ему правду?Вредное и осознанное, и все про правду крутится у Изабель на кончике языка, пока Джейсон варит ей кофе. ?Как в старые добрые времена?, — Изабель запрокидывает голову и запускает пальцы в растрепанные волосы. Мысли екают привычным: ?А может??Не может.Вот просто так берет и не может.Изабель смотрит на Джейсона и ни о чем не думает, просто фиксирует взглядом: шрам на загривке, шрам на лопатке, шрам поперек спины, как от плети, — у Джейсона вся спина в шрамах.Не только спина, вспоминает Изабель. Есть еще на груди, на животе, на бедрах. Шрамов у Джейсона много, и все они — осколки и искры, ножи, кнуты и пули; все несут отпечаток того, что Джейсона не убило.Это почти красиво.Джейсон переливает кофе в чашку и поворачивается к ней. Он близко-близко, в паре шагов, и от этого у Изабель под сердцем у как-то по-новому ноет от осознания: теперь ей можно только смотреть.Даже если она помнит бесконечную космическую ночь, пальцы Джейсона на своих бедрах и то, как горячо и сладко было любить его после боя — в голове тьма, огонь, крики, а в руки бьется нежное, живое сердце.Еще Изабель помнит — его шрамы под пальцами, длинные и короткие, выпуклости и впадины, кожа сухая, бесчувственная, и мышцы напряжены всегда.Она могла составить карту — когда-то давно.Теперь у Джейсона шрамов прибавилось. Изабель смотрит на них с любопытством, прикидывая: этот от бластера, эти два — от пули, один — от какого-то лезвия, длиннее ножа, но короче меча, и этот, на груди, над сердцем, этот — ожог.Джейсон ставит кружку перед ней. Красный отпечаток узкой девичьей ладони на его груди — как чертово клеймо.— Кори? — зачем-то спрашивает Изабель.Язык у нее как будто быстрее мыслей. Джейсон смотрит насмешливо и слегка смущенно, весь такой совершенно обычный парень, и что-то непроизносимое всплывает у Изабель в голове, когда он отвечает:— И Рой.Это так серьезно, что Изабель отводит взгляд. Она думает: ?Дура, зачем ты от него отказалась?? — а еще: ?Слишком поздно жалеть?.У нее за окнами — белые облачные нити и розовеющий горизонт. Изабель хочет коснуться солнца, но зачем-то касается Джейсона. ?Кори и Рой?, — думает она, поднимаясь. Шрам на сгибе локтя — белая точка; наркотик; инъекция; то, что ее не убило — ноет, точно перед грозой.Губы у Джейсона сухие и острые, когда Изабель целует его — быстро, целомудренно, зло.