Аристократичность в худобе / holding you down to disappear (1/1)
Одержимость её весом у матери началась, казалось, чуть ли не с самого рождения: она до граммов взвешивала даже объём даваемого младенцу молока, кормила его только по определённым часам. Если ребёнок плакал от голода, она давала ему соску и изо всех сил игнорировала, занимаясь домашними делами. С возрастом это, понятное дело, приобретало вид строгого табу: контролировалась едва ли не каждая ложка, каждый съеденный кусочек, а уж тем более калорийность блюд и напитков.?Будешь белая как снег, милая, и все мальчики будут тебя любить, а девочки — завидовать?.Белоснежкой её называла, чтобы та помнила о ранее сказанных словах. ?Моя доченька, моя Белоснежка?.
Изящное произведение искусства, статуя, сотворённая художником с перфекционизмом и строгостью к малейшим вещам. Не любимая балованная дочь, а памятник правильному воспитанию холодной, как камень зимой подо льдами, матери. Строгая, решительная, вместо заботы, любви и нежности — нравоучения о правильной жизни и вбивание, вколачивание вплоть до такого страха, что тремор сотрясал тонкие руки и паника наполняла вечно напряжённый разум, фразы: ?Не смей разочаровывать меня?. Эти четыре слова она, казалась, забивала гвоздём в девичий разум чуть ли не с младенчества, дабы маленькая Белоснежка не посмела и шагу сделать без одобрения матушки.Разочарование — главный страх в жизни.
Параличом проходит вдоль по телу и останавливается дрожью в ногах, если рядом кто-то ещё, плевать, знакомый или нет. Не дай бог совершить ошибку или съесть что-то очень калорийное, открыто выразить свои чувства или сказать что-то глупое, неподходящее ситуации, — и паника, как тяжёлое зимнее одеяло посреди жары, накрывало с головой и начинала душить, превращая реальность в мутное туманное пятно с далёкими тихими звуками и разрывающим страхом под горлом, пока спасительный обморок не уносил её в спокойную тьму, что позже даровала снова чёткую реальность.Эти краткие моменты обморока были спасительным исчезновением от вечного гнёта, контроля и бесконтрольного волнения. Иногда Белоснежка жалела, что она имеет осязаемую плоть, к которой реально прикоснуться и которая не может раствориться в воздухе, оставив только воспоминания и лёгкий аромат существующего ещё пару минут назад в пространстве тёплого женского тела. Её кожа пахнет ягодами — и она бы оставила после себя запах чистой природы и сладких плодов.
Магии в её мире не существовало, и вместо добрых семи гномов были семь проверенных и чуть ли не отобранных матерью друзей из таких же богатых семей, с которыми они вроде бы дружили, по крайней мере, вели светские разговоры минимум раз в неделю за торжественным чаепитием.Мать можно было понять — обычная девушка, вышедшая замуж за богатого бизнесмена и оказавшаяся в золотой клетке. Ей надо было соответствовать образу богатой, уверенной дамы, которая при всех своих достоинствах и красоте была лишь украшением её величественного мужа. Он её не избивал, не причинял никакой моральной и физической боли, но был холоден и занят в работе. Супружеский долг прекратился после беремености, и муж — отец в Белоснежки — начал пользоваться услугами девушек по вызову: помоложе да пораскрепощённее. Впрочем, как и все тайны и проблемы, это оставалось за закрытыми дверьми огромной виллы, стиль которой был заказан у лучшего дизайнера за огромную цену. Видимо, именно жизнь в этом великолепии и лицемерном пафосе, когда люди улыбались друг другу при встрече, а, расходясь, в лучшем случае забывали о проведённых вместе часах, и повлияла на модель воспитания матери.Да вот только Белоснежка, будучи подростком с типичными для её периода эмоциональностью и максимализмом, не понимала этого и искала причины в себе. Один раз почти дошло до попытки суицида — но всплывшие слова про разочарование остановили порыв порезать тонкую кожу.Постепенно идея исчезновения любыми способами стала точкой невозврата: Белоснежка стала вести себя тихо и скромно, так, чтобы её никто не замечал. Скрытая, бледная, худая, сменившая дорогую дизайнерскую одежду на такую же дорогую и дизайнерскую, но менее броскую, — она превратилась в призрака, тень, что ускользала сквозь пальцы и растворялась крупицамив кругу людей. Казалось бы, только-только её улыбка сверкала тысячами звёзд, бриллиантовой пыльцой, — и спустя мгновение только запах ягод оставался, как шлейф, как напоминание о девственной природе и обширных лугах. Вот только-только её — почти — искренний смех раздавался приятным эхом, — и спустя мгновение резкая тишина обрывала поток её чудесного голоса.Это поведение и стало причиной пощёчины от её мамы и первого раза, когда прозвучали слова: ?Ты меня разочаровала?. Излишне скромной тоже нельзя быть — начнутся слухи, что в такой правильной на вид семье что-то не так.Вот это как раз и был первый раз, когда Белоснежка пропустила ужин — прорыдала несколько часов и от огромного чувства вины решила, что недостойна еды. И так небольшой от вечного недоедания желудок мог заурчать когда угодно или прихватить спазмом, а в тот вечер он пронзился острой ноющей болью, растаявшей во время лёгкой ночной дрёмы. Ощущение пустоты с утра ошеломило девушку — ведь это было так похоже на её представление об исчезновении.Недостойная своей семьи, своих псевдо-друзей, своей жизни, Белоснежка начала погоню за худобой — сокращение калорий, пропуск приёмов пищи, подсчитывание количества и калорийности еды, отказ от перекусов среди знакомых, заполнение желудка водой и чаем поглотило девушку. И так худая, она обнажила сквозь кожу острые кости и голубоватые вены, паутиной проросшие на мышцах, заполненные горячей, сладкой кровью. Мать была даже довольна — девушка выглядела так хрупко, так утончённо, как аккуратная статуя по-настоящему талантливого мастера, превратившего своё Творение в необычайное Совершенство. Глаза, сверкающие искрой искренних чувств, стали выделяться ещё больше, но потускнели, превратившись в холодный драгоценный камень. Чёрные короткие волосы теперь оттеняли острые скулы и усиляли эффект аристократичной бледности. Пухлые губы сияли распустившейся розой на — если хорошо приглядеться — измождённом лице. Любая одежда, что мешковатая, что обтягивающая, сидела на ней идеально и казалась лишь дополнением к девчачьей красоте.А внутри неё было пусто — и холодно, серо, как в комнате без мебели и обоев. Она всё ещё была заперта, но пространство внутри её разума и тела увеличивалось, и тягостные мысли больше не сдавливали тисками — они были рядом, но затерялись среди мыслей о голоде и потускнели, как увядшие белые пионы.
И тихо так было внутри, и спокойно — и не надо было ничего, кроме полной пустоты и ощущения исчезновения.О диагнозе ?Нервная Анорексия? она услышала впервые от семейного доктора — когда тот, по обыкновению, пришёл делать ежемесячный осмотр каждого члена семьи и, заметив состояние Белоснежки, высказал своё предположение о возможном диагнозе. Очевидно, оно не было принято всерьёз.?Моя дочь просто следит за фигурой!??Хоть бы сказала, что я молодец, — печально подумала Белоснежка. — Но нет, она лучше промолчит, нежели одобрит мои старания?.Когда доктор ушёл, мать резко изменилась и в лице и добила одним ударом: ?Ты снова разочаровываешь меня. Думаешь, мне с отцом приятно, что люди думают, что ты больна??Нож в сердце между рёбер. А теперь поверни его. Да, вот так. Затем резко вытащи и осыпь солью сверху.?Ты хоть что-то можешь делать нормально? Нор-ма-льно, а не так, что мы потом за тебя краснеем и стыдимся?.А теперь вырви его. Просто резко дёрни — оно легко оторвётся. Забирай себе. Мни в руках.?Это не мелочи! Все мои труды насмарку!?Похорони его.?Я — ничтожество?.Я помогу тебе его закопать. *** Сорваться из-за любой мелочи. Хватать отёкшими от количества проглоченной еды пальцами за первый попавшийся продукт и запихнуть в себя — и не важно, сырой или приготовленный, просроченный или свежий, острый или сладкий. Месяцы ограничения в еде ведут к срыву, когда ты поглощаешь всё — относительно — съедобное на своём пути, ненавидишь себя, но не можешь остановиться. Только когда спазмы в животе достигнут такого пика, что ты от бессилия опустишься на пол и начнёшь всхлипывать от боли, тогда этот адский момент прекратится.А потом просто — два пальца в рот.Если не действует — два литра пересоленной воды едва ли не залпом.Если и это никак — ложкой тычешь в глотку, пока не сработает.Если совсем всё плохо — объединяешь эти способы.Семьдесят процентов съеденного всё равно усваивается. А ты вызываешь рвоту до крови, до желчи, до пустоты в желудке и разуме. Хотя какая пустота — остатки продуктов всё равно притаились на дне и напоминают о себе болью и ощущением тяжести. Приходится принять слабительные, чтобы добить, но и это не работает. В итоге — просто в три часа ночи сидишь в туалете и плачешь от беспомощности.Постепенно это входит в привычку: голод — срыв — очищение — голод — срыв — очищение — голод. Теряешь интерес в друзьях и какой-либо деятельности, тонешь в этом круге-омуте, цепким, как болото, болезненным, как пытки в Аду.
Белоснежка была уже не Совершенством, а нервной, вечно напуганной, с выпадающими волосами и ломкими ногтями, серой потерянной девушкой. В каком-то смысле она добилась своего — друзей никаких не осталось, родители предпочитали игнорировать её поведение и поступки, — она исчезла для всех, кроме себя.Запертая в своих ограничениях и срывах, она уже не могла трезво мыслить. То, чего она так усердно добивалась, оказалось токсичным чувством чужеродности, плутания среди всех остальных. Забытая, потерявшаяся, уничтоженная собой.Её желудок то растягивался, то сужался, временами переставая переваривать пищу, и всё постепенно шло к очевидному концу.Очередной срыв — и Белоснежка проснулась в больнице. С иглами в руках. В белой просторной больничной футболке. В окружении запахов различных лекарств. В атмосфере усталости и болезней. В состоянии между туманом и ясностью.
Впервые мать плакала — то ли от горя, то ли от счастья, то ли от всего сразу. Впервые она не боялась слов чужих людей и показывала свои искренние чувства, держа дочурку за руку и капая горячими солёными слезами на холодную кожу.?Моя девочка, моя Белоснежка... Я так люблю тебя?.Она не извинилась — хоть и чувство вины давило на неё. Но она не могла. Не могла признать свои ошибки. Не могла раскрыть свою слабость до конца.
Пытаясь сотворить Совершенство, она уничтожила своё Творение.И на похоронах своего единственного ребёнка она не вымолвила ни слова — но глубоко в душе просила о прощении.И не могла перестать думать о последних минутах жизни дочери.Ведь когда сердце Белоснежки остановилось, она улыбалась.Она добилась своей цели — и с радостью принимала кончину.Она наконец-то исчезла.