"история творится в ночи" Минхёк/Чжухон (1/1)
- Эй.Голос за спиной тихий, но слишком внезапный, и Чжухон вздрагивает, роняя сигарету вниз за перила. Теряеть её грустно, потому что она не Чжухона вовсе, а выменяная у кого-то на шот текилы крутая вишнёвая сигарилла, которую можно смаковать очень долго. Фиг теперь такую найдёшь хотя бы потому что Чжухон напрочь не помнит, у кого её вообще стрелял.- Привет.Чжухон поворачивается и тихо давится невыпущенным дымом. Или языком. Или чувством собственного достоинства. Всем одновременно, что куда вероятнее.- Привет, - С трудом выдавливает он, прокашлявшись, - Я думал, что Хёнвон утащил тебя к себе.Вруке у Минхёка высокий бокал с чем-то тёмным и непрозрачным. Чжухон готов отдать ногу на отсечение, что это Лонг-Айленд. Минхёк на таких вечеринках всегда пьёт Лонг-Айленд, сколько он себя помнит.
- Все так думали. Даже я так думал первые пять ступенек, но потом Хёнвону стал куда интереснее Кихён, у которого кончились пуговицы на рубашке, и Хёнвон меня отпустил.- Оу.Поражённо бубнит Чжухон и отворачивается, стараясь смотреть куда-нибудь в просвет между домами. Правая рука пытается вытащить из пачки сигарету, а в голове какая-то клоунская фиеста с танцующими фламинго и коалами, читающими рэп.
Чжухон молчит. Старается молчать, потому что хочется сказать и спросить столько всего - остатка ночи не хватит даже на треть, но тогда Минхёк точно посчитает его идиотом. Лучше уж молчать. Может быть Минхёк заговорит первым.Но Минхёк, видимо, не настроен на беседу. Он отходит чуть в сторону, ставит стакан на парапет рядом с перилами и вытаскивает из нагрудного кармана рубашки мятую самокрутку. Он сам их делает, всегда с кретеком и всегда из самой тонкой бумаги, чтобы вкус не терялся. Это Чжухон тоже знает.Он много что про Минхёка знает. Так много, что может считаться его почётным сталкером, но на самом деле Чжухон просто очень внимательный и вовремя задаёт наводящие вопросы.Ночь, плавно становящаяся утром, безлунная и тихая. Ветра нет совсем, и Чжухон чувствует нежный тонкий запах гвоздичного дыма, окутывающего Минхёка. И хочется подвинуться ближе, хочется выхватить стакан с коктейлем, осушить его до дна, а потом кинуть под ноги на счастье. И поцеловать. Вот поцеловать хочется больше всего. Только Чжухон этого не сделает. Потому что много всяких “но” и “если”, тормозящих его даже сейчас, когда промилле в крови опасно близки к смертельным.Чжухон держится. Пытается.- Эй, - Минхёк почему-то в жалких сантиметрах, запах гвоздики окутывает их обоих, - Какое твоё любимое созвездие?- Не знаю.Ошарашенно отвечает Чжухон. Он действительно не знает, даже если очень хорошо так подумать. Список созвездий в его голове начинается и заканчивается Большой Медведицей. Что там ещё есть - чёрт его знает.- Смотри.Минхёк придвигается ближе, прижимаясь тёплым боком, ставит свой коктейль между ними, обнимает Чжухона одной рукой, а второй указывает в небо. И начинает рассказывать. Что вот то - Малая Медведица, а вот то - Волосы Вероники. А если посмотреть туда, то…Чжухон поражённо слушает. Пытается слушать. Потому что Минхёк тёплый и его обнимает и вообще так рядом, что только повернись и наткнёшься губами на его скулу. “Но” и ещё тысяча “но”, а где-то за ними истошно кричит здравый смысл.Минхёк делает глубокий вдох и, закрыв глаза, залпом выпивает свой коктейль. Звёзды мелкими яркими гвоздиками сияют на тёмном полотнище неба. А Чжухон думает, что было бы неплохо сейчас шарахнуться вниз на асфальт - свой план по “стать счастливым” в этой жизни он уже выполнил с лихвой.- Так, - Минхёк вздыхает и отстраняется, - Я сдаюсь. Ты будешь меня целовать или нет?Впрочем, кажется есть какой-то другой уровень счастья.С привкусом Лонг-Айленда и сигарет с кретеком.