Часть 1 (1/1)
Всё произошло неожиданно. Грелль, мурлыча под нос песенку, бежал по мостовой через реку, одной рукой держа чехол с бальным платьем, второй просто беспрестанно помахивая в воздухе. Настроение после встречи рассвета с Себастьянчиком поднялось, да и ночь выдалась фееричной.Он осекся, заметив неясные очертания чего-то в ближайшей подворотне. Сбавив темп и замолчав, он медленно, крадучись, как кошка в ночи (хотя уже были сумерки), подошёл к тому месту, надеясь, что тусклый свет обманывает его зелёно-жёлтые глаза, но даже сокращающееся расстояние не работало, как хотелось, и видение не пропадало.Тусклый фонарь освещал грязный двор со следами недавнего боя, следов волочения и падений. Камни потемнели от крови, смешанной с землёй и каким-то мусором. В принципе, в окраинах Лондона поножовщина была даже нормой, как бы печально это ни было. Но...В этой самой грязи, мусоре, крови?лежали двое. Ещё двух шагов было достаточно, чтобы бросило в холодный пот. Эти двое были его коллегами, которых он совсем недавно видел такими радостными и счастливыми. Сатклиффу сейчас даже не хотелось верить своим глазам.Рядом с разбросанными косами смерти лежал Эрик - практически неподвижно, притянув к себе сжатое калачиком тело Алана, и смотрел в небо. Куда-то за звёзды. Казалось, он не понимает, что ранен и что тот, кого он ещё силится согреть - мёртв. Греллю не хотелось в это верить, но все же... Алан уже не шевелился, замерев в одной позе. С уголка губ сочилась запёкшаяся струйка крови, открытые глаза были неподвижны и смотрели куда-то в лужу крови, на плавающий в ней старый осенний лист. Каштановые волосы разметались по плечам. Во дворе жалобно заскулил, заухал ветер и они шевельнулись в сторону, прикрыв тусклый свет глаз. Кожа, и так бледная, сейчас казалась практически прозрачной на фоне старого пиджака и окровавленной рубашки, через рваную материю которой была видна сочащаяся кровью плоть - рана от плеча тянулась неровной линией через грудь до рёбер. Только блестящая булавка для галстука в форме черепа в направленном на неё свете продолжала смотреть чёрными провалами глазниц вверх, презирая всё живое вокруг.Эрик не отреагировал на цокающий звук шагов, продолжая мерно напевать что-то смутно напоминающее колыбельную, когда Грелль, обойдя лужу крови и стараясь не наступить в неё носками сапог, присел, склонившись над Аланом, и свободной рукой прикоснулся к шее. Пульса не было, а кожа уже похолодела. Кажется, это называется трупное окоченение. Оно сковало его кости в позе эмбриона. Если трупное окоченение наступает в неудобной позе для тех, кто помогает проводить усопшего в последний путь, ему ломают кости, чтобы красиво уложить в чёрный гроб. От ужасной мысли, что Алана будут ломать, Грелля пробрал холодный липкий пот. Всё будто стало ирреальным сном, ложью. Не может же такое случиться, чтобы эта парочка, которую он уже тайно поженил, вот так и распадётся. Вечно подкалывающая друг друга, однако крепкая команда, выбирающаяся раз за разом из самых нелепых ситуаций и сложных перипетий. Если подумать, то Алан, хоть он его и недолюбливал, запомнился ему честным максималистом и жизнерадостным жнецом, умеющим ценить то, что есть. Он не мог припомнить хотя бы раз, когда он кого-то за что-то выговаривал. Когда фальшиво улыбался. Ведь улыбался. Даже сейчас он улыбался. Смерти своей улыбался! По коже прошлись мурашки от этой нежной улыбки.Грелль повернул голову, в упор смотря на Эрика. Он жив... но или сошёл с ума от такого, или до сих пор в шоке. Впрочем одно другому могло и не мешать.— Эрик?Жнец не отозвался, продолжая смотреть на небо. Продолжая что-то петь. Но очень тихо, едва различимо, шепча одними губами. Какое ему дело...— Эрик! - более настойчиво и громко позвал Грелль....до всего этого. Легче забыться...
— Слингби?А ещё легче сдохнуть. Закрыть глаза и больше не открыть.— Слингби, чёрт тебя подери! — сейчас голосу Сатклиффа мог позавидовать даже Ти Спирс. Отчаяние вылилось в холодную уверенность, пряча дребезжащие от нервов нотки.Взгляд медленно, будто в замедленном режиме перешёл на него. Озорные искорки с некой лисьей хитринкой погасли, зелёно-жёлтая радужка будто выцвела, как выцветает ткань, познавшая много палящего зноя. Озорные искорки превратились в равнодушие и безразличие, боль и отчаяние. Снова завыл ветер.— Он замерз...Глухой, сиплый, тихий голос прозвучал будто сквозь толщу стекла.— Эрик, он...Эрик резко помотал головой, и светлые волосы прилипли ко лбу.— Что ты... он спит. Он устал и спит.Из глаз соскользнула слеза, капнув вниз, на рукав пиджака, и оставив маленький след. Покрепче прижав к себе холодное тело, Эрик глупо улыбнулся.— Он жив. Сейчас отдохнёт и дальше пойдёт.Слингби издал звук, похожий на всхлип, шмыгнул носом, продолжая повторять, как заезженная пластинка в граммофоне.— Он жив... он... спит... сейчас отдохнём и пойдём...