солнце в затылок (mad clown/#gun) (1/1)

halsey?— empty goldУ Ганхи сотня футболок с разносортными надписями на японском и английском, потому что нравится и идёт очень (потому что так Донрим сказал). Он просиживает очередную ночь в чужой маленькой студии, которая почти три на четыре, вливая в себя литры энергетиков, чтобы не уснуть прямо за столом, потому что Мэд не оценит отсутствие черновой работы на электронной почте, когда с утра заглянет в неё. Парень зевает громко и разлепляет сонно глаза, фокусируясь на времени в уголке экрана компьютера, и крутит между пальцами механический карандаш. Четырнадцать минут пятого.У Ганхи на ребре ладони графитные полосы от стираний и набросков бесконечных, хочется сдохнуть немного, но нельзя: за его спиной семья и пара человек, которые вопреки всему всё ещё в него верят. Донрим?— один из, хотя и заебал искренне своим спокойствием, которое словно удавкой сковывает по шее, рукам и ногам. Парень?— серьёзно?— не знает, что должно произойти, чтобы маска вселенского спокойствия треснула хоть на пару секунд, открывая взору чужие эмоции. Над заголовком с новой песней всего лишь пара строчек?— да и те, по правде говоря, говно полное. На улице светать скоро начнёт, потому что май на дворе и восход ранний, а пограничка между сном и явью ничего кроме оторванных странных мыслей в голове не приносит. Ганхи цепляется за них, пытаясь запомнить, пару раз нечитаемым почерком чёркает на чистом листе блокнота, даже не открывая глаз?— наощупь.мне не нужна реальность, где осталось 30 секунд, чтобы тебя поцеловатьРэпер резко открывает глаза и по времени уже без трёх минут шесть. Из-за размякшего состояния он чуть не наворачивается со стула, ерошит себе волосы, проводит руками по лицу, пытаясь проснуться хоть немного, и смотрит на еле различимые иероглифы: из фразы можно вывести что-нибудь действительно стоящее. Наверное. Он допивает почти тёплый энергетик одним глотком, тут же отправляя пустую жестянку в полёт к мусорке, что по правую ножку стола забитой до упора стоит, и пытается что-нибудь придумать. Времени есть ещё часа два, может, чуть больше.Донрим открывает дверь в студию (его, вообще-то, и не предназначенную всяким там пацанам, что младше намного) часам только к десяти утра, когда Ганхи сдавленно матерится и желает сам себе сдохнуть, потому что не может придумать рифму на конец куплета плюс хука даже строчкой одной-единственной нет. Солнце в глаза слепит, а ещё дико хочется курить, но он вроде как завязал ещё три недели назад, потому что ?от тебя несёт как от пепельницы? мэдовским голосом. Донрим ставит на стол картонный стаканчик с капучино, вырывая парня из лап самоненависти, и кивает, указывая подбородком на исчерченные вдоль и поперёк листы, комками являющиеся по всей поверхности:—?Как оно? —?Ганхи смотрит как-то странно-удивленно, будто только сейчас заметил чужое присутствие, переводит взгляд на поредевший блокнот с веселым смайликом на обложке и вздыхает.—?Дерьмово,?— он откидывается на спинку крутящегося стула, болезненно прикрывая глаза и, машинально угадывая, что Донрим плюхнулся на узкий диванчик возле панельной стены, за секунду до, разворачивается к мужчине лицом, чувствуя, как неприятно жжёт кончики пальцев.Хочется спросить в сотый раз ?ты правда в меня веришь??, но Донрим не любит повторяться, потому что обещался сказать, если вдруг изменит решение. Пока ничего даже намёком не появлялось в разговорах?— и это очень радует. Потерю переживёт, конечно, но мерзко саднить будет долго. От Донрима то самое спокойствие, которое взрывной Ганхи не вывозит, исходит, теплота даже, когда вот так всё: утро, недописанный текст без хука, кофе с молоком и без сахара, полная мусорка банок от энергетиков, глаза в глаза и солнце в затылок.—?Я выбью тебе альбом,?— говорит Мэд, отпивая и обжигая язык, и, чёрт, для Ганхи, у которого двадцать семь готовых песен на ноуте пыль собирают, это лучше всяких признаний в любви.Он правда не может это всё бросить и смириться. Хотя бы из-за Мэда, который, конечно, удав спокойный, но растягивает губы в светлой улыбке, предназначенной только Ганхи.