17 (1/2)
Я впал в оцепенение. Возможно ли, что Джимми... мертв? Ужасно долгие минуты мы стояли вдвоем на темной улице, одной из одинаковых в этом прогнившем городе, где теперь было полно обломков, рваных кусков моих же воспоминаний, кружащих над нами в пыльном, раскаленном воздухе. На что было похоже то странное, больное напряжение, убивающее малейший порыв ветра? На ядерный взрыв или, может, потоп? Нет, всего лишь глухая пустошь вокруг, как-будто серого асфальтированного монстра вывернуло наизнанку, и он показал нам свою холодную, всепоглощающую тьму, что до сих пор таилась глубоко внутри. Так вот ты какой! Тьма, и ничего больше...Я вспоминал Его в тот момент, Его улыбку, манеру говорить, Его смех, глаза, в которых читалась вседозволенность. Казалось, она была дана Ему с рождения. Но только ли своенравность была присуща темпераментному человеку? Джимми. Я впадал в истерику, забывая о значимости местоимений, вдыхая рваный воздух, произнося имя. Только оно подходило для выражения нашей боли. Он и правда понимал всех вокруг лучше любого вшивого психоаналитика в прокуренном чужими бедами кабинете. Он знал меня, знал Джерарда, могу поспорить, он коллекционировал всех потерянных личностей этого штата. Он разобрался в том, из-за чего я не спал ночами, принимал мои решения в считанные минуты. Теперь же мы просто отпустим Его или все же будем терзать себя, то и дело задавая вопрос: Кто был виноват? На ком ответственность за Его же чертову глупость? Обвинить человека в собственном убийстве... в нашем мире так не принято, мы привыкли отторгать всех и не доверять никому. Меня упорно учили этому всю мою взрослую жизнь, и несмотря на сопротивление, я стал рассуждать таким же образом: те парни или Уэй?.. я готов был обрекать себя самого с нагретыми мокрыми глазами, хватаясь за голову и в страхе шепча под нос, что все это ничто иное, как страшный сон, бред тяжело больного, но не реальность, нет. Нет ни Джерарда, ни меня, ни обжигающей в холодном пожаре улицы, ни тяжелой свинцовой тени на веках, что отбрасывает ночь от его мокрых ресниц. Мы не стоим тут, прижимаясь друг к другу, а в моей голове пусто, как и вокруг, кроме престарелых фонарей ничего нет. О чем мне судить? Я не знал Его истории, я, черт возьми, не знал, кто Он такой! Но почему-то в этот придуманный апокалипсис я не перестаю верить. Мне совсем не трудно выдерживать на себе вес рыдающего, ужасно бледного, прозрачного и слабого, как какое-то беспозвоночное, Джерарда. Ради него, постараться изобразить, что мне не все равно, но я и не слишком разбит, пока все не закончится. Хотя вряд ли он оценит - Джи сейчас не до спектаклей, а значит смерть Джимми даже ему не под силу проигнорировать. Это из ряда вон выходящий случай. Никто, повторяю, никто не видел его таким, и не должен был. И я понимал необходимость хоть как-то поддержать затухающий эгоистичный костерчик внутри него, который еще еле чувствовался сквозь хрупкие ребра. Впервые. С трудом разлепив пересохшие губы, я ослабил хватку, провел кончиками пальцев по его мокрым горячим скулам и остановился на шее. Что я говорил дальше, не было похоже на речь нормального человека, я крал те глухие слова у каких-то пластиковых актеров, обычно пролетающих с такой скоростью на ваших экранах, что и следа не остается в памяти.
- Мы должны вызвать полицию, Джи, ты же знаешь примерный адрес, - он наивно дернулся, и на секунду мне показалось, что вот-вот сбежит куда подальше от меня в какой-нибудь заросший парк, спрячется там, вот так, ночью, свернется как котенок на холодной тенистой скамейке, и я больше никогда его не увижу.
Я не отпускал, теперь придерживая его за талию одной рукой, другой шарил по карманам его брюк, пытаясь достать телефон. Этот непослушный ребенок опять прижимался ко мне, сквозь слезы бормоча что-то совсем рядом с моей макушкой, смотря сверху вниз на то, как я там копошился.
- Нет... не старайся, наткнемся на копов, и нам конец, - громче, пытаясь придать голосу уверенности прохрипел он, и тут же я покраснел от негодования. Какой же ты эгоцентрист, Джерард, жестокий и глупый, тебе определенно надо в психушку или за решетку! Как ты, блять, можешь подобное говорить?! Мне захотелось его ударить, в голове зазвенело, и снова это тошнотворное чувство. Но в ту же секунду я посмотрел в его затуманенные глаза и понял - он бредит.Джи вдруг смирился и замолчал, послушно наблюдая, как я набираю номер, и только тихо всхлипывал. Ему нужна была поддержка, и я в любом случае не мог ослушаться его сейчас.- Я не скажу тебе адрес, - нахмурившись, шепнул он.
- Алло, такси? - в его глазах, должно быть, промелькнуло удивление, и он опустил голову, вздыхая, говоря тихое ?так будет лучше?, а я стал успокаиваться, зная, что все равно лучше не будет. Все эти обещания о том, что все наладится, не исполняются никогда, все наоборот разлаживается, гонится к дисгармонии, падает, разбивается, и мы ничего не приобретаем, отводя это все на задний план.
Я вызвал такси, и теперь оставалось только ждать, кипящая тишина убивала во мне желание, продолжать бороться с тошнотой и молчать. Он выпрямился, немного постоял, бессмысленно смотря на меня уставшими, красными глазами, высокий, темный, в моей старой прокуренной куртке. Яркая черная вспышка в ночном однородном пространстве.
- Он ведь был необыкновенным, - шепнул Джи, и я кивнул, пытаясь подавить силой мысли его слезы и нарастающее непонимание. Почему, черт возьми, это происходит именно со мной?!
Он немного помолчал, но, резко вдохнув, заявил: ?Я старею, Фрэнк?.
- Что? - я непонимающе посмотрел на него, треплющего свои черные влажные волосы. Мы прошли к дороге, и он печально усмехнулся, повернувшись ко мне.
- До этого дня я чувствовал себя на законные семнадцать, - он пошарил в куртке, раздобыл зажигалку,взял в зубы одну из моих сигарет, щелкнул, закурил, блаженно прикрывая глаза, и через пару секунд выпуская бледную струйку ароматного дыма, - я был вечно под кайфом, проблем не существовало, понимаешь? - мямлил он, - Я думал, что нашел свою вечную гонку, пусть не лучшую жизнь, но я был неуязвим.
- Ты и сейчас неуязвим, - я пожал плечами, принимая из его дрожащих пальцев сигарету, затянулся, медленно посмотрев в черное, далекое небо, запрокинув гудящую голову навстречу сонной прохладе.
- Уже нет. Люди... - он споткнулся, помолчав, бегая взглядом по моему лицу. Я все еще смотрел в темную бездну, но все же чувствовал его взгляд, - умирают. По собственной глупости, - я нервно вздрогнул, не решаясь повернуться в то время, как Джерард был настроен идти до конца. - И в моем случае превращаться в истеричку все равно, что разрыдаться в кинотеатре посреди дурацкой дешевой драмы.
Он сложил руки на груди, прислонившись спиной к бетонному бортику трассы. Я молча вдыхал дым, наконец опустив голову, пытаясь победить удручающую ночную тишину и страх, прячущийся за ближайшими деревьями, готовый напасть с оголенным лезвием кухонного ножа. У страха зеленые глаза и прическа панка, резкий, но веселый голос, холодное лицо и недельная щетина, и он жив, он вполне реален.
- Они уходят и приходят, и мы когда-нибудь поступим... как полные эгоисты. В конце концов нам самим, возможно, придется убить кого-то, - продолжал бормотать Джерард, истерично усмехаясь, тогда мне оставалось только смотреть на свои потертые ботинки. Он потянулся, взял из моей руки сигарету и замолк, пуская дым. Меня всегда завораживало наблюдать за ним, но сейчас этот человек выглядел пугающе, будто метафорический дьявол. Раскрасневшиеся глаза, растрепанные волосы и потерянный взгляд — таким я запомнил его, нарисованного в цвете ночи.- Джимми - твой друг... Ну, был им.- Да нет, он был моим сутенером, - быстро пробормотал Уэй, нервно делая новую затяжку. Я поднял голову, вглядываясь в контур его профиля от слабого электрического света.
- Но... Ты мне ничего не... - я закашлялся, в одно мгновение он повернулся, и его лицо засветилось белым в свете фар подъезжающей машины-такси. Джерард вскинул брови, бросил окурок и зашагал к двум мерцающим кругам, оставляя меня в разреженной темноте, с открытым ртом.
Что он имел ввиду? Он называет старением то, что в нем проснулось чувство сожаления к другому человеку? Мы доехали до ?штаб-квартиры?, не переговариваясь, даже не смотря друг на друга, я пялился в окно, а Джи объяснял маршрут водителю, ерзал на сидении, больше кутаясь в мою куртку, рассматривал свои руки, потом опять спорил с водителем, и все это, не обращая на меня внимания.
- Так и будешь молчать? - спросил я, когда мы поднимались в злополучном лифте.