Смерть Макароны. (1/1)
Прошло еще 27 лет.?У тебя остается три выхода: сдохнуть, или стать на крыло,Или просто считать, что нынче ты в отпуске.Отпуск: три дня не считая дороги?/Олег Медведев ?Отпуск?/… Белый купол палаты… Полная луна светит в больничное окно. Ночь и тишина. Здесь, в республиканской клинической больнице в отделении кардиологии медленно умирала пожилая пациентка. О том, что шансов нет, знали все: и врачи, и родные, и она сама. Кандидат медицинских наук, профессор Гайнуллин, только разводил руками: чего ж вы хотите, чудес не бывает. С такими заболеваниями, в таком возрасте, и опять же – с травмой сонной артерии – надежд, увы, никаких. Двое сыновей пенсионерки, мужчины-близнецы лет сорока, старались как могли, их зарплаты и ветеранская пенсия больной позволяли обеспечить отдельную палату, усиленное наблюдение, дорогостоящие операции, но и только. Надежды, действительно, не было: в последний месяц пациентке стало хуже – полная неподвижность, слабый пульс. В сознание она уже не приходила, и врачи продолжали искусственно поддерживать жизнь в изношенном теле. Единственным доказательством жизни женщины оставалась прерывистая, слабо пульсирующая осциллограмма сердечной деятельности. Неровная ломаная зеленая светящаяся линия на черном экране. Линия жизни в пустоте небытия…Окно палаты бесшумно распахнулось, и на подоконник легли пальцы. Подтянувшись на руках, неведомый пришелец в два счета перемахнул подоконник, даже не задев стоящий на нем больничный фикус и оказался внутри. Вслед з ним в палату ворвался свежий воздух, трепля марлевую занавеску. Темная фигура шагнула к изголовью койки, где, опутанная проводами и трубками лежала больная. Пришелец тревожно покосился на экран: пульс становился все реже, линия из ломаной сделалась слегка волнистой. -Ф-фу, бля, еле успел! – негромко проговорил он, тяжело дыша, словно после бега. Он плюхнулся на кровать рядом с умирающей и сжал иссохшую ледяную ладонь. Бросил еще один взгляд на экран:Прямая… все.Пришелец наклонился, вглядываясь в темноте в мертвое старческое лицо. Тихо вздохнул, заморгал часто-часто. А потом вдруг неожиданно выпустил руку и… отвесил несильный тычок под ребра.- Вершитель! – позвал он нетерпеливо. – Эй, Макарона, мать твою! Вставай, бля, подъем!- … а пошел ты… - раздался сварливый сонный голос. Но ночной гость не унимался. Его холодные пальцы больно сжали заострившийся восковой нос жертвы. Вернее, больно жертве было бы, если б она была живой. И тем не менее…- Я кому сказал вставай! Быстро!… Людмила Макаренко с трудом приподнялась и села, глядя в темноту непонимающим взором. Никогда еще она не чувствовала себя настолько отвратительно, даже после попоек с вертолетчиками из Ханкалы. Она жадно втянула ноздрями свежий воздух, расправляя какие-то неродные, и будто бы слипшиеся легкие. Медленно отступили боль и темнота, застилавшие мир. Возвратилось зрение. Тут ее вновь обретенный взгляд сфокусировался на ближайшей фигуре, опознавая предмет. Память сработала быстро.-Тху!- Ну наконец-то! – облегченно рассмеялся ночной гость. – Узнала!Людка почесала распухший нос.- Ты че приперся-то ночью? – хрипло поинтересовалась она.- Ну нифига себе! –обиделся Майя. – Ты же сама меня пригласила.-Когда это я тебя приглашала? – тупо переспросила она. – И где я вообще?- Давно приглашала. В прошлой жизни. Когда мы встретились в одном московском скверике. Ты мне тогда пообещала кое-что, помнишь?Лоб Макароны покрылся ледяной испариной, до нее начинал медленно доходить смысл речей Сотворенного. ?Обещала в прошлой жизни?… Она нерешительно обернулась и еле сдержала крик: позади на больничной койке лежало безжизненное тело пожилой женщины, похожее на пустой разлохмаченный кокон.- Умерла я, значит, да? Во дела – Макарона повернулась к довольно ухмыляющемуся таирни и потрясенное выражение сошло с ее лица, сменившись ненавистью: - Ну и сволочь же ты, Тху! Не мог раньше прийти!-Сволочь у нас сегодня ты по расписанию дежурств, - невозмутимо огрызнулся Майя, - Знаешь, на тему ?не мог раньше прийти? я тебе отвечу так: не в моих правилах безутешных вдов до суицида своим видом доводить. Мы же договорились подождать лет тридцать-сорок, вот я и ждал.- Прошло уже сорок семь…- И потом, была еще одна хм… причина – он поднял указательный палец, подчеркивая важность своих слов.- Какая? – потрясенная происходящим Людмила соображала не лучше чем укуренный гопник.- Да вот… муженек твой благоверный, будь он неладен!- Что?! Ты… ты его видел?- Не только видел, но и… ладно. Начну сначала. Открою тайну: когда он умер, я поначалу весьма эгоистично обрадовался. Но, как оказалось, рановато. У меня из головы вылетело, что мы - кровники. И я сам не заметил, как он шустренько утащил меня за собой в небытие. Где-то между второй и третьей платформой тоннеля, в конце которого обычно бывает свет и все такое, я обнаружил рядом с собой некую бестелесную субстанцию. Узнав меня, субстанция обложила меня таким матом, что я чуть обратно не ожил! Шокированный этой наглостью, я попытался выяснить причину столь нерадушного приветствия. Ну да… лучше бы я промолчал! Он орал на меня, что я, дескать, еще при живом муже приставал к его жене, и что теперь, мол, я непременно воспользуюсь горем вдовы для воплощения своих гнусных планов… Он орал на меня довольно долго, думаю что э-э-э, в твоем мире прошла пара лет. Я стал отшучиваться, старался перевести разговор на другую тему, но тогда этот гад попытался набить мне морду! Ты представляешь себе бестелесный туман, распускающий руки? Нет? Ну и правильно. Нет, разумеется, он не мог причинить мне вреда, но и я ему – тоже. Через некоторое время до нас с Алхором дошло, в какой жопе мы оба с ним оказались. У меня осталось тело и древняя Сила Майя, а у него не было больше тела, но были чувства и воспоминания. Еще пара лет ушла на споры и пререкания, в ходе которых печальная истина стала лишь яснее: из небытия мы можем выбраться только вдвоем. Бедный маленький Гортхауэр так мечтал быть любимым, но он никого не умел любить сам. Зато большой сильный Алхор умел и дружить, и любить, и вообще – жить он умел, понимаешь? Но не мог: тела-то у него больше нет! Да и не положено простым смертным с собой забирать свои временные оболочки, попользовался – и будет. Обратно после смерти возвращаться им тоже не положено. И тогда мы пришли с ним к оригинальному консенсусу.- Чего? – мучительно скривившись, переспросила Людка, окончательно потерявшись в потоке фраз.- К согласию, говорю, пришли! – пояснил Майя. И добавил – Никогда бы не подумал, что смерть так скверно действует на умственные способности. Надеюсь, это пройдет. Ну так вот: перед нами двумя было единственное решение проблемы. И мы его приняли.- Как?- Да очень просто. Лучше всего назвать это слиянием. К огромному взаимному восторгу раздвоения личности у нас не наблюдалось. Так получился я.- Да кто ж ты, наконец? – рявкнула потерявшая терпение Макарона. – Ты Марыч или Тху в конце концов?!Вопрос в стиле Фауста заставил ночного гостя призадуматься. Он наморщил физиономию и до боли знакомым Людке движением почесал кончик внушительного носа.- Я – мы оба, если можно так сказать. Я Марыч со всеми его воспоминаниями и хроническим бессмертием Майя. - Но физиономия-то у тебя самая майярская.- Ничего себе, физиономия! Между прочим, эту физиономия ты мне сама придумала. Тело-то осталось от Гортхауэра. Можно было бы, конечно, что-то подправить, но Алхор (давай я буду нас после слияния называть так, чтоб ты окончательно не запуталась, ладно?) признался что ему кажется, будто внешность Гортхауэра тебе больше придется по вкусу, раз уж ты, как автор наделила ею своего героя. Еще и Фрейда приплел, психиатр хренов!- А душа чья?- А пес ее знает. Гортхауэр был твоим идеалом и получился на редкость макаронообразным по характеру. Душа Алхора – реальная, ее никто не сочинял. Но за те двадцать лет, что вы с Марычем уживались как-то вместе, вы сделались похожи меж собою. Одним словом, теперь все эти проекции разных существ слиты во мне. Лучше всего и правильнее сказать, что я – Марыч, только повзрослевший, приобретший силу и бессмертие Майя. Но теперь его судьба зависит от твоего решения. Уйдешь ли ты прочь или отправишься со мной – твой выбор будет означать конец истории или ее продолжение. Ты Вершитель.Ночной гость умолк и опустил голову, словно поклонился.- Я Вершитель… - медленно повторила за ним Макарона. – Я иду с тобой!Она подала руку собеседнику. В ответ его глаза сверкнули, и он улыбнулся такой знакомой и родной марычевской улыбкой, что у Людки сердце подпрыгнуло. Хоть и непривычно было видеть пока эту улыбку на новом лице.- Вот мы и вместе. Снова.-Как мне называть тебя?- Зови как хочешь, я приму любое имя – пожал плечами парень.- Тогда пусть будет Алхор. А то я все-таки запутаюсь. Макарона встала. Распахнулись в ночь нечеловечески огромные глаза. Зрение было отличным, исчезла слабость и боль в суставах. Только сейчас она поняла, что во рту у нее – крепкие молодые зубы, и к тому же все до единого на месте. Не веря ощущеням, она ринулась к зеркалу. Движения давались легко, тело пело от переполняющего душу восторга. В маленьком забрызганном зеркале над больничной раковиной перед шестидесятипятилетней пенсионеркой, двадцать лет назад потерявшей мужа и смысл жизни, стояла здоровая широкоплечая девица с наглой квадратной физиономией и орлиным носом. Исчезли стянутые в пучок седые волосы – вместо них на голове красовался рыже-каштановый уставной ?ежик? с пышной, правда, челкой на глаза. Вместо больничной пижамы и тапочек молодое тело облегала черная безрукавка и камуфляжные брюки под офицерским ремнем, заправленные в голенища новехоньких берец. - Бля! – выдохнула девушка в зеркале. – Это ж я!- Ага. Ты самая и есть, только пятьдесят лет назад. Если не ошибаюсь, тебе сейчас семнадцать или чуть больше. Людка обалдело провела рукой по правой стороне шеи. Шрама не было.- Нету, нету – успокоил Алхор. – Ты же всегда мечтала от него избавиться.Людмила переключилась на изучение плеча. Татуировка никуда не делась.- А это?- А это осталось! – заржал парень – Не рассказывай только , что ты хотела ее свести, ты ж всегда так гордилась этими ВДВшными штучками. Лучше пошли быстрее, а то дежурная медсестра придет. Надо объяснять, что тут начнется, когда она увидит мертвое тело?Он вскочил на подоконник. Макарона последовала за ним, но, глянув вниз, отшатнулась, сглатывая.- Ух ты, бля, второй этаж…Парень закатил глаза.- О боги, до чего я дожил! Десантник боится высоты!- Что? Это кто боится еще тут?В коридоре послышались шаги.Беглецы переглянулись и, взявшись за руки, молча сиганули вниз. А еще тремя минутами позже где-то за оградой РКБ взревел мотор ?Урала?. История продолжалась!