Тык-тыква №4 (1/2)
?Значит, родственники мистера Смита пришли, не предупредив его…? Гроссман продолжал со стороны наблюдать за происходящим. Судя по тому, что Шестой номер даже забыл ответить на его реплику — пришествие четы Смитов на ПМЖ к Джону было вполне спонтанным. ?Нет, как бы это ни было невежливо с моей стороны, но я всё же считаю отношение родителей этой семьи к детям слегка неправильным. В конце концов, это ведь…? Но довести столь пагубную и невежливую мысль до конца мужчине не дало справедливое замечание Гилберта VI касательно подозрительного запаха, доносящегося из глубин зала. ?Хм… Пожар? Вот ведь незадача…? Джон, не выходя из состояния ?что вообще сегодня за день такой странный-то?!? ровным шагом направился к соседнюю комнату и, к ужасу своему, обнаружил на полу пылающий коврик. Будь Джон суеверным, он был непременно решил, что причиной пожара стали его ?невежливые мысли?, но хоть этого, к счастью, за Гроссманом никогда не наблюдалось. Вообще, остаётся удивляться тому, что мужчина первым делом не вызвал МЧС или что-то вроде того, а, схватив первую попавшуюся тряпку, которой, к сожалению, оказался плед, утихомирил бушующую стихию. — Ой, простите! — замахал руками Номер Восемь.— Я решил запустить салют, но для этого же сначала нужно было вызвать дух горного Осломындля, ну, то есть, развести костёр и спеть особые песенки, а ещё… На всю эту тираду Джону не оставалось чего-то иного, кроме как нервно улыбнуться. Сказать что-то вслух ему помешал внезапный дверной звонок. Только не... Но все надежды мужчины рассеялись, когда он увидел перед собой раздолбайского вида особу с разноцветной шевелюрой и многочисленным пирсингом, образ которой дополняла ещё и чудовищно яркая и щедро покрывавшая лицо косметика. — Сестра? — на всякий случай переспросил Джон. — А то, братишка! — захохотала пьяненьким смехом в ответ девушка, и, для убедительности хлопнув жвачный пузырь, вошла в комнату. — А чё горелым воняет-то? Или это ты камин книгами Рембрандта топишь? — Но Рембрандт же не книги… — Да хватит тебе занудствовать, брательник! Есть чё пожрать? Теперь откуда-то изнутри к голове Джона подступило ещё и чувство а ля ?что за фигня тут творится? Дайте мне стенку, я об неё убьюсь!?, правда, намного в более вежливой форме, так что, усилием воли удержав порыв перейти к фэйспалму, Гроссман коротко кивнул. — О, так это совсем клёво! А выпить? Хотя да, ты ж у нас умничка и не… а это что за дети голодной Африки? — Это…мои… — Твои?? — Нет…это… — Гроссман попытался сформулировать точное определение местопроисхождения детей, но безуспешно.
— А, ну, тогда легче. Но тогда чьи? — Мамы и папы мы! — улыбаясь во все неполных тридцать два зуба пояснить Восьмой.— Я, кстати, Гилберт Смит, дядь! А это — он ткнул пальцем в сторону брата, — тоже Гилберт Смит. И это, кстати, тоже Гилберт Смит! — представлен был, наконец, очередной ребёнок. Возможно, приветствие и открыло бы для Джона нечто новое, как минимум — имена детишек, но, ещё вчера ознакомленный с особенностями семьи Смитов-Далрлинг, он знал имена мальчиков ещё тогда, когда она представились братьями номеров 16 и 6. Но, не ответь онна это, или, что ещё хуже, покажи Джон своё равнодушие, и ему можно было бы с чистой совестью застрелиться где-то в уединении (естественно, из приобретённого по всем правилам пистолета и, конечно же, оставив пояснение к своему самоубийству, чтобы, никого не смогли обвинить в этом). Но, к счастью, можно было обойтись и без этого перечня действий, так как Гроссман кивнул в ответ ребёнку и представился в свою очередь. ?Постойте-ка… а я разве не назвал своего имени раньше?? — Чё за тупизм, спиногрызы? — разбила своим, пусть и весьма точным и уместным, замечанием все правила приличия Роззи. — Какой идиот называет детей одинаково? Хах, ещё и мне говорят, что я мозги пропила! — Сестра, это как-то… — Да иди ты лесом со своей вежливостью, Джонник! Ну реально же — бред, да?
Не будь сестроубийство — страшно неэтичным делом, пожалуй, Гроссман бы с доблестью приступил к этому процессу, но, ко всему прочему, его окончательно добила реакция того из Гилбертов, который и поджёг ковёр. — Так я тоже думаю, что это бред, дядь! Только чё я могу сделать?
— Э, кого ты назвал дядей, чешуекрылый?! — ошарашено крикнула Роз — Э, кого ты назвал чешуекрылым, дядь?! — не менее возмущённо парировал мальчик. Но и этой семейной идиллии пришлось не долго жить, так как, под аккомпанемент дикого лая Дружка, сбившего на пути несчастную, всё ещё не отошедшую от культурного шока Моргану, в раскрытую дверь ввалилась толпа детей с какой-то гигантской посудиной в руках. Судя по грохоту, тот, что нёс тазик, был повален собакой, а второй, тазик то есть, успешно покатился на лестничную клетку. Пытаясь хоть как-то спасти ситуацию, Джон выбежал в коридор и стал свидетелем куда более животрепещущей сцены: какой-то ребенок, судя по всему, очередной Гилберт Смит или что-то вроде того, впрыгнув на лету в тазик, помчался в глубокую синюю даль (ну, подъезд-то был окрашен в синий цвет), и, радостно хохоча, направил свои ?сани? на саму лестницу. Дальнейшее оставалось бы тайной для Джона, не услышь он с нижней лестничной клетки пронзительное: — Люди добрые, что ж это творится?! Меня, талантливого и заслуженного поэта сбивают тазом? — Только…не это… — едва слышно пробормотал Джон, представляя себя мистера Оуэмена, пытающегося вобрать в свою мужественную грудь побольше воздуха, дабы излить свою речь в громогласное: ?Чтоооооо?! Это…возмутительно!?. Хотя, само по себе ужасно то, что они едва не убили человека! Само собой, на помощь старику-великому-поэту, собственно, как и ребёнку в тазике, Гроссман бросился незамедлительно, хотя это уже было и не нужно: ребёнок покатился дальше в своём тазике, хохоча ещё пронзительнее, а Оуэмен, воображаемый детонатор в котором явно сработал, начал своё причитание на весь подъезд. Где-то сбоку Роззи в припадке смеха била руками по полу, Дружок настойчиво пытался догнать ребёнка в тазике, лая на всё округу, а Моргана, деликатно прижав хвост, осторожно выглядывала из раскрытых дверей. — Се-енсе-е-ей! Почему вы не сказали, что встречаетесь с моим братом??? — фанатично прокричал кто-то, вполне настойчиво повиснув на шее Джона. — Эм… Синди? — с трудом освободившись от объятий, Гроссман увидел лицо нападавшего. — Простите, но откуда вы здесь? Что вы имеете в виду? Какой брат?
?Подождите-ка… Фамилия Синди — Дарлинг… Неужели, и она — сестра?..? Честно говоря, теперь, после того, как и одна из его студенток, по совместительству, пожалуй, единственный друг Джона, оказалась членом этой чудовищно гигантской семьи, Гроссман не особо удивился бы, если бы и сам узнал, что его мать, к примеру, — сестра той самой Альфа-Синди Дарлинг. Но сейчас его ожидал более животрепещущий процесс. — Подождите! Нет, конечно! Я ни с кем не встречаюсь! Вчера… Но договорить ему опять не дали. — Да вы меня слушаете, в конце концов? Я — поэт! Поэт — невольник чести! — Да ну тебя, замолчи уже, обесчестенный! И не таких обесчестивали — меньше воплей было! Разорался, как кобыла-роженица в лунную ночь! — прозвучали на спиной Джона очень, очень пугающе знакомые нотки голоса, а мощный удар по спине от которого Джон едва ли свалился на пол, лишь подтверждал самые ужасные опасения, — Ну привет, внучек! — Бабушка… это вы? — но незачем было оборачивать голову — результат от этого не менялся. — Привет, мужик! Есть чем утробу набить? — поинтересовалось нечто, настойчиво дёргавшее кончик рубашки парня. — Простите, а вы?.. — Моё имя слишком известно, мужик, чтоб его называть! Я — кореш твоей бабки! Весь этот ужас хотелось как можно скорее выбить их своей головы, во всяком случае, та самая голова уже ныла от перенапряжения. Эти события начали напоминать те сны, которые человек видит, дремля, и сам Джон уже стал надеяться, что сейчас, через минутку, он очнётся в своей уютной кровати, в полной тишине… — Сенсей, вы в порядке? Из прострации его рассудок под ручку вывел голос Синди Четвёртой, правда, о её номере Гроссман не знал, после чего Джон, наконец, придя в себя, поинтересовался у девочки, которая требовала жертвоприношений своей утробе: — Простите, мисс, но вам не кажется, что ваша речь звучит как-то вульгарно? — возмутился Гроссман. — Да ладно тебе, внучек! Чё ты паришься? Она, вон, девка-то боевая! — последовал ещё более внушительный хлопок по спине.
— Так! — Джон, уставив взгляд в пол, сцепил пальцы в замок, — Давайте мы все хотя бы зайдём в квартиру, хорошо? — Давно пора, мужик! А то вон как жрать-то хочется! — Ва-а-а~ Сестричка-Номер-15 пришла!!!! — возликовал неизвестно откуда явившийся Номер Восемь, — и бабуля пришла! И Номер Четыре! — О, а вы что тут забыли, мелкие? — изумилась бабуля, наконец, зайдя в дом, и её примеру, кстати сказать, последовали остальные, — от вас нигде спасения нет! Ни за стеной от вашей оравы не скроешься, ни у внучка!
— Подождите,— вмешался, наконец, Джон, голосом, начисто лишенным каких-либо эмоций, — то есть, вы хотите сказать, бабушка, что живёте за стенкой квартиры семьи Дарлинг-Смитов, а вы, мисс, — обратился он к девочке, величавшей его самого ?мужиком?, — тоже Синди Дарлинг? — А откуда ты узнал, мужик? На этот раз сдержать полный отчаянья вопль Джону удалось с большей силой, зато таковой явно не обладала Роззи. — Чё за ересь, брательник? Вы тут все курите, что ль?
— Нет, сестра. Ты не права, — смог лишь выдавить из себя Джон, явно собираясь во второй раз уйти в себя.
— Что за столпотворение? — раздался голос у дверей. ?Нет-нет-нет… — мысленно взмолился Джон, уже не надеясь на исполнение своих желаний, — только не родители!? — О, папаня и маманя явились! — хлопнула в ладоши Роззи. — Погиб поэт, невольник чести! Пал, оклеветанный… — Какого чёрта?! Что за тупая фигня?! Что за бред! Маман, роди меня обратно! — наконец не выдержала Роззи.— Какого ты тут делаешь, изнасилованный невольник?!
— Я декламирую… — Иди в другое место декламируй! Тут уже дышать нечем! — Но Джонатан сказал, чтобы мы все шли сюда… — начал было оправдываться поэт. — Нафиг! Не слушай Джонника! Иди, твори! И возьми с собой детишек пару штук — у нас их уже совать некуда!
— Ага, правда некуда, дядь! — закивал Восьмой номер. — Нет, дети будут мне мешать! Я же — … — ГДЕ МОЙ ТАЗИК?! Кто спионерил тазик из дому?! — Ва-а-а-а-а-а!!! Мамочки! Номер Три!!! — где-то за спиной Джона послышался детский плач. ?Номер Три? Тот, который ещё очень пугал Гилберта Одиннадцатого? Но…где же он? — мысленно поинтересовался у себя Джон, явно считая беседе с собой — самой приятной и безопасной для мозга?. Мужчина поднял взгляд вверх, то ли ища спасения у высших сил, то ли ещё зачем-то, и столкнулся с парочкой глаз-лазеров, коими обычно обладают чудовища в фильмах ужасов, только вот эти глаза были голубыми. — Эм… добрый день… — сдавленно пробормотал Гроссман, пытаясь идентифицировать эту личность, как одну из тех, с которыми ему уже выпала честь познакомиться за этот день, но реестр его мозга не обнаружил такого пугающего образа. — Где мой тазик, я спрашиваю?! — завопил Номер Три, переводя свои глаза-лазеры с одного человека, на другого. Признаться честно, когда этот тип вошёл в квартиру, жить стало как-то ещё теснее, что, скорее всего, можно было пояснить масштабными габаритами вошедшего. — ГДЕ МОЙ ТАЗИК?! Кто его забрал? Дома кашу варить не в чем! И бельё стирать негде! Где мой тазик?! — для пущей убедительности, Третий стал грозно размахивать кулаками. ?… как Кинг-Конг…? — добавил про себя Джон, не сдержав нервной улыбки. — Мне кажется, вы должны его искать на лестничной клетке… Так я его видел в последний раз… — Поэт обижен! Но ничего! Гениев всегда гнобят при жизни! Пусть будет вам стыдно! Следующие поколения отомстят вам! Отомстят презрением! Я… Но, судя по сдавленному воплю, Третий номер случайно задел его одной из своих руки, или, что хуже, попросту наступил на его Великую поэтическую ногу, так как бедняга-Оуэмен лишь сконфужено пискнул и умолк. — Издох чё ль? — поинтересовалась откуда-то с другого конца квартиры Роззи. — Джонатан Гроссман, — прозвучал ледяной голос прямо над ухом несчастного вышеназванного.— Извольте объяснить, что здесь творится.