Глава одиннадцатая, в которой обозначается важность кофе (1/1)

С момента нашего прибытия больше особо ничего не произошло. Нас поселили в двухкомнатной квартире в очень похожей на нашу обыкновенную земную многоэтажке. Без моего ведома и соглашения (впрочем, не только моего) Летов и Кобейн заняли одну комнату. Они часами напролет разговаривали и смеялись. Однако я так и не добился какого-нибудь разговора с Виктором. По всей видимости, он меня избегал. Что ж, мне ничего не оставалось, кроме смирения.Наконец, наступил день, когда нас привели в Хохрот. Там было… очень интересно. С виду здание было маленькое, да и внутри тоже. Но в некоторых местах, например, на пятом этаже вдруг появились очень большие потолки. А в комнате, где ученики собирались выпить, наоборот, места было как в чулане.Еще одна примечательная вещь?— по две комнаты с кабинками для переговоров на каждом этаже. Именно в такую комнату я силой затянул Цоя.—?Что тебе от меня нужно?! —?шипел он, пытаясь вырвать руку.—?Надо поговорить,?— я отпустил руку Виктора и положил свои в карманы мантии.Виктор выжидательно на меня смотрел. Я вздохнул.—?Почему ты ведешь себя как какая-то ПМС-ная малолетка? Почему избегаешь меня??Что значит то ?наконец-то? ночью на острове??Цой тоже вздохнул.—?Люблю я тебя, вот что. Как мальчишкой в Марианну влюбился, так и в тебя. Но меня даже не смущает, что мы с тобой одного пола. Просто я не знаю, где моя жена, что с ней… Все-таки, если с ней все в порядке, я должен хранить ей верность. Да и странно это все.Тут он замолчал. Все свои слова, которые так согрели мою душу и сердце, он сказал спокойно и просто. Я почувствовал ликование в глубине души и понял: ?Вот и все?. Да, вот оно все, что и нужно было сказать с самого начала.Я улыбнулся Виктору и взял его руки, но уже не грубо и требовательно, как раньше, а так, как я когда-то брал за руки свою жену. Витя почувствовал это и улыбнулся мне в ответ. Наступила тишина, но какова была она! В такой тишине хотелось бы находиться вечность.—?Какие тут интересные комы! —?вдруг услышал я незнакомый голос. Одновременно с Витей я вздрогнул и оглянулся. Из кабинки вышел светловолосый юноша в красной мантии?— такой же, как и на нас.—?Простите,?— смущенно сказал он,?— я не хотел обрывать ваш разговор… Советую вам говорить в этих кабинках. Правда, кома там странная, я раньше таких не видел. Однажды, когда меня отчитывал отец…—?Кто ты, чудак? —?перебил его Витя. Лицо юноши порозовело.—?Я Гегнер Эстран, простите, я должен был сразу представиться. Я поступаю в Хохрот.—?Как и мы,?— сказал я. —?Это Виктор Цой, а я Миша Горшенев. Мы раньше были людьми.—?Ну, я это понял. У вас странные имена,?— сказал Гегнер. Вдруг он почувствовал, что он здесь лишний, и вежливо стушевался. Мы с Витей снова были одни.[Голод]Я иду по мраморному паркету красного цвета и сажусь среди учеников. Еще очень рано, но черти уже здесь. Они волнуются. Им невдомек, что возьмут всех. Но страх не оправдать свои надежды и надежды своих родителей преследует их как тень. Буквально весь воздух пропитан этим страхом.Я скольжу взглядом по ученикам. Читаю их мысли, стараюсь определить их направление. Этот будет моим, этот, несомненно, Смерти, этот, наверно, Болезни. На одном из чертей я остановился. О! Русые волосы, улыбка, но потеря и грусть глубоко в душе, полный крах понимания мира и самого себя. Зеленые, как лес, глаза, смотрят прямо в лицо собеседнику с еле заметной гордостью и превосходством. ?О-Рэн неповторима. Даже твои жалкие размышления не сравнятся с ней,?— читаю я его мысли. —?Ты человек, а она?— безликий остров, отражающий и Землю, и всю Вселенную. У нее нет образования, она не прочитала ни одной книги, однако мне проще говорить с ней ?ни о чем?, чем философствовать с тобой?.Безликий остров. Как интересно придумано. Как интересен внутренний мир этого мужчины. Чему родина его душа? Смерти, скорее всего. Или же этому безликому острову?Или никому?Я всегда уважал приватность воспоминаний своих Сыновей, а тем более чужих. Но здесь я не удержался и посмотрел.Ночь на острове. Океан приливами и отливами лижет песчаный берег. Полная луна царствует в небе над пустотой. Красиво, как никогда в жизни.—?Я всегда хотел путешествовать,?— шепнул мужчина. —?Обойти и осмотреть весь свет.—?Осмотреть,?— вставила О-Рэн. —?Когда-то я думара, что моя судьба?— дрянь. Но я ходира по Японии. Я знара много рюдей. Я научирась чувствовать кожей этот мир. Где ты бывар?—?В Канаде. Родился в России. Ты была в России?—?Нет.—?Откуда же ты знаешь русский?—?Я знара многих русских. Варварская нация. Все на ?и так сойдет?. Нет сейсин, но юнсуи са*. Soshite, subete no roshiahito wa, kuroi shinjitsu wa shiroi uso yori mo sugurete iru to kangaete imasu**.Повисло молчание.—?Ты не поняр.—?Да, но я догадываюсь, что ты сказала. Чем ты тут занимаешься?—?Ничего.—?Ты, наверно, много думаешь?—?Зачем? Нет. Думать?— это око, но мазохисто***. Чем борьше думаешь, тем борьше бед. Все, кто много думар, плохо кончири.—?Я умер во сне.—?Слабая смерть.—?А ты меня вообще срушаешь?Летов вздохнул. На японском О-Рэн сказала бы больше. Или она не из разговорчивых?—?В России хородно, да? —?вдруг спросила она.—?Да, очень. Когда я учился в школе, морозы были под пятьдесят градусов.—?Как?—?В общем, очень холодно.—?О-Рэн, я не понимаю мироздание. Загробная жизнь сбила меня с толку. Я почувствовал себя ничтожеством на мгновение.—?И сбежар от неизвестного к привычному?—?Я слабак, да?—?Нет. Но ты не доржен бежать. Я буду с тобой. Я буду рядом и дареко. Но всегда с тобой.Как зимний холодНочь на тихом островеСмерть на брудершафт Воспоминание оборвалось. Что его оборвало? Гегнер Эстран подошел и что-то сказал Летову, и последний отвернулся от меня. Гегнер здесь! Я помню его еще бесенком. Как он вырос.—?До поступления в Хохрот,?— рассказывал Гегнер Летову и Кобейну,?— я дружил всего с четырьмя чертями. Арансио очень тихий, он такой жуткий, я всегда его побаивался. Его отец?— бармен в ?Знаке Водолея?. С ним было весело, то есть с Арансио. Еще я…И так далее. Мальчику в свое время уделили мало внимания, и теперь он капает на мозги другим. Я глянул на Курта. Ему сейчас так нелегко. То случайно прочтет чужие мысли, то внутренняя энергия взбалмошится. Он и человек, и черт, и посланник Смерти…Боже, что за бред я надумываю? Пойду выпью кофе. Кофе?— это то, что мне нужно сейчас.[Доминио Анзагер]Я нахожусь среди этих стен с самого детства. Это, по сути, часть моих владений. Сейчас директор?— мой отец, но только я выучусь, и все мое. Думаю, закрыть ее, продать землю, и на вырученные деньги создать отряд для Антихриста.Слышу ужасное жужжание рядом с кабинетом отца: кто-то увлеченно болтает всякий вздор. Я присоединяюсь к случайной компании из трех чертей и слушаю.—?Эстран? —?встреваю я в разговор. Гегнер сконфуженно со мной здоровается. Знакомит меня с двумя другими. Так, рыжий?— Егор Летов, с разноцветными глазами?— Курт Кобейн.—?Как вы думаете, скоро начнется нечто великое? —?спрашиваю я после того, как первые знаки вежливости были выполнены.—?Я уже ничему не удивлюсь,?— хмыкнул Егор. Он, как и Курт, начинал мне нравится. В них обоих есть ?чертинка?.—?В Раю потрескался белый мрамор,?— продолжил я. —?Это может значить только одно: последний, третий знак пришествия Антихриста.—?А какие первые два? —?спросил Курт.Я сделал важное лицо. Это мой день. Наконец-то я с кем-то поговорю на любимую тему.—?Первый знак был, когда сгорела библиотека в Раю. Погибло шесть ангелов.—?Но они же бессмертны? —?задал очевидный вопрос Летов.—?В том-то и дело,?— довольно ответил я. —?Значит пламя было адское.Никто не проявил интереса. Я продолжил.—?Второй знак?— книжные черви в той же библиотеке. Съедено шесть полок с книгами, и, таким образом, уже две шестерки. Осталось узнать подробности последней новости.Егор хмыкнул.—?Мальчик, что за ересь ты несешь? Разве в Библии не написаны признаки прихода Антихриста? Написаны. И совсем иначе.Как он посмел назвать меня мальчиком?!—?Во-первых, я тебе не мальчик, во-вторых, Библия написана для людей, в-третьих, ты не знаешь базовой структуры иного мира, в-четвертых, Антихрист?— не Сатана![Егор Летов]Черноволосый самодовольный юнец-сатанист обиженно ушел. Я не верю ни одному его слову и не воспринимаю всерьёз, но с политикой иного мира мне нужно будет ознакомиться.Пришли Цой и Горшенев, и Гегнер напал со своей болтовней на них. Эстран говорил что-то о святости Цоя, о гомосексуальности… О гомосексуальности?—?Теперь, раз вы встречаетесь, тебя лишат святости.—?Эстран, черт тебя дери, я же из рая сбежал, какая святость? —?спорил Цой с ним.—?Когда вы успели сойтись? —?в свою очередь спросил я.—?С момента нашей самой первой встречи,?— пафосно ответил мне Горшок.Вот ублюдки эти геи. Им только повод дай показать себя лучше других?— сразу возгордятся. Им нужно слишком много внимания. Хотя, если так подумать, половина нашей планеты голубая. Да вся она голубая. Не зря ведь говорят: ?Земля?— голубая планета?.—?Ладно, ребята,?— говорю я,?— совет вам, любовь. Я вот вообще в инвалидку втюрился, на досуге расскажу. Теперь очередь за тобой, Курт, выбирай: Распределитель или Эстран?—?У него скоро свадьба! —?выпалил Гегнер.—?У кого? —?общий вопрос.—?У Распределителя! Его повысили, и он женится. Невесту зовут Марьяна Цой, представляете, фамилия как у нашего Виктора!Бедолага с фамилией Цой побледнел. Горшок его обнял. Курт вздохнул и закрыл лицо руками. Наступила неприятная и неловкая тишина.[Голод] Я сидел в ?Знаке Водолея?, который расширили специально для Всадников Апокалипсиса. По дороге я встретил Болезнь. Она сегодня грустна: Старушку Виртуозке хотят уволить из-за возраста. Я думаю, это глупости. Да, Вирта родилась до нашей эры, но ведь из ума она не выжила! Тем более черти ее так любят.Ко мне подсел Смерть и тоже заказал кофе. Он, в отличие от Болезни, светился радостью и умиротворением настолько, насколько может самый разрушительный Всадник Апокалипсиса.—?Друг мой,?— обратился он ко мне,?— чудесный день сегодня! Мой старший сын получил повышение, младший поступает в Хохрот, питомцы в сборе и не вопят, мы с тобой болтаем и пьем кофе. Чем не жизнь?—?Если ты называешь удачный день?— жизнью, тогда да,?— я отхлебнул кофе. —?Как я люблю кофе, Гитлер. Этот напиток бодрит, укладывает мысли по местам, придает креативности, в конце концов!—?Да,?— кивнул Смерть,?— кофе и для меня самая приятная на свете вещь, так как я, покончив всякого рода сношения с человеческими душами, делаюсь, наконец, полным распорядителем самого себя, своих мыслей и своих чувств.—?Но ведь мысль бдит и во время работы,?— подметил я.—?Да, к сожалению. Вот и остается для моей судьбы: работа, мысли о Боге и кофе.