Blue Morning (1/1)

Пояснения автора: Писалось как "спасибо, что ты есть", написалось как "прости, что есть я". Все как обычно.Таймлайн - аокисам по 23.

Аомине попадает ключом в замочную скважину лишь раза с пятого и вваливается в квартиру изрядно выпивший и изрядно выбешенный. Не рискуя делать такие сложные манипуляции, как наклоны, он кое-как вылезает из кроссовок, бросает их у двери и наощупь продвигается по тёмному коридору. Где-то здесь была тумбочка, которую надо обойти… ах, вот она – сообщает ему колено резкой болью, и, тихо матерясь, он попадает-таки в гостиную.- Ты мог бы предупредить, что придёшь поздно.- Твою мать!

Голос Кисе иголками пробивается внутрь черепной коробки, и Аомине приходится опереться на дверной косяк, чтобы прийти в себя. Но тут же щёлкает переключатель и загорается мягкий слабый свет настольной лампы, который кажется Аомине изощрённым пыточным агрегатом Средних веков.

- Что ты здесь делаешь? - спрашивает он, когда боль постепенно отступает, сгущаясь в районе висков.

Кисе сидит в кресле, скрестив руки и ноги в драматичной позе, запатентованной всеми недовольными жёнами. Оценив состояние Аомине, он зло и в то же время насмешливо сощуривает глаза, тянет паузу, видимо, чтобы накопить во рту побольше яда.- Я здесь живу. Но я скажу тебе, что я здесь НЕ делаю: я здесь не сплю в, - бросает быстрый взгляд на циферблат, - половину четвёртого ночи, потому что кто-то не удосужился позвонить и предупредить, что заявится под утро.

- А я должен отчитываться перед тобой?- Если бы ты имел хоть каплю уважения…- Уважения? А с хера ли? Когда у тебя, похоже, нет ни капли самоуважения, - он раздражённо отталкивается и стягивает футболку, всем видом показывая, что разговор окончен, но не тут-то было.- Ты ведёшь себя как последняя свинья.- А ты ведёшь себя как ревнивая баба. Чего прикопался? Кто ты мне, чтобы я перед тобой оправдывался, а? Мать? Жена? Ты мне никто, Рёта, заруби себе на носу.Это слишком очевидная ложь, чтобы ей можно было обмануть кого-то, но удар достигает цели: Кисе болезненно закусывает губу и медленно поднимается.- Ты эгоистичный ублюдок, Аомине Дайки, и будь проклят тот день, когда я встретил тебя. Мать, жена… да пошел ты нахуй, я просто волновался, чёрт бы тебя побрал! - он выплёвывает ему в лицо обвинение, сделанное из заботы, и идет в спальню.- Мы расстались, - говорит ему в спину Дайки, и Рёта замирает в проходе. - Мы расстались три месяца назад, и я не понимаю, почему ты все еще здесь.- Нет, ты понимаешь, - Кисе оборачивается, и в его глазах мелькает грустная усмешка. - Всё ты понимаешь.Они расстаются на пятом году отношений, и это куда больше, чем, как все думали, они вообще смогут продержаться. Они переживают четырёхмесячный контракт Кисе в Милане, ежедневные выматывающие тренировки Аомине в национальной сборной, регулярные выездные игры одного, не менее регулярные съёмки в разных частях мира другого, переживают ссоры, разногласия, измены, беременность и аборт коллеги по модельному агентству Кисе – самое интересное, что никто не может точно сказать, кто из них двоих и ещё нескольких её случайных партнеров был отцом того нерождённого ребенка. Они переживают то, что не пережили бы большинство других, куда более стабильных отношений.

Они не переживают только одного: быта совместной жизни.

Эта скромная двухкомнатная квартирка была их совместным достижением – первая серьёзная покупка с первых серьёзных заработков. В первый же вечер, когда в ней ещё не было никакой мебели, лишь два футона да кухонный уголок, они сидели на полу и распивали пиво под ненавязчивое пение из айпода Кисе, и Аомине уверен – даже сейчас уверен на все сто – это был самый счастливый момент в его жизни. Это было и продолжением, и началом, это было обещанием, предвкушением, спектром манящих возможностей. Это было открывшимся ему будущим во всем своем многообразии. Будущим с Кисе.Будущее оказалось не совсем таким, как он думал. Мелкими, незаметными трещинками пошёл фундамент их отношений, но они были слишком увлечены попытками вырвать друг из друга куски побольше, чтобы обратить на это внимание. Голос любви и рассудка трудно расслышать, когда от криков дрожит посуда.

Просто это оказалось слишком сложно для них. Никто не говорил Аомине, что жить с кем-то – это каждодневный и упорный труд. Никто не готовил его к тому, что он будет приходить домой уставший и раздраженный, желая лишь завалиться на диван или, возможно, заняться ленивым неторопливым сексом, но вместо нежного и улыбающегося любовника его будет ждать точно такой же уставший и раздражённый человек. Кисе, казалось, расходует так много своей жизнерадостности и дружелюбия на публике, что дома от него остаётся лишь измученная оболочка. Он устал, он не хочет, чтобы его трогали, и почему Аомине опять не помыл ванную, они же договорились, и что за привычка бросать обувь как попало, Аомине безнадёжен, совершенно безнадёжен. В конце концов, они дошли до того, что не разговаривали друг с другом неделями – это был единственный способ не ругаться. Оставаясь невысказанными, упрёки, претензии и недовольства копились в квартире, вытесняя воздух, душили их.

Сацуки твердила, что им просто нужно притереться, нужно время и терпение, и, видят боги, Аомине проявлял чудеса выдержки: как бы у него порой ни чесались руки разбить Кисе лицо, он ни разу не позволил себе ранить его чем-либо, кроме особенно резких фраз. Аомине верил, что они со всем справятся. Зря, правда, не поинтересовался, верит ли в это Кисе.В пылу очередной ссоры – сейчас уже и не вспомнить причины – Дайки почувствовал, что его терпение подходит к концу и вот-вот он потеряет контроль над собой и своими действиями, поэтому он предложил закончить это. Этот разговор, эту бессмысленную ругань, это выяснение непонятно чего – они все равно ни к чему не придут, ибо приходить не к чему, так почему бы просто не замолчать, чтобы не ухудшать ситуацию. Кисе воспринял его слова иначе.Как бы он ни хотел стереть это воспоминание, оно так и остается в его памяти ярким до рези в глазах.

Кисе открывает было рот, потом закрывает его, болезненно морщась, но все-таки собирается с силами и произносит:- Да, я тоже так думаю. Нам лучше закончить это. Нам лучше расстаться.Это похоже на автомобильную аварию, на землетрясение, на Хиросиму и Нагасаки в 45-ом – Аомине теряет связь с миром, выпадает из этой реальности, которой не должно существовать, потому что Кисе Рёта не может не хотеть больше быть с ним. Неужели на границе жизни Аомине он не прочитал предупреждение, что въезд однократный, а право на выезд выдает только сам Дайки. Неужели этот идиот правда думает, что он может просто взять и уйти.

Злость и обида пережимают ему горло и не пускают наружу ничего из того, что он на самом деле хочет сказать. Надо бы объяснить, что Рёта неправильно понял, что это глупость и ошибка – взять и разойтись, когда столько пройдено, когда они правда любят друг друга, ведь любят же. Аомине чувствует эту любовь всегда, даже когда ему больше всего на свете хочется придушить или послать Кисе куда подальше – возможно, в такие моменты он ощущает ее особенно сильно, ведь не делает же этого.

Достаточно сказать ?нет, я не согласен?. Достаточно заткнуть этот мелящий чепуху рот поцелуем, потянуть Кисе в спальню – не перечесть, сколько мирных соглашений было подписано на их кровати – и отмахнуться от повисшей между ними фразы, как от мухи.Но Аомине ничего из этого не делает. Потому что в этот конкретный момент, когда обида затапливает собой все иные чувства, он не видит смысла бороться за отношения в одиночестве. Он сжимает челюсть до скрежета зубов, процеживает ?как знаешь?, хватает куртку и уходит.

- Эй, что ты делаешь?! - возмущается Кисе, когда Дайки забирается в постель и забирает свою часть одеяла. - Спи на диване, мы же договорились!- Как насчет ?хуй тебе?? Это такая же моя кровать, как и твоя, так что если не устраивает моя компания – вперед, диван найдешь сам.

- Я первый залез!- Так что же ты флаг в кровать не вбил, а? Все, закрой рот, голова и так раскалывается.- Допился, - доносится до него приглушенная одеялом едкость.

- А ты сейчас договоришься.

Кисе замолкает и через минуту Аомине чувствует, как он вытягивается рядом, поворачиваясь к нему спиной. Он отрубается почти моментально, а под его мерное дыхание засыпает и Аомине.

***Аомине просыпается от мерзкого ощущения, будто его язык приклеился к нёбу от жуткой сухости во рту. Голова радует похмельным синдромом, поэтому встает с кровати он очень медленно, осторожно и с полуоткрытыми глазами, не желая самоубиться утренним солнцем.

Кисе здесь нет.На кухне он выпивает залпом бутылку воды, умывается и начинает чувствовать себя почти живым. По крайней мере, включение телевизора больше не кажется ему равнозначным воткнутой в мозг дрели. Он бездумно щёлкает каналы, пока закипает чайник, и неожиданно натыкается на знакомое лицо. На экране сверкает белозубой улыбкой Кисе и рассказывает про свои двухмесячные съёмки в Штатах, которые, к его бесконечному сожалению, подходят к концу. Маленькая роль, большой дебют, потрясающий актерский состав, это было такой честью для него, таким важным опытом…

Дайки морщится и выключает телевизор.Кисе здесь нет.Он заваривает жалкое подобие кофе и делает глоток, обжигая язык.Кисе хмыкает на ухо:- Говорил же: жди, пока остынет.Мы вынуждены жить с призраками тех, кого не смогли оставить позади.