1 часть (1/1)

Зима в этом году выдалась очень теплой. Заморозки были всего лишь по ночам, что Федор Михайлович замечал лишь от того, что выходил на улицу раскуривать табакерки, не перенося запаха дыма в доме. Он садился на высокий табурет, стучал небольшой трубкой об край подоконника, дабы вытряхнуть из нее уже старый, пропахший сыростью табак, поджигал спичку и закуривал новый свеженький. Клубы дыма наполняли двор, пахли недавно скошенной травой. Писатель громко прокашливался, потирал ладонью жесткую бороду и любовался закатом солнца в деревне. Он думал, что в эти моменты уже все спит, и только он один все видит и чувствует. Обретал особую силу январскими вечерами, окуривая двор свежим табаком.—?Долго здесь будете рассиживать? —?створка двери с гулом открылась, откуда послышался звонкий голосок супруги.—?Анна Григорьевна, вы меня очень напугали! —?Достоевский улыбнулся, зажимая в зубах трубку с почти прогоревшим табаком,?— и не спится же вам?Женщина приподняла подол длинного бирюзового платья, чтобы было удобно выйти, и прошла прямо к мужу, другой рукой поправляя длинные белокурые локоны.—?Пришло письмо от папеньки, Федя. Мама совсем плоха, буду ехать… —?произнесла она с грустью в голосе, подойдя к мужу.Федор Михайлович только оглянулся, как понял, что в одну минуту наступила беспробудная тьма. Рано начало темнеть. Для него это показалось плохим знаком.—?Я должен ехать с вами, Аня? —?ему было тяжело поддерживать горячо любимую жену, так как таких чувств он не умел испытывать. Не удавалось столь чуткому человеку понимать близко чью-то душевную боль, а Достоевская прекрасно в этом была осведомлена.—?Не стоит моя маменька таких жертв, Федя. Я поеду одна на рассвете, папа обещал прислать за мной. Ты справишься один с Любаней? Я могу ее на тебя оставить?Федор зло встрепенулся, как сыч в лесу, в которого просили камень. Камень недоверия. Ему в один момент стало страшно, ведь всегда детьми занималась Аня, но он должен был оправдать ее ожидания.—?А то, Аннушка! А Федька и Алешка? Их ты с собой увезешь? —?писатель пригладил бороду и потрепал жену за плечо, нервно улыбаясь.—?Малы они совсем, оставлю их у тетушек своих, а Любонька пусть здесь будет, у нее школа и подружки. Да и тебе, старику, чтоб не скучно было,?— Анна Григорьевна накрыла мягкой ладонью щеку мужа и нежно поцеловала его холодный лоб,?— пойдем в дом, измерз уже весь.Мужчина приподнялся и подхватил жену на руки, звонко рассмеявшись. Она была для него словно нежная белая роза в запущенном старом саду, он берег ее как собственное сердце, как самую ценную и дорогую Божью благодать. И во всех вечерних молитвах он просил Бога лишь о её здравии, да о здравии своих малых детей.Супружеская постель была уже расстелена, свечи приглушены. В комнате пахло ладаном. Белые простыни отдавали свежим крахмалом и свежестью. Федор уложил жену на постель и принялся снимать с нее одежды, коих было достаточно много. Муаровое платье с небольшим кринолином плавно поползло вниз с оголенного тела женщины.Мужчина прикасался к ней очень нежно, сдерживая свою грубую натуру, словно боясь причинить боль. Она лишь слегка постанывала под его незримым напором и отвечала на резкие поцелуи, которые рывками оставляли влажные следы по всему телу.Вошел он в нее сзади грубо, перехватив громкий крик сильной ладонью, что зажала ее маленький рот. Толчки были прерывистыми и размашистыми, Федор хватал жену за небольшие груди, мял их в руках и постанывал ей в такт. Когда, изнемогая от удовольствия, он излился в нее, то за спиной услышал громкий детский крик. Достоевский нервно натянул брюки и обернулся.Люба стояла в дверях и испуганно зажимала рот ладонью.—?Федя… —?Анна Григорьевна, изнемогая, повалилась на кровать и прикрыла от стыда лицо большими подушками.—?Папа, что вы только что делали с мамой? Ей не было больно? —?белокурая девчушка вся дрожала, но не сдвинулась с места. Она шла пожелать родителям спокойной ночи, зная, что мама утром отправляется с братьями в долгую дорогу, но увиденное повергло ее в шок. Девочка не могла понять, приятный ли это был шок, так как что-то тягучее разливалось внизу живота, отдаваясь в паху. Дыхание сбилось, маленький локон белых волос прилип к влажному маленькому лбу.—?Что ты, малышка… —?Федор Михайлович нервно засмеялся, надеясь, что за кучей одежды дочка только слышала, но не видела происходящего. Он даже представить себе не мог, как нужно вести себя в подобной ситуации. Федьке и Лёшке было бы намного проще объяснить это, нежели уже взрослой дочурке. Федор Михайлович не знал, как нужно правильно разговаривать с девочками. Из своего далекого детства он помнил, как отец бил розгами сестер за непослушание. И ему, Достоевскому-младшему, проще было бы таки сделать, отлупить Любку и прогнать прочь, тираничные гены давали о себе знать, но он сдержал себя в руках.—?Ступай, дочка, к себе в комнату. Я сейчас подойду,?— сердито произнес отец, дрожащими руками застегивая примятый ворот накрохмаленой рубахи.Девочка развернулась и плавными шажками потопала в детскую.—?Не волнуйся, Аннушка, я проучу ее, чтоб не смела без стука в отцовскую комнату являться,?— сурово пробормотал писатель и направился за дочкой вслед.Анна Григорьевна задула свечи, подошла к окну, где стояла миска с родниковой прохладной водой, умыла лицо и, переодевшись в ночное, улеглась в постель. В этот вечер, как ей думалось, молиться было совсем грешно.Любка забралась с ногами на кровать. В ее голове кружил вихрь непонятных ей мыслей. Она знала, как мужчина любит женщину, знала, от чего на свет рождаются дети, но увидеть это воочию ей было страшно. Папка был явно груб с нежной мамой, учитывая ее возгласы. И так было не первый раз, она стояла за дверью их спальни и подслушивала. Сегодня же дверь случайно открылась.Ей было очень стыдно, она знала, что отец ненавидел, когда ему хоть в чем-то мешают, поэтому страх пробирал сейчас ее юное тело.—?Дочка,?— Федор Михайлович, опустив голову, вошел в комнату,?— то, что ты видела или слышала, это… Когда ты вырастешь, то твой муж будет любить тебя так, как я люблю твою маменьку… —?видно, что слова давались ему очень тяжело,?— а сейчас… пока ты еще мала, не бери увиденного в голову. Чтоб не было дурных и грешных мыслей, лучше помолись. И за меня тоже.Вот такой он был, папка! Сильный, смелый, но богобоязненный. И всю ответственность перекладывал туда, на высшие силы. Ему было сложно с дочкой говорить, а мысль о том, что Аня с сыновьями завтра уезжают на неопределенный строк теперь его действительно страшила.—?Папенька, а женщинам всегда приятно? —?Люба подтянула ноги под себя и с интересом уставилась на смятенного отца. Он нервно сглотнул и почесал затылок. Вопрос был сложен тем, что женщин у него хоть и было немало, но он ни у кого не интересовался: приятно или нет. И вообще, что значит, ?женщине-приятно?? Как будто это делается для ЕЁ удовольствия, чушь какая…—?Скорее всего,?— коротко ответил он,?— узнаешь от мужа, когда вырастешь. На этом все,?— он уже направился к выходу, как услышал звонкое ?А если не пойду замуж? В девках останусь, да девок щупать буду!?Любка громко засмеялась, осознавая тягучие ощущения внизу живота от шальных мыслей.Отец не выдержал и резким рывком влепил звонкую пощечину дочке.—?Дура! Спать! Завтра в церковь пойдем, будут драть тебя там, как козу Сидорову за твои слова!Он выскочил из комнаты, оставив ревущую дочку наедине со своими мыслями. А она долго не могла понять, почему дура-то, раз папе можно… Он же не дурак?..