Глава 14 (1/1)

Дениз не знает, сколько пролежала здесь, на обжигающем алом атласе, непрерывно глядя на свою подрагивающую ладонь. Бледная, с запекшийся кровью под неровно стриженными ногтями. Небольшая царапина у большого пальца слегка щиплет, но это ничто по сравнению с той болью, что туго обхватила каждый дюйм её тела. Горло разрывало изнутри, голова раскалывалась. Она с трудом втягивала пропитанный отчаянием воздух, изредка моргая. За окном далекое солнце скрывалось за горизонтом, но в этой комнате не было времени. Были лишь боль во всём теле и дрожащая ладонь.В сознании царствовала всепоглощающая пустота, затягивающая её в омут мрака. В ушах стояло его громкое дыхание, и ей казалось, что места его прикосновений источали ненавистный аромат мяты. Она облизывает ноющие губы, и слабо шевелит рукой. Одной. Второй. С трудом, превозмогая адскую боль, приподнимается. Комнату наполняют заглушенные стоны, невольно срывающиеся из израненных губ при каждом малейшем движении. Ей удаётся сесть, и она тут же сжимается, стараясь переждать очередную вспышку боли. В голове всё ещё гремит могильная тишина. Осторожно шагает на трясущихся ногах. Борясь с всхлипами, что вырывались из глубин измученной души, дергает за ручку крана. Подставляет лицо под ледяную воду. Она холодно обжигает, и Дениз вздрагивает. Гнетущая апатия захватывает её и девушка опускается на дно ванны. Пустой взгляд цепляется за отчётливые следы пальцев на её запястьях. Глаза загораются маниакальным блеском и с садистским удовольствием она упрямо трёт синяки; скребёт их ногтями до крови; пытается отодрать. Но они не проходят. Не исчезают. Они всё ещё унизительно алеют на её коже, не позволяя вздохнуть. Она всё трет их до боли, и с каждой безуспешной секундой она приходит во всё большее отчаяние. Ванную заполняют всхлипы?— тоскливые, скорбные, судорожные и мучительные. Они пробирают до дрожи, до костей; выворачивают наизнанку, и постепенно переходят в душераздирающие завывания. Дениз обхватывает руками колени, пряча в них лицо, и воет. Громко, надрывно. Болезненно, горестно и непрерывно. Так, как воют сломленные люди.Холодная вода продолжает омывать её тело, но холод окутал её сердце задолго до этого.***Нечто резким ударом вернуло ее в сознание, заставляя дернуть головой. Она с трудом раскрыла покрасневшие глаза, испуганно оглядываясь. В ванной комнате никого не было. Всё затекло и тело болезненно ныло. Побелевшие губы подрагивали. Из крана продолжало лить, и она дрожащими руками закрыла его. Вокруг стихло. Виски сдавливало. Дышать давалось с трудом. Опираясь о бортики ванны, она осторожно выбралась из неё. Трясясь от холода и морщась от преследующей её боли, Дениз побрела в спальню. Стараясь не смотреть в сторону той комнаты, она входит в свою. В ней царит непроглядный, чернильный мрак. Она наощупь находит выключатель и щёлкает. Свет озаряет помещение, и в ту же секунду перед глазами появляется он. Чаглар стоит посреди комнаты, и насмешливо смотрит на нее, склонив голову набок. На его губах играет дьявольская усмешка с примесью безумия и руки спокойно покоятся в карманах брюк. Она резко выдыхает и выключает свет. Глубоко вздыхает удушливый воздух. Вновь включает, и отчётливо слышит свой крик, хлыстом полоснувший об слух. Перед её глазами Чаглар хватает ее же за волосы и тянет за собой. Дениз непослушными пальцами вновь нажимает на выключатель, погружая комнату во тьму. Крики и звуки затихают. Её обволакивает темнота, и она чувствует себя в безопасности. Она делает шаги вглубь, захлопывая за собой дверь. Замирает, вглядываясь в пустоту. Ничего не видит, ничего не слышит. Ноги подкашиваются, и она падает на дубовый паркет. Прижимает колени к груди, больно зарываясь руками в волосы. Оттягивает их, сжимает; до помутнения жмурит глаза. И кричит.А в это время, по ту сторону двери, прислонившись лбом к гладкой поверхности, он мучительно впитывал в себя её крик. ***Просторный зал, чей высокий потолок поддерживали изящные колонны, насквозь пропитался запахом крови и смерти. Огромная люстра откидывала причудливые блики на гладкий серый пол, в котором можно было разглядеть свои смутные очертания, и на столь же гладкую импровизированную плаху, с которой полетело немало голов. В углах затаился мрак, а в воздухе?— страх.Позади него?— массивные дубовые двери с выгравированными на них волками. Они грозно скалили клыки, угрожающе сверкали неживыми глазами.Впереди?— невысокий помост, на котором гордо возвышался величественный трон. Золотистый метал, что холодно поблёскивал при свете; резные ножки и выкованные на подлокотниках морды волков; широкое мягкое сиденье, высокая спинка и багровый бархат, коим они были обиты. Раньше Альп, стоя за спиной Чаглара, смеялся над этим дорогим креслом, на которое у него никогда не хватило бы денег; смеялся над теми жалкими людьми, что трепетали и боялись, видя его; смеялся над Чагларом, что сам себе воздвиг трон, словно король, и царственно восседал на нем. Смеялся, ведь никогда не мог подумать, что сам окажется на месте тех жалких людей. Что сам будет трепетать и бояться, стоя на коленях перед помостом; что будет дрожать и изнывать от страха под пристальным взглядом Эртугрула. Теперь ему не смешно.Чаглар смотрит на него с высоты помоста, задумчиво постукивая пальцами по подлокотнику. Слегка взъерошенные волосы с челкой, что так хищно спадала на лоб, лёгкая щетина, элегантный чёрный костюм, кожаные ботинки и трон под ним?— в этом, должно быть, и есть весь Чаглар Эртугрул, в свои двадцать восемь подмявший под себя всю изнанку Стамбула.—?Итак? —?прозвучал его бархатистый голос, едва уловимым эхом отдавшись от стен. Альп невольно вздрогнул, и двое парней, стоящих позади и не позволяющих ему встать с унизительной позы, грубо надавили на голову, заставляя склонить её перед их господином,?— Как вид снизу?—?Чаглар… —?пытается объясниться Альп, но его неприятно пихнули по левому плечу,?— Господин,?— исправился он.Эртугрул милостиво кивнул, позволяя ему говорить. Его слегка скучающих взгляд должен был дарить надежду, но Навруз слишком хорошо его знал. Можно спастись, если в голубых глазах ярким пламенем горит азарт; можно быть помилованным, если они хитро прищурены; можно быть прощённым, если в них мелькал интерес, но ничем неприкрытая скука?— принятое решение, что обязательно будет исполнено.—?Я… —?начинает Альп, нервно сглотнув, и понимает?— он не знает, что сказать; не может подобрать правильных слов. Все оправдания, что он заготовил, сидя запертым в подвале, в один миг показались ему ничтожными, бессмысленными,?— Я…—?Я предал тебя,?— подхватил Чаглар,?— Я ослушался тебя. Я поставил своё желание превыше твоего. Я посягнул на то, что принадлежит тебе.Навруз обречённо прикрыл глаза, стараясь подавить холодную волну страха. Он видел, как напряглись позади него люди Эртугрула, готовые в любой миг исполнить каждый его приказ. После таких обвинений, что легко перечислил сам ?потерпевший?, безнаказанным уйти невозможно.По щеке скатилась слеза, и Альп прикрыл глаза.—?Знаешь, мне вот что интересно,?— слегка поддаётся вперёд Чаглар,?— Ты действительно думал, что тебе это удастся? Думал, что пара-тройка ?хитроумных? махинаций, типа сливания информации копам, прикроет тебя и займёт мое время? —?он, казалось, искренне недоумевал,?— Ты чем вообще думал, парень?—?Я влюбился,?— тихо признался Альп,?— Я не хотел, но влюбился…—?Нет, Альп,?— разочаровано выдохнул Чаглар,?— Ты не влюбился. Ты возжелал то, что принадлежит мне.Навруз дернулся.—?Зависть, друг мой,?— сильнейший мотив, сильнейшая эмоция, которую не обуздать.—?Ты по себе знаешь, да? —?тихо, но четко отозвался Альп, исподлобья вперив ненавистный взгляд к бывшему другу, коим никогда его не считал. Он заметил движения за спиной, словно кто-то тянулся к кобуре, но Чаглар остановил их одним жестом.—?Знаю,?— с улыбкой ответил Эртугрул,?— Посмотри, куда привела меня зависть,?— он небрежно взмахнул рукой, и все трое, словно повинуясь непроизнесенному приказу, обвели зал взглядом, возвращая его к трону,?— И посмотри, куда она привела тебя.Альп унижено поджал губы. Страх всё ещё липкой паутиной обволакивал легкие, и вздыхать тяжелый воздух давалось с трудом.—?Есть люди великие, и есть люди глупые. Первые, как правило, бывают жестокими и не следуют правилам, а вторые?— соблюдают и чтят мораль, честь и доброту. Первые сидят на вершине пищевой цепочки, вкушают все блага жизни и погибают творцами истории. Вторые же служат первым, гробя свои жизни на серые, лишенные смысла дни и кричат о праведности и совести, вот только…—?Тебе, человеку, убившему своего покровителя, чувство совести не знакомо. У тебя её нет! —?истерично, с нотками паники прокричал Альп,?— Ты лишь гробишь жизни тем, у кого она есть! —?страх завладел каждой его клеткой, выворачивая внутренности наизнанку. Не позволяя мыслить здраво. Он так пытался умереть достойно, что выставлял себя жалким.—?Вот только о совести всегда кричат бессовестные,?— невозмутимо закончил Чаглар.В тот же миг Альпа схватили за руки, волоча к плахе. Он из последних сил сопротивлялся, отбивался, пытался выбраться и спастись. Левой стороной лица его прижали к гладкой поверхности, и по обе стороны головы пригвоздили его запястья. Мучительно зажмурив глаза и не сдерживая слез, он томительно ожидал холодное лезвие у своей шеи. Однако прошла секунда, две, минута, но ничего не происходило. Навруз, глубоко дыша, настороженно приоткрыл глаза. Чаглар нечитаемо смотрел на него сверху вниз.—?Давай же, убей меня! —?жалостливо проскулил смертник, подавляя всхлипы,?— Чего ты ждёшь? Убей меня уже… Давай же…—?Ты не умрешь сегодня,?— Эртугрул подошёл ближе, слегка наклонился, обдувая его ухо горячим дыханием. Взгляд дрожащего Альпа уткнулся ему колени. Внезапно он остро почувствовал приятный аромат мяты, и для него этот запах стал синонимом смерти. От страха Навруз вновь закрыл глаза,?— Дениз заплатила за вас обоих,?— доверительно сообщил ему Чаглар.В ту же секунду вспышка резкой и нестерпимой боли ослепила Альпа, и в зале раздался душераздирающий крик. Широко раскрытые глаза прояснились спустя минуту, и он с ужасом громко взвыл. Чужие руки его больше не держат, и Альп сползает с плахи, корчась на полу. Четыре обрубка пальцев остаются на гладкой поверхности. Помещение наполняют болезненные всхлипы и мучительный скулёж. С кончика ножа, что держал в руках Чаглар, мерно капала кровь.Виновные понесли наказание.***Ахмед Арслан всегда был верен маленькому голубоглазому мальчику, что с ненавистью смотрел на своего отца. Он был верен красивому юноше, умному и амбициозному, так легко завоевавшему доверие Эрдогана. И верность мужчине, жестокому и беспощадному, что правил всем преступным миром Стамбула, ни на секунду не покидала его сердце. Он искренни обрадовался, когда Чаглар наконец вызвал его к себе после двухлетнего отдыха, во время которого Ахмед скучал и увядал. Ему пятьдесят с лишним лет, и в каждый день своей жизни он нуждался в работе, опасности и службе. Однако благодарный ему за всё Эртугрул, после получения травмы, отказался принимать отказы и отправил его лечиться и отдыхать, оплачивая все его потребности. Ахмед прекрасно знал, что происходит во время его отсутствия, но поводов для беспокойства не было - Чаглар всё держал под контролем, ни разу не отступившись. Арслан гордился им так, словно он был его собственным сыном и сейчас, стоя за дубовыми дверьми, задумчиво разглядывал скалящихся волков. Они были разными, неровными и не похожими друг на друга. У одного клыки были длинней, у другого - шире. Один смотрел грозно, словно хмурясь, другой - открыто, словно приветствуя. На голове одного покоилась корона, у другого же ее не было. Эртугрул выгравировал их сам, долго и кропотливо вырезая каждую деталь. Из раздумий мужчину вывел холодящий душу крик, раздавшийся из зала. Проводивший его паренёк испугано вздрогнул, но Ахмед давно привык к боли – к своей и чужой. Через пару минут двери распахнулись, выпуская металлический запах крови. Двое вынесли безжизненно повисшего и скулящего парня. Арслан с удивлением узнал в нём Альпа. Его он помнил хорошо. Ленивый, завистливый и глупый - первый друг Чаглара, что, узнав о его успехах, ни разу от него не отлипал. К нему мужчина испытывал лишь глубокое отвращение, постоянно намекая Эртугрулу на недостатки кудрявого. Видимо, тот всё же совершил ошибку, вызвав гнев господина. — Ахмед! — заметил его Чаглар, радостно улыбаясь. О край пиджака он вытирает окровавленный нож и наскоро убирает его за пояс, — Сколько лет, сколько зим! — Господин, — кивает Арслан, и входит в зал. Равнодушно скользит взглядом по обрубкам пальцев на плахе. — Рад видеть тебя живым и не дряхлым! — Эртугрул раскидывает руки для объятия, и Ахмед, не сдержав смешка, тут же обнимает его в ответ. Похлопав его по спине, Чаглар ступает к трону, — Ну, старик, рассказывай, как твой огород? — шутливо спрашивает он, садясь на мягкое сиденье. — Всё отлично, слава Аллаху, — мужчина остался стоять перед помостом, внимательно рассматривая столь знакомый трон. Когда он одним весенним утром появился здесь, в этом самом зале, все отнеслись к нему скептически, ехидно называя его обладателя ?избалованным ребёнком, дорвавшимся до кучи бабла и внимания?. Но Чаглар им не был. Чаглар был нищим ребёнком, вкусившим вкус власти и богатства. Эртугрул был поистине безжалостным, властным и непредсказуемым. Имея при этом некую гениальность, он потом и кровью, выгрызая глотки соперников, получил то, что принадлежит ему по праву силы, по праву завоевания. Чаглар не только принял волчьи правила, он сам стал волком – кровожадным, осторожным и бесстрашным. Но Ахмед прекрасно знал, видел, что он не смог избавиться от оков детства. Те ржавыми, но нерушимыми цепями обхватывали каждую его кость, каждый нерв и каждое чувство. И всё это вместе вылилось в безумие – мерзлое и стылое, обжигающее сознание. — Альп, увы, отстранён от своей должности, — наигранно расстроенно сказал Эртугрул. Ахмед бросил быстрый взгляд на обрубки и кровь, — Теперь его место займёшь ты и вновь приступишь к своим обязанностям. — Это большая честь для меня…— Ахмед, — раздраженно прервали его, — Оставь все эти бла-бла-бла другим. Я ценю всё то, что ты сделал для меня, — он проникновенно заглядывал ему в глаза, и Ахмед вспомнил, что никогда не мог противостоять этому взгляду – в нём он всегда видел отражение испуганного ребёнка, — Ты единственный, кому я действительно могу доверять. Надеюсь, что ты не разочаруешь меня. — Я не подведу вас, — твёрдо пообещал Ахмед. Так, как когда-то пообещал восьмилетнему ребёнку не оставлять его одного.