Хамсин. Part three. (1/1)

- Мы должны заняться сексом, - как-то раз, а если точнее, то через день после шестнадцатилетия Эггси объявляет Джим. Эггси, который до этого заявления спокойно читал, развалившись на кровати Джима, поднимает взгляд и молча смотрит на него над книгой – секунд десять. Потом просто кивает и говорит:- Ладно.И возвращает взгляд в книгу. Со стороны Джима раздаётся страдальческий вздох.- И за что ты мне такой достался. Отлепись наконец от своей книжки и давай это обсудим.- Ну, ты не то, чтобы лучший человек во Вселенной, так что понятно за что, - сообщает Эггси, впрочем, без всякого стремления обидеть, послушно откладывая книгу. – Ну… ладно? Я не знаю, что именно нужно обсудить, так что ты начинаешь.Ему не хочется ничего обсуждать, и он рассчитывал увильнуть, но Джим знает его достаточно, чтобы не попадаться на такие фокусы. У них, в общем-то, всё было хорошо и даже отлично, но в плане той штуки, которую, наверное, можно обозвать постельным темпераментом, они не слишком совпадали – Джиму была важна телесность, ну, или как куда более прямо выражался Джим: ?Наверное, я люблю трахаться так же, как Леннон любил Йоко… или даже больше?. Ну, Джим такой Джим. Анвин же, после того, как утихло гормональное безумие переходного возраста, куда более отстранённо относился к вопросам интимной близости – ему было достаточно быть рядом с Джимом, говорить с ним, видеть, как по-новому тот к нему относится. Никаких проблем это не создавало, отчасти, наверное, потому, что Джим спал ещё с кем-то (Анвин был уверен в этом почти на сто процентов) – просто инициатива всегда исходила от Джима, и уж что Анвину было совсем сложно понять – что пора переходить на какой-то новый уровень. Тем более – на такой уровень.- Нужно ли тебе это или ты соглашаешься только в угоду мне? - Начинает загибать пальцы Джим. - Сколько ещё ты хочешь ждать? Почему это так охренительно тебя пугает, хоть ты и пытаешься это скрыть? В активной или пассивной роли ты предпочтёшь быть? Пока хватит?- Да, кхм, думаю, достаточно, - вдруг нечаянно поперхнувшись воздухом, кивает Эггси. - Мы можем ничего не ждать. Пугает это меня, наверное, потому, что я не люблю выходить из зоны комфорта, и, хоть моя зона комфорта твоими стараниями за последнее время значительно расширилась, это – всё ещё большу-у-ущий шаг за её пределы.- Эггси. Ты понимаешь, что я действительно не настаиваю? – на всякий случай интересуется Джим.- Я понимаю, и я обожаю тебя за это, - улыбается Анвин. – Но я действительно предпочел бы сделать это с тобой. Ну, то есть, если вдруг я сейчас дам заднюю, то потом – когда-то, с кем-то, настанет логичным и неизбежный момент расставания с девственностью. И нет, спасибо, лучше пережить это с тобой – ты прекрасен, удивителен, и кроме того, всегда изучаешь матчасть прежде чем переходить к активным действиям.- А ты – главная причина моего раздувающегося на глазах самомнения, - смеётся Джим.- Плевать, - улыбается ему Анвин, - и да, по выше обозначенной причине я предпочел бы пассивную роль. Да-да, - он успевает перебить собирающегося что-то возразить Джима, - я в курсе, что спецэффекты будут не из приятных, но слушай, я тоже боюсь причинять тебе хоть какую-то боль и если мне придётся начать изучать, как там всё правильно делается… то мы никогда не займёмся сексом, ты же понимаешь.- Твоя правда, - соглашается Джим.- Ещё вопросы? - Я думаю, мы всё решили.- Тогда у меня есть один.- Ну?- Я знаю, что ты у нас герой-любовник с четырнадцати лет, но…- Я не спал с парнями, - перебивает Джим.- О. Я буду у тебя первым. Это трогательно.В ответ на это в Анвина летит подушка и несколько предметов потяжелее.Одни дома они остаются через три недели после этого разговора. Джиму приходится заставить Эггси выпить полбокала вина, чтобы тот не психовал и не нервировал Джима своими нервами.- Боже, Анвин, все люди делают это. До чего же ты нежная натура, - одновременно и негодуя, и веселясь, говорит Джим.Но он, как и всегда, предупредителен и осторожен, и, хоть в самом их первом сексе нет ничего особо приятного, в нём нет и ничего экстремально-болезненного, ничего такого, чего Эггси не мог бы перетерпеть. Терпеть, особенно наблюдая за Джимом, которому явно было очень в кайф, было легко.- Охренеть. Пожалуйста, останови меня, если я забудусь.Эггси обещает, но ему не приходится – Джим держит себя в руках, и, кончив, наваливается на Анвина – горячий, мокрый, и блаженно улыбающийся.- Ещё? – минут через пятнадцать интересуется Анвин. Джим смотрит на него с сомнением. – Ну а что? Я вот ещё не понял, нравится мне или нет.- Ну как скажешь, - тянет Джим.Вскоре стало кристально ясно, что да. Анвину нравится.***Период с шестнадцати до восемнадцати лет становится, наверное, самым насыщенным для Анвина – на знакомства, знания и разного рода новый опыт. В старшей школе учится оказывается куда проще – Эггси просто выбирает для себя профильные предметы из гуманитарных областей, полностью игнорируя все точные науки, и снимает с себя больше половины учебной нагрузки – в языках и литературе он хорош уже сверх школьной программы, остальное более ново, но не более сложно. За счет этого у него освобождается время для занятий переводами – он переводит для Адель статьи, которые она ему присылает – она пишет их на арабском для каких-то франко- и англоязычных научных журналов. Она могла бы писать их на требуемом языке и сама – но тогда бы Эггси было не на чем упражняться. Статьи, кстати, ужасные – длинные и изобилующие кучей специфических научных терминов, но Эггси честно с ними сражается. Так же с лёгкой руки Джима он вдруг начинает делать зачетные работы для студентов-лингвистов начальных курсов – за это ему ещё и платят. В общем, Эггси с головой уходит в практику и увлекается этим так, что если бы у него не было Джима, который периодически развлекал его чем-то кроме переводов, грамматики, орфоэпии и напоминал, что пора ложится спать, то Гэри бы сидел за книгами сутки напролёт.В компанию Джима, с которой он познакомился в ту памятную ночь, Эггси вливается то ли случайно, то ли по хитрому замыслу Джима – но просто и очень уместно. Будто он там был всегда. Они – рокеры, бунтари, и гроза всей местной шпаны. Кожаные куртки, цветные волосы, травка, электрогитары, мотоциклы и один ?Мустанг? прилагались. И Эггси. Милый, добрый ясноглазый щеночек, светло-русая лохматость и сто семьдесят сантиметров тонкой иронии и чистейшего очарования, филологический справочник на ножках, не лишенный, впрочем, авантюризма и имеющий (спасибо Джиму) недурной музыкальный вкус. О, все просто обожали его. И Джим, который, по идее, должен был ревновать и бесится, кажется, был вполне доволен сложившимся союзом. Проводить время с этой компашкой было… весело. Причем это весело было очень разное. Несмотря на весьма альтернативный видок большинства из них и неравнодушие некоторых к алкоголю или веществам, все они были довольно образованными ребятами со своими увлечениями и закидонами. С ними было интересно. Они могли всей толпой пойти в музей на какую-то совершенно безумную выставку современного искусства. Могли оказаться на выставке старых автомобилей. В техническом музее. В подземельях Лондона. На бесплатном концерте симфонической музыки в парке. И так далее, далее, далее. Конечно, были и рок концерты, и тусовки вроде той, на какой Эггси со всеми познакомился, были тусовки и больше. Была трава, таблетки, приносящие ясность и эйфорию, таблетки, уносящие тебя в другое измерение, таблетки, делающие всё это вместе…Но дома Эггси и Джим всегда были вовремя и в самом приличном виде.Джим вообще неожиданно резко сбавил обороты в игре с самим собой, которая заключалась в том, чтобы стать ещё более невыносимой и ужасной персоной в глазах собственно семьи. Он уделял время учебе – ну то есть как, уделял… больших сил ему это не стоило, просто раньше он занимался тем, что показательно игнорировал школу и всё, с ней связанное, а сейчас он производил обратные по смыслу действия – показательно уделял ей время. Он начал общаться с родителями – нормально, а не как козёл. Очень часто общался с матерью по поводу музыки – в гараже сейчас стояло два первых прототипа арфы, которые требовали настройки, и с обеими из которых было что-то не так, а мать Джима, по удачному стечению обстоятельств, была именно арфисткой. Правда, когда Джим узнал это, то был очень удивлен. Эггси был вынужден залепить ему подзатыльник за это. Вместе с отцом он начал возится в машине – у них, вообще-то, была нормальная машина на ходу, но также был старенький BMW в котором отец Джима копался ?чтобы расслабиться?. Джим никогда больше не пропадал из дома – если он уходил на ночь, то только с Эггси и возвращались они вместе, в обозначенные сроки, и, как уже было сказано, в самом приличном виде.Для такого до зубного скрежета приличного поведения, конечно, были причины. Не могло не быть. Эггси не раз интересовался, что за вежливая собака укусила Джима, но тот в ответ лишь загадочно улыбался и интересовался, какая бунтарская белка укусила Эггси. Анвин и сам задавался этим вопросом, но ответа у него не было. Он едва не начал заниматься уничижительным самокопанием, периодически уходя глубоко в себя, но Джим, видимо, почувствовав, что что-то не так и быстро сообразив, что именно, спас его от этого одним коротким разговором.- В тебе потрясающе сочетается широта взглядов и страшная боязнь факта применения последствий этой широты взглядов на себе самом. Что, кстати, является неизбежным. Так что прекрати.Забавно то, что Джим заводит этот разговор, когда они, абсолютно голые, лежат в одной постели. Анвину требуется несколько минут, чтобы осознать фразу и ещё совсем немного времени, чтобы внутренне согласится с Джимом в том, что это абсурд. Анвин считает, что у любви нет пола, вплоть до того, что разделение ориентации на сексуализмы с разными приставками как-то нелепо и вообще попахивает расизмом новой эпохи, но при этом – ему до сих пор иногда немного не по себе, когда он в очередной раз осознаёт у себя в голове тот факт, что он занимается с Джимом сексом и получает от этого удовольствие. Анвин думает, что в некоторых лёгких наркотиках, в общем-то, нет ничего плохого и человек, который знает меру и имеет голову на плечах, волен экспериментировать со своим сознанием без какого-либо ущерба, но раз за разом чувствует вину за то, что снова поддался на – даже не уговоры, просто предложение – Джима. Он считает, что нельзя всю жизнь тратить на учебу, но сам грызёт себя за то, что недостаточно занимается, стоит ему провести хотя бы один день без одного из своих иностранных языков. В общем, у Анвина в голове та ещё каша из глупости и смятения.- Я не могу, - наконец бурчит в ответ Анвин, когда Джим уже почти потерял надежду на то, что тот вообще соизволит ответить.- Тогда прекрати делать всё, за что ты себя грызёшь. - И это тоже не могу, - становясь ещё более хмурым, говорит Эггси.- Я знаю, и это нормально, - Джим ворочается рядом и забирает Анвина в тёплые объятия, - тебе нужно быть строже к окружающим и терпимее к самому себе, честное слово. Нет ничего стыдного в том, что ты… ну, живёшь. Пробуешь новое. Получаешь от этого удовольствие. Это ведь тоже развитие, малыш. Если ты будешь сидеть в замке, состроенном из книг, ты упустишь очень, очень многое. Постарайся понять это и перестать это бесполезное самобичевание, а я попробую помочь тебе с этим, хорошо?Эггси кивает, некоторое время просто молча смотрит на Джима, а потом улыбается и говорит:- Боже, ты и правда меня любишь.- Я и правда тебя люблю. Это кошмарно, но это так.Эггси не знает, как такое может быть – чтобы было так горько и так окрыляюще-хорошо в один и тот же момент времени. Джим не знает тоже.Совсем скоро становится понятно, по какой причине Джим оставался столь примерным сыном, учеником и другом. Аттестат его об окончании школы явно будет безупречен – это уже очевидно, и каким-то образом ему удаётся убедить родителей в том, что он может поступить в университет на следующий год, а этот год использовать для того, чтобы понять, чего он вообще хочет от своего дальнейшего образования. Такой была версия для родителей. На самом деле, Джим уже примерно знал, куда и почему он хочет, так же, как и знал, что учеба в ближайший год будет для него невозможным бременем, да и то, сможет ли он вообще уехать из дома в университетское общежитие (меньше, чем на Оксфорд или Кембридж Джим даже не рассчитывал), представлялось большим вопросом. Потому что он знал, что у них с Эггси остался всего лишь год. Анвин больше никогда не говорил о своём намерении уехать, но Джиму и не надо было ничего слышать – он видел это. Приоритеты между учебой и Эггси были распределены очень быстро. И очень верно – судя по тому взгляду, которым смотрит на него Анвин, когда Джим сообщает ему, что на следующий год он – абсолютно свободный от регламентированной расписанием учебы человек.Но это было ещё не всё. Через неделю после начала летних каникул часть веселой компании Джима, включающая группу, в которой он продолжал исполнять роль ?временного? барабанщика, собралась устроить гастроли по старушке Британии и месяц-полтора поколесить по островам. - Мы не будем сбегать из дома, Джим, - это первое, что говорил Анвин, когда Джим, едва не подпрыгивая от восторга, заканчивает рассказ о планируемом путешествии.- Конечно не будем. Нас отпустят.- Нас ни за что не отпустят, - Эггси старается вложить в эту фразу весь доступный ему скепсис – и ему удаётся. Но, кажется, это нисколько не умеряет уверенности Джима.- Но ты хочешь поехать?- Конечно хочу, - без раздумий отвечает Эггси. Он не мог даже мечтать ни о чем таком – это же целое приключение, такая классическая литературно-киношная подростковая дурость – собраться в неумеренно-авантюрное и опасно-веселое путешествие с друзьями-единомышленниками.- Значит, мы поедем, - обещает Джим.И их действительно отпускают. Джим, конечно, действовал не очень честно – он пошел к матери и играл на чувствах, чтобы убедить её, и чтобы она, в свою очередь, убедила отца. Когда Эггси говорит Джиму, что это коварно даже для него, он пожимает плечами.- Почему? Я ни разу не солгал. Сказал, что очень привязан к тебе, что чувствую, будто ты мне роднее, чем старшие брат и сестра, что я чувствую за тебя ответственность, что хочу сделать так, чтобы наше последнее с тобой лето было особенным. Этого хватило. Моя мать думает, что я тот ещё козел, и имеет на это причины. Знаешь, выгодно быть плохим, потому что даже обыкновенные проявления человеческой привязанности делают тебя супер-классным в чьих-то глазах.- Ты чувствуешь за меня ответственность? А когда ты даёшь мне косяк или таблетку экстази – это какой вид ответственности? – смеётся Анвин.- Да, да, с тобой этот номер уже не пройдёт, - в ответ закатывает глаза Джим.- Это потому что я знаю, что ты тот ещё козел и полностью принимаю это уже довольно давно, - Эггси смотрит на Джима, и тот улыбается – совсем непривычно для него, абсолютно счастливой улыбкой.Это лето действительно становится особенным. И совершенно сумасбродным, конечно. Их десять, у них есть три дома на колёсах, некоторое количество алкоголя и иных веществ (Эггси, для собственного спокойствия, решает не уточнять – сколько), гора музыкального оборудования, которое еле помещается в один из багажников, и он единственный несовершеннолетний во всей этой компании. Иногда они просто гонят по трассе, заезжают в большие и маленькие города, в некоторых из которых их ждёт концерт или вечеринка, способная затянуться дня на три, иногда они останавливаются посреди огромного, красивого нигде, и, если погода позволяет, могут провести там несколько дней – где-нибудь посреди бескрайнего поля, у обрыва горы перед морем или на пляже у океана. Однажды во время одной из таких остановок, гуляя по лесу, они выходят к озеру, которое оказывается очень кстати – потому что на улице непривычная жара, от которой они изнывали в пути уже пару дней. Поэтому первым делом они все забегают в воду, а потом устраиваются на берегу, разжигают огонь и включают музыку.В этот вечер Анвин чуть-чуть пьян и накурен немного больше, чем он себе обычно позволяет, он полулежит на траве, откинувшись на локти, рядом сидит Алиса (та самая, которая при их первой встрече сравнивала его с щеночком) и гладит его по волосам, они о чем-то негромко болтают и наблюдают за танцующим Джимом, который виден им как отчетливый тёмный силуэт позади оранжевого пламени костра. Анвин думает о том, как так получилось, что танец для Джима – это почти как ходьба, в общем-то – то есть совершенно привычное, обыденное состояние, которое приходит к нему, когда он слышит музыку, которая ему нравится. Наверное, поэтому у него получалось так хорошо – его тело просто следовало за музыкой, а когда музыка пропадала или его внимание смещалось на что-то ещё – он снова просто шел, или стоял на месте, будто и не заметив, что только что проделал пару танцевальных па. Но сейчас Джим не собирался останавливаться – он был захвачен музыкой, он был под кайфом, и он растанцевал уже почти всех, и теперь он плавно приближается к Эггси и Алисе, отвлекая их, забирает себе их ладони и тянет вверх.- Ну-ну, хватит рассиживаться, голубки, - смеётся он на их слабые попытки сопротивления.Вставать действительно страшно лень, но они в итоге поддаются, Джим улыбается довольно, обнимает их крепко, при этом даже на секунду не прекращая двигаться – ему довольно сложно сопротивляться, когда он в таком состоянии, когда он проектор вот этого всего – удовольствия, ритма, счастья, любви. Джим действительно может быть таким, и от этого Анвин любит его ещё сильнее, хотя казалось бы, что сильнее уже и некуда. Анвин думает о том, что он, кажется, немного влюблён и в Алису тоже – может, потому, что они с Джимом похожи. Она чуть старше – кажется, ей лет двадцать, тоже неприлично-умна, проницательна, у неё очень колкий, гордый, недоверчивый характер, но при этом она очень мягко и даже нежно относится к Эггси. А ещё она очень симпатичная. Они танцуют, держась за руки и когда она то ли спотыкается, то ли пугается в собственных ногах и пытается упасть, Эггси её ловит, они смеются, а потом – как-то, почему-то, Анвин упускает то, как это происходит – целуются. Целуются долго, долго, долго и очень хорошо. Алиса, в отличие от тощего Джима, приятно-мягкая и округлая – на боках, животе и груди, у неё гладкая кожа и губы со вкусом клубничных карамелек, которые она постоянно ест. Она прижимается к нему, гладит по спине под футболкой, и Анвин вздрагивает, осознавая предсказуемо обнаруживающее себя возбуждение – и вот тогда Эггси понимает, что он вообще творит. Он аккуратно отстраняется (правда, совсем чуть-чуть, продолжая держать Алису почти что на весу) и испуганно смотрит на Джима, а тот, правда, вместо того, чтобы злиться, опять смеётся.- Боже, Анвин, не смотри на меня так. Из нас двоих ты – ханжа. Поцелуйте меня на ночь и развлекайтесь.Джим целует их по очереди – сначала Алису, потом всё ещё немного выпавшего в осадок Эггси, смотрит сначала на него, собираясь что-то сказать, но потом, передумав, обращается к Алисе:- Он знает, где лежат презервативы, - и улыбается, гад, самой очаровательной своей улыбкой.- Эй, я не!.. – пытается возмутиться Анвин.- Ты да, - кивает Джим.- Очень надеюсь, что ты да, - отзывается Алиса.- Вы оба – просто ужасные люди! – качая головой, констатирует Анвин.Джим подмигивает ему. А потом Алиса снова его целует и мягко подталкивает в сторону трейлера. Оказывается, что заниматься сексом с девушкой – это совсем не то же самое, что делать это с парнем, но Эггси довольно смекалист и сообразителен, чтобы быстро понять, чего именно от него хотят и как это правильно делать. Он старается не думать о глубине своего морального падения, что, впрочем, совсем несложно – потому что в основном его мыслительные процессы заняты восприятием, осознанием и наслаждением.Он засыпает как убитый, кажется, моментально после того, как они с Алисой откатываются друг от друга во второй раз и потом просыпается только оттого, что посреди ночи Джим забирается в постель и удобно устраивается между ними с довольной улыбкой.Вопреки параноидальным опасениям Эггси, не возникает никакой неловкости, он не замечает ничьего осуждения, и на протяжении дальнейшего путешествия их не сопровождают сцены ревности – конечно, оказывается, что у Алисы и Джима в прошлом долгая и запутанная история отношений – это два человека с колоссальными проблемами с доверием, которые при этом доверяют друг другу, исходя из тезиса ?ты мерзавец, но ты честный и не пытаешься казаться лучше?, которые несколько раз сходились и расходились и в итоге решили просто быть друзьями и заниматься сексом, потому что секс был отличным, а вот душевные переживания – это та ещё лажа. Эггси поначалу отказывался всё это понимать и уж тем более принимать в этом участие, но – да, Алиса была похожа на Джима и действительно нравилась Эггси, сам Джим, кажется, воспринимал их связь как что-то очень милое, при этом вовсе не сомневаясь в том, что на самом деле Анвин принадлежит ему и только ему, Алиса никак не пыталась оспаривать это право, потому что Алиса и романтические чувства были вообще на разных земных осях, и это, кажется, было одно из главных качеств, которые Джим так ценил в ней. Они, по сути, были друг для друга чем-то вроде прочного фундамента, который останется стоять, даже если всё рухнет. Основой этого фундамента была не любовь, а какая-то слепая верность. Когда Эггси осознал это, он единственный раз почувствовал, что ревнует Джима к кому-то. Но потом он подумал о том, что, когда он уедет, Джиму, конечно, будет хреново, но ему не нужно будет переживать это в одиночку – потому что у него есть верное плечо. В конце концов Анвин перестал об этом думать, махнул рукой и просто делал то, что ему хотелось делать, потому что иначе поступать было слишком сложно – да и не нужно было. Они едут всё дальше и дальше – Кардифф, Бирмингем, Манчестер, Ливерпуль, Харрогейт, Мидлсбро, Глазго, Эдинбург, Абердин, у Эггси, который до этого ни разу в жизни не выезжал за пределы Лондона самый настоящий культурный шок, и, судя по всему, его восхищение тем фактом, что он в Шотландии, куда сильнее, чем, по мнению остальных, Шотландия этого заслуживает, но плевать Анвин на это хотел. Не объяснять же, что в тот единственный раз, когда он ехал куда-то так далеко, он оказался в пустыне – от неё он тоже был в восторге, но это же совершенно противоположный опыт! В Абердине Эггси начинает опасаться, что у него развился синдром Стендаля. А когда из Абердина они доезжают до Инвернесса и отправляются в обратный путь, и начинаются эти бесконечные озёра, и зелень, и маленькие города, упрятанные среди холмов – Анвин и вовсе прилипает к окну и перестаёт от него отлипать и к окружающей действительности обращается лишь с вопросами о том, когда же они остановятся и не собираются ли они все кощунственно обделить эти места вниманием. Они, конечно, останавливаются в итоге – кажется, именно во время той остановки кто-то вспоминает о зачем-то прихваченном с собой наборе для грима, кто-то напоминает, что у них ещё и камера есть – и так на свет появляется видео, где десять вроде как взрослых людей, раскрашенных на манер индейцев и завёрнутых в пледы и прочие доступные цветастые шмотки, гоняются по лесу, соревнуются в ходьбе на руках и сигают с камней и вовсе нетёплую воду озера. Эггси лучше всех ходит на руках, но зарабатывает насморк, а к Глазго и вовсе начинает температурить, но лечение ему ?прописывают? весьма радикальное – поют горячим чаем, смешанным с виски и мёдом – что, кстати, оказывается очень вкусной штукой, которая беспощадно усыпляет Анвина. Он просыпается почти что через сутки, абсолютно здоровый. - Ты – ведьма, - заявляет он Монти, сурового вида двадцатипятилетнему парню, бритому наголо и изукрашенному татуировками, который и поил его этим чудодейственным чаем.- Спасибо, солнышко, - улыбается ему Монти. Эггси давится воздухом. Джим, оказавшийся поблизости, бесстыдно ржёт.Они едут обратно по побережью океана, успевают подвезти пару десятков ребят, голосующих на дороге, однажды подраться с какими-то ирландцами, попасть на футбольный матч кого-то против кого-то и на пару локальных фестивалей. К тому моменту, когда они возвращаются домой, они, наверное, выглядят как какие-то дикари. То есть Эггси выглядит как дикарь, потому что его образ слишком уж контрастирует с тем, как он выглядит обычно – загоревший, с отросшими волосами, торчащими из-под платка, повязанного на лбу, в драных джинсах и полурасстёгнутой клетчатой рубашке, и с царапиной на щеке (когда бежишь от кого-то в лесопосадках и смотришь не вперёд, а назад, есть риск наткнуться на растущую прямо на пути у твоего лица ветку). Но когда они заходят домой, Джейн обнимает их – крепко-крепко, и Анвин чувствует, что он дома.***Время прощаться настаёт, как всегда – слишком быстро. Эггси сам не понимает, как так вышло – вроде бы только что начинался учебный год, а сейчас – вот он, неделю назад сдавший последний экзамен, собирает вещи.Джим не едет провожать его. Эггси уже бросил свою сумку в машину и через десять минут они с Джейн поедут в аэропорт, а пока он последний раз поднимается на третий этаж и заходит в комнату к Джиму, где застаёт его за сердитым собиранием вещей – он тоже скоро уезжает, но в университет.Джим не смотрит на Анвина, продолжая ходить куда-сюда по комнате. Эггси хмыкает весело, ловит его за руку и обнимает.В тот день Эггси видел, как Джим плачет – видит первый и последний раз в жизни. И понимает – что бы ни случилось, в нём всегда останется любовь к этому несносному типу – сильная, иррациональная, всепрощающая и пугающе-нежная.***Гэри было восемнадцать, когда он вернулся в Марокко. Удивительное чувство – когда спустя немалое количество лет возвращаешься в дом, где рос, и понимаешь, что все эти годы твоя семья не переставала ждать тебя.Его мама была всё такой же красивой.- Боже, до чего же ты бледный! – было её первой фразой, сказанной после того, как он остановился напротив неё со счастливой, но неуверенно улыбкой.А потом она его обняла.Амир был всё так же молчалив, старший брат, у которого недавно родился сын – всё так же серьёзен, а средний так и остался тем ещё весёлым балбесом. Правда, этот веселый балбес теперь рисовал картины, которые покупали за бешеные деньги и выставляли в галереях по всему миру – и это в двадцать три года. Помимо жены брата и его сына в семье, пока Эггси не было, случилось ещё одно пополнение.Она встречает их с Адель, когда они заходят в квартиру. На то, чтобы узнать её, у Анвина уходит несколько секунд.- Эй, привет, - улыбается он ей, - я тебя знаю.Она улыбается в ответ, но смотрит на него буквально секунду – а потом опускает глаза и прячется за спиной Амира. Эггси действительно знает её, это Тамила, племянница Амира, с которой они целыми днями играли вместе, пока он выздоравливал после взрыва – то время он помнил очень хорошо, наверное, потому, что совершенно пустая от амнезии память стремилась наполниться хоть чем-то. Сейчас Эггси не понимал только того, что Тамила делает здесь – но, когда он вопросительно смотрит на Адель, та качает головой, что, вероятно, означает, что она объяснит ему всё, но не сейчас.Через пару недель они сидят на втором этаже дома, в кабинете Адель, Эггси перебирает стопку документов, сертификатов и распечаток, которые нужны ему для собеседования на работу, Адель придирчиво читает что-то на экране ноутбука, периодически делая пометки в записной книжке перед собой. В какой-то момент она откладывает ручку, закрывает ноутбук и смотрит на Эггси, давно уже поглощенного не документами, а видом из окна. Он, наконец заметив на себе взгляд, улыбается ей.- Может, расскажешь мне про Тамилу? – спрашивает. Адель вздыхает и кивает.Когда он узнаёт, как всё было, он думает, что, может быть, и не хотел бы знать всей этой истории. Тамила начала жить с Амиром и Адель два года назад, когда ей едва исполнилось шестнадцать и её отец выгнал её из дома – с проклятьями, побоями и унижением, сказав, что она – позор семьи. Причина была довольно очевидна – она влюбилась в парня, он тоже клялся ей в вечной любви, обещал взять в жены и всё такое прочее, и каким-то образом получилось так, что они переспали – видимо, она действительно была очень влюблена, а он был очень убедителен – потому что воспитывали Тамилу в строгости, и была она очень скромной – то есть из собственной прихоти или чувства бунта она такого делать не стала бы – а значит, любила и верила.Они жили в совсем небольшом поселении – этот тип, очевидно, взболтнул кому-то о своём достижении и через неделю новость дошла до отца Тамилы, до родителей того типа, да и до большей части остального населения тоже. Самым очевидным решением проблемы был бы брак, но, очевидно, его родители планировали для него какую-то другую партию, поэтому родителям Тамилы было сказано, что ни о чем таком никто и не думал и их дочери ничего не обещал. Несложно догадаться, что было потом – отец буквально вышвырнул Тамилу из дома, явным образом дав понять, что не потерпит её возвращения. Как Тамила оказывается в Танжере? Нет, не чудом добравшись на попутках или что-то вроде того. После произошедшего она сутки сидела под дверью и то плакала, то просто выла в голос, пока её не забрала к себе местная одинокая старуха, имеющая репутацию сумасшедшей. Она-то и порекомендовала Тамиле смирится с потерей родственников (?Они всё равно не пустят тебя обратно, у твоего отца девять детей, и ты младшая. Они и потери-то не заметят?), успокоится и поспать. А пока Тамила спала, она сходила в магазин, где был телефон и позвонила Амиру и Адель домой – в маленьком городе все знают всех по именам и нередко соседям известно, какими способами с кем можно связаться, а она-то тем более знала, потому что помнила Амира ещё малолеткой.Естественно, Адель примчалась за девочкой на следующий день и увезла её, равнодушно реагирующую на всё, что происходит вокруг, в Танжер.Тамми не училась в школе – её отец был против того, чтобы давать женщинам лишние для них знания. Она умела довольно хорошо читать и проводить простые арифметические операции – и на этом всё. Но это было не самым худшим. Самым худшим было её моральное состояние – на то, чтобы вывести её из абсолютной апатии, у Адель ушел почти месяц. На смену апатии, правда, тут же пришли истерики, но для Адель бурные проявления эмоций были предпочтительнее, чем отсутствие их вовсе. Спустя немного времени они справились и с этим. Тамила осталась у них. Адель начала шутить о том, что спустя столько лет у неё наконец появилась долгожданная дочь. Сейчас Тамми уже давно привыкла ко всем членам семьи, и вовсю осваивала школьную программу. Получалось быстро – она была жадной до знаний, Адель же обеспечивала все условия, чтобы эти знания были получены.К Эггси она привыкла быстро. Может быть, дело было в том, как он умел сочетать в своём поведении обаяние и скромность, а может, это и вовсе не заслуга Анвина, а следствие любопытства самой Тамилы – потому что первое время их разговоры строились на том, что Тамила задавала ему вопросы про ?внешний мир? - про Англию, то бишь, а Эггси удовлетворял её любопытство. Постепенно круг тем для разговоров расширялся. Тамила стала куда чаще выходить на улицу – в течении двух лет она почти непрерывно сидела дома, и Адель удавалось выманить её на улицу хорошо, если раз в неделю. С Эггси она выходила каждый день – на недолгую, но обязательную вечернюю прогулку. Оказалось, что ей очень нравится город, в котором она теперь живёт, и ещё – очень нравится слушать, как Эггси в красках описывает сцены из детства, связанные с тем или иным местом в городе. Как-то само собой вышло так, что он начал учить её английскому – сперва просто чтению, к которому потом прибавилось письмо, пополнение словарного запаса и, наконец, грамматика. С другими занятиями он тоже всегда мог ей помочь, в том случае, если у Адель не было времени или она уезжала. Так, за довольно короткий промежуток времени они стали друзьями – заботы о Тамиле помогали Эггси не так сильно скучать о тех, кто остался в Англии, разговоры с ней были отличным отдыхом от работы, на которую он устроился – а устроился он в довольно популярное бюро переводов – поэтому работы у него было много. Тамила же, когда-то с удивлением обнаружившая, что впервые за долгое время не чувствует ни капли страха от того, что с ней говорит почти незнакомый мужчина, воспринимала Эггси как своего наставника и защитника. Так жизнь входила в привычное русло. Эггси работал и кроме основной работы стал принимать и частные заказы, Тамила в своём обучении упорно подходила к окончанию программы ещё одного класса, Адель всё ездила во Францию читать лекции, второй брат Эггси вдруг женился, а первый – переехал в Касабланку, но раз в месяц с семьёй обязательно приезжал на выходные – это была некая негласная, но при этом нерушимая традиция их семьи – хотя бы раз в месяц обязательно собраться вместе за одним столом.Эггси чувствовал, что он наконец-то дома.Его жизнь здесь быстро стала удивительно размеренной и даже скучной – он очень много работал, а после работы и в выходные занимался домашними делами, запас которых не иссякал никогда – из этого в основном и состояла его жизнь. Но его это устраивало – ему нравилась его работа, ему нравилось то, что он сам видит свой прогресс, то, как синхронный перевод, раньше казавшийся ему пыткой, придуманной во времена Вавилона, становится для него вещью сперва не такой пугающей, а потом и вовсе – вполне обыкновенной. Ему нравилось получать частные заказы, ничего для этого не делая – он всего лишь хорошо выполнял работу для одного человека, а затем по рекомендации к нему приходило ещё два – и никакой рекламы. Ему нравились бесконечные домашние дела – помогать Адель с проверкой работ студентов или с очередной перестановкой в гостиной, просиживать всю субботу в лавке, выгнав оттуда Амира для того, чтобы он получил свой законный выходной, не покрылся пылью среди всего этого антиквариата и сходил с Адель куда-нибудь, возиться с племянниками, когда приезжал старший брат, бесконечно помогать Тамиле с учебой. Ему просто нравилось приносить пользу, нравилось, что есть вещи, в которых он способен помочь – он, конечно, провел не одну ночь без сна, думая об основном мотиве, который стоял за всем этим – и сейчас он уже понимал его. Где-то в подсознании у него остался страх того, что здесь его посчитают чужаком и желание показать, что он полезен – в сущности, вертясь, как белка в колесе, во всех этих делах, он потакал инстинкту почти что животному – доказать стае, что ты полезен.Разумом он понимал, что его ?стае? не нужны доказательства – и никогда не были нужны. Но он твёрдо был намерен продолжать гнуть свою линию и жить этой прекрасной скучной жизнью – ради восторженного верещания племянником, для которых он соорудил качели прямо во дворе, ради смеха Тамилы, ради объятий мамы и её тихого и тёплого: - Габи, ради всего святого, иди поспи. И чтобы раньше полудня я тебя не в постели не видела.А безумства? За безумствами он просто летал к Джиму – каждое лето, как только его отпускали в отпуск, он покупал билеты и оказывался в благословенной прохладе Лондона, стоящий среди бесконечного людского потока и смотрящий на идущего к нему Джима с таким чувством, будто кто-то схватил его сердце, скомкал в комок, а потом пустил туда гелия из баллона и надул, как воздушных шарик – такая помесь ужаса, боли, радости и лёгкости.И Джим, останавливаясь перед ним – высокий, худой, черноглазый, такой до странного родной – каждый раз смеялся, отвешивал какое-нибудь едкое замечание и после этого позволял себя обнять – и прижимаясь к нему Гэри чувствовал, что с сердцем Джима тоже не лады – стучит оно ровно так же быстро, как и его собственное.Когда приходило время расставаться, Эггси искренне признавался, что он, наверное, никогда к этому не привыкнет.-Я тоже, малыш, - улыбаясь, говорил Джим.Поразительно то, как Анвин любил его – на расстоянии, когда он был в Марокко, а Джим – в Лондоне – это было тёплым чувством, пусть с налётом грусти и тоски, но всё равно – чувством приятным и уютным. Чем ближе был Джим, тем мучительнее было это чувство и потребность быть рядом – это было куда тяжелее, но и удовольствие от этого было чуть ли не экстатическим. Серьёзно, Анвину никогда, ничто и никто так не выносил мозги, и удивительно было то, что вот эта странная любовная мука, ослабевающая только от больших расстояний, была взаимной – с Джимом происходило что-то подобное, но на его лад. Самым большим отличием тут было то, что в отсутствии Эггси Джим спал со всеми напропалую. Эггси же не мог делать этого – потому, что он жил в стране с совершенно другими нравами – и тут, конечно, был и секс до брака, и гомосексуализм – но Эггси, думая о таком, понимал, что никогда не сможет лечь в постель с человеком, понимая, что после этого человека может постигнуть судьба, подобная судьбе Тамилы, только хуже – ведь не у всех есть такая классная тётушка Адель.В общем, потребности организма сталкивались с моральными принципами. Но кроме того, откровенно говоря – Эггси был так давно и преданно влюблён в Джима, и ему было так комфортно в этом чувстве, что серьёзно думал о том, что он просто патологический однолюб.Но стоит нам наконец обрести уверенность в чем-то и успокоится наконец, как жизнь подкидывает нам парочку своих возражений, порой в самом оригинальном виде. Это произошло спустя два года после его возвращения домой. Одним ничем не примечательным вечером Эггси, удобно растянувшись на диване и устроив на животе ноутбук, быстро набирал на клавиатуре текст с видом почти одержимым – такое его состояние означало, что у него много работы, для исполнения которой осталось мало времени. Обычно в подобные моменты Адель старалась его не отвлекать – но в этот раз, вернувшись домой, остановилась в дверном проёме гостиной и долго смотрела на Эггси, пока тот, натолкнувшись на особо несговорчивое предложение, не заметил её.- Привет, - улыбается он, - ты меня звала?Она отрицательно качает головой.- Но мне нужно с тобой поговорить. Пойдём наверх.У Адель слишком серьёзный вид, хотя тон – привычно спокойный. Эггси, оставив ноутбук на столике, поднявшись и направляясь следом за Адель в её кабинет на втором этаже, на ходу начинает соображать, что такого могло случится – но придумать ничего не успевает.Впрочем, спустя десять секунд, прикрыв дверь и садясь в кресло напротив Эггси, Адель говорит ему такое, о чем он сам бы точно никогда не подумал бы.- Тамми на полном серьёзе хочет, чтобы ты стал её мужем.Если бы Анвину было, чем подавится – он бы подавился.- Что? Она что, в меня влюбилась? Нет, быть не может. Мужем? Замуж? – Анвин аж за голову схватился. Вот он, тот замечательный, ?долгожданный? момент, когда придётся сказать Адель, что его единственная любовь – это его старый приятель и сосед по комнате Джимми. Он всё собирался с ней об этом поговорить, но решиться было слишком сложно и вот тебе на! Замуж!- Габи, успокойся, - своей бурной реакцией Анвин вывал у Адель невольную улыбку. Она протянула руку и мягко коснулась его ладони, - всё чуть сложнее, чем просто влюблённость, и я тебе всё объясню. - Звучит не слишком обнадёживающе, - фыркнул Эггси, но приступ паники, насколько мог, подавил.- Оказалось, что у нашей девочки, ввиду воспитания и жизненных обстоятельств, успели сформироваться довольно оригинальный взгляды на семейное счастье – и я это упустила. Она не влюблена в тебя. Это уважение. Интерес. Безусловно, симпатия. По поводу любви – думаю, после того случая она дала себе установку не испытывать подобных чувств какое-то весьма продолжительное время. А человек она упрямый и целеустремлённый, как ты знаешь, - Адель улыбнулась. – Ты проводишь с ней много времени – больше, чем кто-либо из нас. Ты о ней заботишься. Она доверяет тебе. Эти вещи в основе её желания.?Надо же?, - подумал Эггси, - ?она говорит о Тамми как о своей дочери?. Он каждый раз думал, что его мама его больше ничем не удивит. И она каждый раз удивляла.- Она хочет за меня замуж, потому что я помогаю ей с учебой, обсуждаю книжки и хожу с ней гулять? – недоуменно переспрашивает Эггси. – Но я делаю всё это, будучи для неё другом и буду продолжать делать и дальше, и не становясь её мужем.- Это твой взгляд на подобные вещи. Ты мужчина, и ты не слишком знаком с аспектами нашей культуры, касающимися семьи. Зачастую внимательный, заботливый и уважающий тебя и твоё мнение муж куда лучше любящего. Отец Тамилы тоже любит её мать. Но эта та любовь, из-за которой она и ещё три её дочери никогда не прочитают ни единой книги и не узнают, что за мир находится за пределами пары деревень, в которых они жили. - Я понял, - нахмурившись пуще прежнего, кивнул Анвин. Да, это всё объясняло – окажись он в ситуации Тамилы – он бы, наверное, мыслил бы примерно так же, как она. Впрочем, понимание этого никак не умаляло его личного недоумения.- Я не прошу тебя решать – это твоя и только твоя жизнь, возможно, у тебя уже давно есть другие планы. Ты можешь вообще никак не реагировать на эту ситуацию, можешь поговорить с Тамилой – дело твоё. Я пообещала ей объясниться с тобой в первый раз, все дальнейшие диалоги будут только её заботой.- Хорошо, - снова кивнул Гэри, - ну и новости. И как мне теперь, скажи на милость, работать?- Тебе давно пора отдохнуть. Названная сестрёнка хочет за тебя замуж – чем не повод? – с тонкой улыбкой отвечает на это Адель, чем заставляет Анвина рассмеяться, а заодно подумать о том, до чего же потрясающая женщина сидит перед ним. Конечно, он решает поговорить обо всём этом с Тамми – он просто не может по-другому. Он не тянет резину слишком долго – потому что знает, что это приведёт только к лишним сомнениям и волнению – и поднимает эту тему спустя два дня после разговора с Адель.- Откуда у тебя вообще появилась эта идея? Да-да, я про ту, в которой ты думаешь, что выйти за меня замуж – гениальная мысль.Тамми, надо отдать должное ей, а заодно и самому Эггси за то, какой степени доверия он добился, берёт себя в руки довольно быстро, правда, отвечает почти что шепотом, и опустив глаза.- Потому что ты хороший человек.- Эй, не пугайся. Мы не будем ругаться, - усаживаясь на пол перед ней так, чтобы заглянуть в глаза, с улыбкой обещает Эггси, и продолжает говорить, сидя перед девушкой, - кажется, это недостаточный повод для замужества. Ты не влюблена в меня, так? – Утвердительный кивок. – Мы живём в этом доме вместе, Тамми. Мы два года беспрепятственно вместе куда-то ходим, общаемся друг с другом столько, сколько нам хочется, я помогаю тебе всегда, когда тебе нужна моя помощь… Зачем мне быть твоим мужем, если в этой роли я не смогу дать тебе больше и если тебе больше ничего от меня не нужно?- Она тебе не сказала, - несколько пугающе бледнея, констатирует Тамила.- Тебе придётся мне сказать. Только не падай в обморок, - Эггси близок к панике, но он старается улыбнуться Тамиле максимально-ласково и протягивает ей раскрытую ладонь. Она слабо улыбается в ответ, сжимает свои пальцы вокруг его, и говорит:- Я хочу, чтобы у нас был ребёнок.И вот тут уже Эггси на пару секунд оказывается на грани обморока.- Прости, но ты ведь понимаешь, что для этого нам нужно… ещё раз прости, но заниматься сексом.- Это не обязательно, - теперь уже краснея, отвечает Тамила. – Сейчас в медицине существуют другие способы, когда в… близости нет необходимости. Я много читала об этом.- Окей, хорошо, ты права. Но… зачем? Почему бы сначала не доучится, потом найти кого-то подходящего… Ну вроде как - всему своё время.Это, разумеется, плохой вопрос и уж совсем паршивое предложение, следующее за ним – Анвину становится гадко от самого себя, как только он произносит всё это безобразие вслух. Но Тамми, если и обижается, то не сильно.- Ты иногда такой глупый, - качает она головой. - В том-то и дело, что сейчас и есть это время. У тебя, Габи, столько лет не было настоящей семьи – и ты знаешь это чувство абсолютной потерянности, непричастности ни к одной живой душе. И я знаю, что даже здесь, сейчас – ты всё ещё его испытываешь, потому что ты уже не ребёнок, у братьев свои собственными семьями, и родители – взрослые люди со своими делами, как и ты. Знаешь, то, что было моей семьёй… не знаю, могу ли я назвать её настоящей – для меня. Я была девятым ребёнком. Девятым! Вероятно, я была досадной случайностью, да ещё и девочкой – три предыдущих были мальчиками и это их хоть как-то оправдывало. Моя мать уже была дряхлой старухой, отец никогда не был особенно добр, родительской любви на меня просто не хватило. Братья с сестрами тоже не обращали на меня особенно много внимания, так что этой любви я не получила тоже. Но это всё прошлое, и никак к делу не относиться, его надо забыть и не держать зла. Что важно сейчас – я понимаю, что во мне безумно много любви. Было и есть. Потому что мне с детства не к кому было её проявлять – такие порывы не были желанны там, где я росла. Поэтому, наверное, со мной всё произошло так, как произошло, но мне повезло и я попала в этот дом. Но она, это неистраченная любовь, никуда не делась и мне не к кому проявлять её, да и после всего… я боюсь это делать.Тамила замолчала и вся будто замерла. Старается не разревется – понял Эггси. Понял он и то, что она этим монологом пыталась ему объяснить.- И ты хочешь, чтобы у тебя была своя семья и ребёнок, которого ты сможешь любить, ничего не боясь. - Подвел черту он. – И ты… вот настолько мне доверяешь? Почему? Я же человек. Мужчина. И я ни капельки в тебя не влюблён.- В том-то и дело. Я не интересна тебе, как женщина, но, кажется, тебе нравится общаться со мной как с человеком, как… с личностью, и знаешь, это очень приятно. Осознавать то, что кому-то интересны твои мысли и твоё мнение, куда приятнее, чем понимать, чем кому-то интересно то, что у тебя… ну, под одеждой. А ещё ты добрый, умный, с тобой всегда интересно, и при этом очень спокойно…- Ты хвалишь меня больше, чем я того заслуживаю. Перестань, - буркнул Анвин, которого всегда смущало более чем одно вербальное поощрение в его адрес. Всё, перечисленное Тамилой, просто означало, что он хороший друг, но судя по уже сказанному – хороший друг и был в её глазах лучшим кандидатом на роль мужа и отца гипотетических детей. Ох, этот разговор давался ему очень сложно. А ему ещё нужно работать. Он глубоко вздохнул, закрыл глаза и запустил пятерню в волосы, посидел так секунд пять, сжимая волосы между пальцев, после убрал руку, посмотрел на Тамилу и продолжил:- Последнее на сегодня, хорошо? – он получает утвердительный кивок и удовлетворённо кивает в ответ. – Даже если сейчас ты считаешь, что не готова любить кого-либо – это не даёт никаких гарантий того, что в какой-то момент ты встретишь человека, которого любить будет не страшно. Почти то же самое применимо и ко мне. И вот они мы, у нас общим ребёнок, и вдруг появляется кто-то ещё. Что тогда?Того, что он уже давным-давно безнадёжно влюблён, Эггси, конечно, говорить не собирался – это не сыграло бы никакой роли. И он снова мимолётно подумал о том, насколько странное, по всем меркам неправильное чувство он испытывает к Джиму – такое, что оно не мешает ему улететь жить в пустыню, за океан, не мешает думать о гипотетическом создание семьи с кем-то ещё, но оно остаётся с ним – всегда, везде, вот уже столько лет – не утихает и только срывает все тормоза потоком эндорфинов в те нечастые теперь моменты, когда они с ним оказываются рядом, лицом к лицу. Эггси не знал, любовь ли это, но с другой стороны – он также не знал, как это ещё можно назвать.- Не знаю. Не знаю, потому что сейчас такая возможность мне даже в голову не приходит – может быть, когда-нибудь, которое наступит совсем не скоро – через годы.- А как насчет меня? – весело интересуется Анвин.- А что насчет тебя? Ты приехал сюда два года назад, и с тех пор только работаешь, нянчишься с племянниками и со мной. Не похоже, что тебя интересуют отношения.- Сколько книг по психологии ты прочитала? – иронично поинтересовался Анвин, изгибая бровь. Тамила уже расправилась со школьной программой, но, так как школьная программа среднего образования Марокко не впечатляла, сейчас она занималась тем, что расширяла горизонты знаний, пытаясь понять, что ей больше по душе – и психология была где-то на вершине рейтинга, Эггси это знал.- Достаточно, - коротко отвечает она ему.- И всё же. Что мы будем делать, если в кого-то влюбимся?- Наверное, будущие мы уже точно будем знать, что делать.- Это легкомысленный и опрометчивый ответ, - качает головой Анвин, хотя сам ответ, нужно признать, хорош.- Другого у меня нет, - пожимает плечами Тамми.- Ладно, хорошо. Я заявляю, что это форменное безумие. И обещаю подумать, но не хочу ограничивать свои мысли по этому поводу временными рамками. Окей?Он получает лишь молчаливый утвердительный кивок и взгляд исподлобья.- Не хмурься, - улыбается Эггси. – Я не стану тебя осуждать, избегать или делать другие подобные этой глупости. Пойдём в выходные на ярмарку искать подарок для мамы?Всю хмурую подозрительность Тамми как водой смывает – она кивает и улыбается ему – широко и открыто, такой искренне-радостной улыбкой, какая появилась у неё совсем недавно – и теперь Эггси видел её всё чаще. И в такие моменты что-то внутри Анвина просто предательски таяло, как шоколадка в рюкзаке школьника в самый разгар марокканской весенней жары.На то, чтобы всё обдумать, у Эггси уходят не недели – месяцы. В течении четырёх месяцев на заднем плане его мыслительных процессов разворачивалось множество сценариев, по которым может пойти его жизнь в случае положительного или отрицательного ответа. И для него самого было удивительно, к какому итогу он пришел. Итак, если он согласится на семью, построенную только на дружбе, много чего может пойти не так – Эггси придумал много самых разных сценариев один хуже другого, но кроме них ещё и уйму положительных. В конце концов, главное, что у него будет – это семья. Если же он не согласиться, то, смотря правде в глаза, стоит признать – скорее всего, он всю жизнь будет одинок. Джим, которого он любит, за тридевять земель, и он последний кандидат на роль партнёра в постоянных отношениях – даже если Анвин когда-то взвоет от тоски и будет так глуп, что неожиданно вернётся в Англию и объявит Джиму, что во имя любви они должны немедленно съехаться и завести общего кота – Джим посмотрит на него как на ненормального и максимум, на который Анвин сможет рассчитывать – это пара вечеров в неделю. Это сейчас, когда они не видятся по году, а то и больше, Джим, успев соскучиться, на две-три недели окружает его своим вниманием. А ради кого-то, кроме Джима, он не готов будет уезжать отсюда – никогда, ни за что. Здесь же, по вполне очевидным причинам, он никогда не найдёт себе пару – мужчины нетрадиционной ориентации здесь стараются по максимуму скрывать свои пристрастия – и у них обычно есть жена и дети, которые ничего не знают о том, где он пропадает порой по вечерам, а вступать с женщинами в ?настоящий? брак Анвин не готов.Выходит, что этот брак по дружбе, когда всё оговорено с самого начала – пугающий, но, вообще-то, совсем неплохой вариант не умереть в одиночестве.***Муна Александра Анвин осчастливила мир своим появлением страшно знойным днём в середине июля. Эггси на всю жизнь запомнит день, когда он впервые увидел её и взял на руки – кряхтящую, ещё слепоглазую, но уже улыбающуюся – крохотный тёплый комочек жизни, подозрительно покряхтевший, когда кто-то нарушил её покой, подняв из колыбельки, но быстро утихший. Наверное, почувствовала – свои.Перед рождением Муни они прошли через многое. Самым страшным и сложным из всего для самого Эггси был определённо разговор с Амиром. Они втроём – Тамми, Адель и сам Анвин, которому всё не хватало духу – сильно затянули с тем, чтобы сознаться главе семьи в своих планах. Тамми уже была беременна. И они уже были женаты. Разговор получился… напряженным. Вечером после него Адель и Амир, судя по всему, здорово поругались. И если гнев на милость в отношении жены Амир сменил уже через пару недель, а более аккуратным к Тамми стал, как только у неё начал расти живот, то с Анвином стал общаться не сквозь зубы только спустя несколько месяцев после рождения внучки – только после того, как убедился, что тот способен быть не только белобрысым лоботрясом, с красными глазами сидящим за ноутбуком ночи напролёт и переводящим очередную статью/книгу/сайт, но ещё и сносным отцом.Отцом Эггси был, похоже, и вправду неплохим.Он понимал, что с появлением Муни в его жизни и в нём самом что-то измениться, но, что забавно – почти все изменения, что случились, оказались неожиданными – Эггси о таком даже и не думал. Самым удивительным, преобразовавшимся как-то совершенно незаметно, и поэтому самым неожиданным и обнаруженным постфактум были перемены в их с Тамми быте. До самого рождения Муни они продолжали занимать свои комнаты и спали отдельно. После Эггси мигрировал на диван в комнате Тамилы – чтобы по ночам вставать к младенцу. У Тамми после беременности было не так уж много сил – она была совсем худая и бледная, но, конечно, утверждала сперва, что справиться сама – И Эггси пришлось напомнить ей о сути их отношений (официальный брак) и о том, что Тамми, вообще-то – не мать-одиночка.Муни подрастала, капризов становилось всё больше, зубы росли, живот болел, ночные пробуждения медленно превращались в ночные бдения, к тому же она научилась ползать. Способ спокойно проспать почти всю ночь обнаружился случайно – когда Эггси, замучившись ходить кругом по комнате и качать плачущую дочь, присел на кровать Тамилы – сама она на другой половине кровати пыталась читать книгу и, уложив Муни между ними, откинулся на подушку – сделать передышку. Через минуту неугомонный ранее ребёнок замолчал. Через две – заснул. Через пять случайно заснул и Анвин.Очнулся только с утра – разбудила Тамила, потому что ему было пора на работу – и был очень удивлен своему положению в пространстве.- Похоже, - сказала Тамми, - ей кажется, что мы должны спать вместе.- Тебе будет не по себе от этого, - хмурится Эггси.- Не знаю, Габи. Я отлично выспалась, вообще-то. Наверное, впервые после её рождения, - Тамми кивнула на Муни, которая с упоением грызла растущими зубами прорезыватель, - и ты занимаешь совсем мало места, будто спишь на узкой доске посреди океана.Эггси не стал говорить, что это потому, что в течении нескольких лет он спал на односпальной кровати с длинным Джимом, который занимал почти всё место, и теперь во сне расходует спальное место очень экономно – просто по привычке.Так в особо ?капризные? периоды Муни они ложились спать все вместе, и в какой-то момент Эггси обнаружил себя живущим в комнате Тамми, Тамми обнаружила себя называющей ?свою? комнату ?нашей?, и оба они не нашли причин для того, чтобы возвращать всё как было.Время шло. Муни росла, превращаясь в средоточие хохота, шума и очарования, Тамми продолжала потихоньку учиться – насколько хватало времени, Анвин работал – меньше, чем раньше, но всё равно много. Жизнь текла. Всё менялось. Эггси катался по командировкам. Муни пошла в детский сад. Тамми и Адель обсуждали, в какой университет, дающий возможность получения образования дистанционно, следует поступить Тамми. Эггси, Тамми и Муни переехали в свою собственную небольшую квартирку. Где-то в тот момент, среди неразобранных коробок и полусобранной мебели, Тамми его поцеловала – вполне по-настоящему. Казалось бы – здесь есть всё для счастья.Но каждый раз, улетая из Марокко и прилетая в Лондон, Анвин раз за разом был вынужден признавать одну простую истину – для счастья ему не хватает вот этой лукавой улыбки, насмешливого блестящего взгляда почти черных глаз, ловких, быстрых рук, стягивающих с него футболку меньше чем за секунду после того, как за ними закрывается входная дверь. Ему не хватает Джима. И вот самая главная странность – он не нужен ему навсегда, на постоянной основе – они давно уже не нужны друг другу так, у них давно – разные миры и разные жизни. Но они оба в каком-то смысле были одной из основ жизни друг друга, они были друг для друга таким особенным человеком, который будет ждать тебя где-то, пусть у черта на куличках, пусть не присылая ни весточки по полгода-году – но всегда. Анвин уже несколько лет как осознал и принят тот факт, что именно Джим, семья Джима, дом Джима – то первое место, в котором он был принят, в котором вырос из ребёнка в здравомыслящего человека и из которого впервые уехал сам, по своей воле – его основа уверенности и внутреннего чувства почвы под ногами. Это странно, но это так.А любовь к Джиму, в каком-то смысле, была основой разума Эггси, его рассудка – он с ней вырос, он так давно живёт с ней, не проходящей, постоянной, что мысль о том, что её не станет, кажется странной.За годы, прошедшие после его переезда в Марокко, мир Гэри словно поделился на два разных, совершенно независимых друг от друга – и в одном существовал Джим, которого он любил – постоянно, непреложно и верно, семья Джима и дом Джима – но в этом мире Эггси всегда был гостем, и второй, его собственный – с его домом, его семьёй, его родителями, братьями и племянниками. И, хоть эти миры и существовали отдельно, не связанные ничем, кроме наличия в них Анвина, это не спасало его от призрачного чувства вины, которое однажды вылилось в долгий и тяжелый разговор – кажется, Муни было около двух, и Тамми ещё не была беременна второй раз. Объяснять подобное (я люблю двоих, но по-разному, тра-ля-ля – звучит не слишком-то правдоподобно, правда же?) было тяжело в принципе. А Анвину нужно было объяснить ещё и то, что он любит мужчину – девушке, в чью картину мира подобное вообще никак не влезало, даже бочком. В общем, это можно описать одним словом – это был мрак. Но.После балансирования на грани развода, тяжелого примирения, ужаснувшей его поначалу новости о том, что пока Анвин нянчился с дочерью и своими семейными проблемами, Джим успел обзавестись двумя детьми, просто молчал об этом, после того, как он полетел в Лондон с Тамилой, чтобы познакомить её с Джимом, после того, как Тамми забеременела и у них родился сын, Эггси понял.Из-за Джима сейчас он был тем, кем был. Но был он сейчас – не ради Джима, а ради своей семьи.Всё стало на свои места.