You should see me in a crown (МорМор!АУ, ООС, ненормативная лексика) (1/1)

В районе трёх утра. Он всегда ненавидел признавать подобное, но ебучая усталость валит с ног уже больше часа. По-спартански аскетичный порядок в апартаментах не сулит желанного отдыха, а чехлы, с доставленными в его отсутствие костюмами, напоминали, что через пару часов нужно снова быть на ногах. И неизвестно, когда это кончится.Он банально выдохся. Устал носиться цепным псом, выполняющим работу для для этой полумной бабы.Себастьян Моран знал себе цену. Он столько лет убил на создание зловещей, поистине леденящей душу репутации, не для того чтобы быть мальчиком на побегушках для аристократки—психопатке, у которой ещё молоко на губах не обсохло.Заляпанный грязью и запекщейся кровью рюкзак тяжело приземлился в углу. На ходу стягивая с себя пыльную одежду, он кидает ее в тот же угол, чтобы потом все методично сжечь. Никаких следов — первое правило профессии.Холодный воздух лишенной отопления квартиры успокаивающе действует на шрамы и рубцы на теле Морана — какие-то раны старые, какие-то ещё неестественно розовые. Плечо болит от ремня винтовки, которую в этот раз пришлось тащить почти день вдоль пустыни. Лямки рюкзака только усугубили ситуацию. Он давно не обращает внимание на такие мелочи, но в последнее время чувствительность огрубевшой кожи донельзя остра. Он стареет...Слабость неприемлема.Моран подпрыгивает на ходу, хватаясь за турник, наказывая свое тело за сбой сотней потягиваний.Вода в душе ледяная до такой степени, что изможденные конечности сводит судорогой. Он упирается лбом в кафельную плитку, с трудом держась на ногах, и подставляет затылок миллиону жидких игл, что впиваются в разгоряченную кожу.Хорошо. Спокойно. Приятная боль. Редкий момент безопасности. Не много нужно старому солдату, предавшему присягу Его Величеству ещё во времена юности. Тогда он был силен, как бык и жаден, как дурак. Деньги и приключения манили, стирая границы дозволенного. Он пропил свою совесть, безжалостно задушил честь. Шел по жизни, подобно танку, подминая под свои нужды и правила все вокруг.Он был отличным шпионом, первоклассным снайпером и невозмутимым исполнителем. Ни к чему не привязанный, бесстрашный и эгоистичный. Все было идеально...Он вздрагивает, когда чувствует тёплое прикосновение к спине, инстинктивно заводя руку за спину. Пальцы без раздумий смыкаются на белой шее, а едва отдохнувшие мышцы вновь напрягаются до предела, вжимая в стену миниатюрное обнаженное тело.— Так-то ты встречаешь, мамочку? — хрипит под его хваткой Дрина Мориарти.Его головная боль, его зелье.Он чуть задерживается, наслаждаясь ощущением бьющейся под ладонью жилки. Когда опаленные восточным солнцем пальцы все-таки разжимаются, он видит след от них на фарфоре ее кожи — кровь и молоко. Выше, за правым ухом — уже бледная полоска в форме его зубов, чуть ниже, на внутренней стороне груди — все ещё смачный синяк.Он делает так, что ее изящные руки чисты, но взамен оставляет шрамы другого рода. Хотя о чем это он. Взамен он всегда берет наличными.— Как прошло? — Мориарти гнет тонкие губы в ухмлыке.— Все чисто, как всегда, — сухо отвечает Моран, не прерывая зрительного контакта. — Гладко, — добавляет он, с трудом отводя взгляд от мокрых шелковистых волос.Она тянет руку к регулятору температуры воды. Будто бы невзначай наклоняется вперед, прижимаясь к нему всем телом. Холодный душ тут же сменяется практически кипятком. "Она абсолютно сумасшедшая", — в который раз проносится в голове очевидная истина. По ванной начинают ползти завитки горячего пара. Трудно дышать, а ещё труднее соображать. Возможно она именно так и переиграла практически всех в этом мире: задушив жарой дыхания, сбив с толку полушутливыми речами и блядским ангельским личиком.Моран сжимает челюсти, когда она демонстративно откидывается к стене, заставляя любоваться собой во всей красе. Он находит силы невозмутимо отвернуться, принимаясь агрессивно намыливать свою шевелюру.— Мне нравится, как он отросли. Почти как у нашей милой маленькой немецкой мышки, — замечает Дрина. — Но завтра мне нужно чтоб ты, дружочек, был на пределе возможностей. Поэтому придется все остричь.Она снова подкрадывается из-за спины и запускает пальцы в его жёсткие темные кудри. Безжалостно тянет, и это больно, как тогда в Бангкоке, когда с него пытались снять скальп за небольшую заварушку с всего-то двумя-тремя десятками трупов.Моран терпит ее издевательство. Потому что она платит за музыку, потому что она знает о нем слишком много и вплетена в его жизнь слишком плотно. Рано или поздно им придется друг друга убить. Иначе он так и умрет — старый и привязанный к ней миллионами маленьких подколок, странной смесью боли и похоти. Вечно лишь ворчащий на ее дурное баловство, как усталый муж.Он ведь был когда-то кому-то мужем и отцом. Но кто-то дал ему большее, и жадность перевесила мнимое чувство дома. Он знал, что может считаться подонком с большой буквы, социопатом в крайней форме и во всех отношениях не человеком. Тигр. Такое прозвище ему дали в армии."Teach me, Tiger", — любила мурлыкать старую песенку Дрина, когда в ее маниакальной жажде всеобщего хаоса, случались моменты просветления.И он учил ее. Разъясняя тонкости конструкций оружия, особенности действия ядов, необходимый угол выстрела. А она смотрела, как удав на кролика, будто бы и сама все прекрасно зная, лишь забавлясь тем, как "парень с мускулами" пытается поразить ее дьявольски быстрый мозг.Ему не нравилось в ней ничего. Кроме того странного, опасного чувства, наполняющего грудь каждый гребанный раз. Как будто она лечила его от ампутации чувств. Он вдруг боялся ее, ненавидел ее и вместе с тем жаждал. В совсем тихих, высказанных даже самому себе лишь шепотом мыслях, он мечтал о ее благополучии. Чтобы жуткий червь безумия и одержимости, поедающий ее разум, сгнил. Чтобы она была счастлива на нормальный, не извращенный манер. Мориарти ничем этого не заслужила. Но он этого для нее хотел.Ее губы вдруг мягко прижимаются к длинному рубцу на левом плече. Там сегодня болело более всего.— У тебя кусок деревяшки из спины торчит, — бормочет она ему между лопаток.Его поражает, как ловко и бережно, она устраняет причину дискомфорта. Но, конечно, не без подвоха.— Только я могу тебя мучить, — Дрина смеётся, а через секунду вонзает зубы в противоположное плечо.Он не выдерживает общего напряжения дня и возмущённо шипит. Ловит ее руки, стремительно спускающиеся по его животу для пытки иного рода, и оборачивается, одним движением заводя их ей над головой.— Проваливай! — цедит он Дрине прямо в лицо.Она изворачивается — скользкая, как хитрая маленькая змейка. Моран и глазом моргнуть не успевает, как оказывается распростёртым на полу собственной ванной, а едва ощутимый вес тела Мориарти наваливается сверху.Она дёргает бедрами, заставляя его вцепиться в ее мягкие ягодицы. — Слушай, сладкий, в этом танце всегда веду я, — она медленно и почти деликатно царапает его грудь и живот, устраиваясь поудобнее. — Я пришла, потому что хочу быть уверенной, что завтра ты будешь выглядеть представительным кавалером, а не торчком из Сохо.— Разве ты затеяла все это не ради одного конкретного торчка? — Моран чувствует, как горячая вода под ним терзает раненную спину. — Ну же, не надо быть таким ревнивым, — она снова ёрзает на нем. — В моем сердце есть место для вас обоих.Брехня. У нее вместо сердца зияющая дыра. Не то, чтобы у него самого было иначе, но Моран привык быть честным перед собой. Добровольно мудак. Но не лицемер, нет, этот адский котел мы, пожалуй, пропустим.Мориарти снова движется, выбивая из него глухой рык, наклоняется, захватывает мочку уха меж зубов, дышит запахом безобразно дорого виски. Язык ее пробегает по месту укуса. Моран отчаянно ищет повод сорваться и переломать ей все кости.— Зачем я тебе? Твоя мышеловка, прекрасно сработает сама по себе. Меньше людей — меньше подозрений.Его голос высекает отрезвляющую сталь и ему нравится, как улыбка сползает с нависшего над ним лица. Соболиные брови изгибаются и он уже чувствует, что следующая фраза будет пропитана сарказмом и ее любимой манерой "как-тяжко-жить-когда-кругом-все-имбицилы".— Я не хочу, чтобы мою затею раскрыли раньше времени. Представление должно быть отыгранно до конца, — она мечтательно водит пальчиком по колючей щетине на изгибе его скулы. — Драматическая шлюха, — констатирует он, флегматично смотря в потолок.— Эмоциональный импотент, — с удовольствие растягивается гласные Мориарти.Она сейчас точно кошка. Отличное время для атаки.Одно движение — и она уже бьётся под ним, как птичка в силках. Он целует ее в безусловной попытке задушить. Языки сплетаются в диком танце, будто змеи, делящие территорию. Мориарти на вкус как смерть, приправленная односолодовым. Чистейший яд, от которого умирают в агонии.— Интересно, как целуется детектив Корбург, — умудряется пробормотать Дрина, пропуская драгоценную возможность на лишний вдох.Моран снова впивается ей в губы, кусает до крови и одновременно входит в нее одним резким толчком. Дрина ударяется затылком об жёсткую плитку, выгибается и испускает самый первобытный стон, что он когда либо слышал.Он успевает оставить ей пару крепких засов на шее, просто чтобы завтра она намучилась выбирать достаточно закрытую рубашку под очередной щегольской костюм от Вествуд.Они трахаются, как делали это с первого дня — эгоистично и отстраненно. Использовать друг друга для них все равно, что дышать.Дрина вдруг тянет руку, обхватывает его лицо, встречает нездоровый блеск зелёных глаз и произносит очень тихо:— Я бы хотела, чтобы ты был там завтра. Тебе стоит увидеть меня в короне.***Чуть позже, он погружается в черезмерную мягкость гигантской кровати и блаженно вдыхает сизые колечки сигаретного дыма.Через открытую дверь спальни ему видно, как Мориарти собирает по всей гостиной одежду — все новые части костюма из рубинового бархата появляются у нее в руках. Она носит его тяжёлый халат — любимая вещь, единственная с претензией на роскошь, подарок восточного князя, одним нажатием курка пришедшего к власти. Она носит его, наверняка специально, чтобы тот пропах ее мокрой кожей, чтобы Морану не осталось ничего иного, кроме как тоже сжечь полюбившуюся безделушку.— Знаешь, я сказала Кудряшке Берти, что сердце ему выжгу. Достаточно поэтично, как думаешь?Она застывает в дверях — босая, без макияжа, практически голая не считая его оскверненного халата. На беглый взгляд — совсем девочка, не старше студенчества, и уж никак не королева преступного мира Лондона. Моран гадает, что в этом ботанике, который месяц путавшимся у них под ногами, так заворожило ее.— Немного высокопарно. Но неплохо... Выжечь... вырвать. Я бы вырвал твое сердце.Он усмехается, затягиваясь, смотрит мимо ее плеча. Слишком тошно видеть развлечение во взгляде льдисто-голубых глаз.— Оно уже твое.Голос Мориарти звучит, как самая грустная мелодия для скрипки, как депрессия в крайней стадии, как чума, которая убивает его, заставляя чувствовать вещи.***В королевской сокровищнице длинная очередь. Слишком много людей стоит рядом, заставляя Морана нервничать. Он не любит быть на публике без оружия, но единственное, что она ему разрешила вязть — это собственные кулаки.Он вертит в руках фальшивые паспорта, по которым им надо приобрести билеты."Уильям Мельбурн и его дочь Виктория Мельбурн"Он не упускает ни единого нюанса в ее шутке. Тяга к театральности ее когда-нибудь погубит. Ну и к дьяволу.Он нутром чует, что торчит здесь только ради ее развлечения. И ради того, чтобы после всего, он ещё недели прятался по притонам Лондона, засветив свою тщательно выбритую рожу перед камерами и дюжиной охранников.Хотя охранники вряд ли уйдут отсюда живыми.Дрина под боком гоняет плейлист по кругу, заставляя его возненавидеть джаз всеми фибрами души. Она ритмично хлопает пузырем от жевачки и вырядилась в туристическую майку с надписью "Покоритель Лондона". Из-под ворота прекрасно видно вчерашние засосы, и видит Бог, она умеет издеваться от души.***"Боже, храни Королеву" орет из всех телевизоров, ноутбуков, радиоточек и громкоговорителей столицы. Он прижимает лёд к окровавленным костяшкам в какой-то забегаловке близ Пикадилли и пялиться на экран телевизора.Они все ещё не могут добраться до нее, тупые бобби.В мантии и короне, со скипетром и державой в руках. Будто бы так и родилась. Моран слышит полицейские сирены, выуживает припрятанный пистолет из-под крышки бачка в местном туалете, и старается не думать, что это щекочущее чувство в груди можно назвать гордостью.***Кровь заливает ей веки. Дрину трясет.Она не могла проиграть. Все должно было выгореть. Эта сладкая ищейка... Альберт... Он должен был сдаться на ее милость. А какой был план...?Мысли путаются, дышать невозможно.Добро побеждает. Как скучно. Как банально. Она должна была догадаться, что иметь дело с принципиальным человеком, человеком с моралью, будет крайне невыносимо.Он поступил правильно во всем. Отказал. Не дал прострелить себе череп. Вызвал скорую.Наверняка бы добился для нее справедливого суда. Ску-ка.Она почти теряет сознание, когда ее встряхивают.— Даже не надейтесь, ваше величество! — рявкает над самым ухом Моран. — Единственный, кто отправит тебя в гроб — это я!Тигр. Ее тигр.Ее голова покоится на его пальто, и немного колючая шерсть щекочет щеку, напоминая, что она ещё жива.— Идиотка. Даже попасть в собственную ебанутую головушку не смогла! — ворчит он себе под нос, зажимая ее раны.Выкрал из больницы. Притащил черти-знает куда. Ей хочется язвить, но сил нет.Моран все ругается на чем свет стоит, иногда срываясь то на испанский, то на русский, то на арабский.Живот и затылок жжет безобразно.Она живая. Вот так парадокс.Она слушает его голос, и силится вспомнить, в чем была конечная цель этой маленькой шахматной партии с карманным сыщиком Скотланд Ярда. Возможно, цели не было вовсе.Ей нравится игра. Ей нравится охота.Ей нравится голос Тигра и его руки на ней. Но особенно голос. От него все шепотки в ее голове затыкаются и прячутся, будто мыши перед котом.Он спасет ее тело, развлекает ее душу, упорядочивает ее хаос.Это точно шутка высших сил, и теперь Мориарти хочется переиграть самого Бога.— Только не отключайся, глупая стерва...О, их так поимели.