Глава 9. Прощание (1/1)
Третий день за окном ярко-желтые листья танцевали свой последний вальс, купаясь в солнечном свете. Третий день в наушниках Хель звучал голос той, чей творческий псевдоним был схож с ее собственным не так давно обретенным именем – голос несравненной Натальи О’Шей, более известной как Хелависа. И третий день девочка страдала от невероятной скуки, морщась под жалостливыми взглядами медсестер. Обезболивающее облегчало физические страдания Оли, но не моральные, ведь куда хуже ей было оттого, что ей не дают зеркало. Усугубляло ситуацию и нежелание папы, врача и иного персонала больницы говорить ей, что с ней собственно произошло. Сама же она не помнила тот злополучный вечер совершенно.И сейчас, уютно откинувшись на явно привезенные папой из дома подушки, Хель под неспешные баллады пыталась восстановить в своей голове картину того самого дня, после которого она и оказалась в больнице. Получалось плохо. Вместо воспоминаний в голову отчего-то упорно лезли лишь строки из стихотворения «нашего всего»: «Сижу за решеткой в темнице сырой»… Ну и далее по тексту. Тот факт, что отдельная палата в частной клинике мало похожа на темницу, да и за окном картина несколько менее печальная, чем описанная Александром Сергеевичем, особо девочку не смущали. Ведь ей хотелось бегать, отжиматься, качать пресс – хоть как-то занять свое тело, раз уж мозг работать отказывался. Но каждое лишнее движение отдавалось головокружением, так что девать свою энергию Оле было некуда, она фактически была прикована к кровати.То, что в палату вошли, Оля даже не услышала – почувствовала. Еле заметный ветерок от открытой двери едва коснулся ее волос, запах туалетной воды неуловимо пощекотал ноздри… От резкого поворота головы наушники свалились на пол, а в глазах Хель потемнело. Все же ее состояние до сих пор оставляло желать лучшего. И именно из-за прыгающих перед глазами черных пингвинчиков вошедший увидел девочку куда раньше, чем она поняла, кого, собственно, она имеет честь видеть в своей темнице.Способность адекватно оценивать ситуацию еще не вернулась к ней, когда вошедший, мгновенно преодолев расстояние до кровати, сжал ее в объятиях:- Хель, маленькая ты моя, принцесса наша, да как это вообще возможно…Наконец узнав голос, девочка отстранилась, но лишь затем, чтобы, вцепившись в плечи своего посетителя, спросить:- Вик, какого дьявола ты здесь забыл?!Столь знакомые и родные возмущенные нотки в голосе Оли заставили парня улыбнуться и, взъерошив свои темные волосы, он пожал плечами:- Ну как же, неужели не очевидно, что подданный всего лишь соскучился по своей принцессе? Пусть капризны Вы, да и мудростью особой не отличаетесь, да только все равно же правительница, - первые эмоции улеглись, Вик сумел совладать с собой и хотя бы временно избавиться как от радости от встречи с девочкой, так и от шока, который изначально полностью поглотил парня. Сейчас же он старался смотреть только в ярко-зеленые глаза, не замечая лица, превратившегося в один сплошной синяк. Он уже знал, что случилось с Хель – отец ее рассказал, когда парень пришел к ним домой и случайно застал того дома, но не думал, что все настолько серьезно и…страшно. Вик действительно боялся даже представить себе, что пришлось в очередной раз пережить этой девочке, какие воспоминания добавились к уже имеющемуся в наличии грузу под грифом «не говорить, не вспоминать, не думать».- Не издевайся, - Оля устало откинулась на подушки и нашла в себе силы мягко улыбнуться. Она была рада видеть Вика, но ее совсем не радовало то, в каком виде он увидел ее. И пусть она точно не знала, что с ее лицом, факт, что с ним явно что-то не так, оставался фактом. Девочка хотела еще что-то сказать, но ее взгляд упал на свалившиеся ранее наушники, и у нее не получилось сдержать печальный полустон-полувздох. Самой ей их не поднять, не дотянуться. А значит, придется унижаться, просить о помощи, показывать собственную слабость и беспомощность.Впрочем, она не успела еще даже оформить собственную мысль в мысль, как Вик уже поднес к своему уху один наушник. И когда только успел поднять?- Мельница? Не люблю их. Сильно. Мне вообще как-то русская музыка не очень, а это непонятно что и вовсе тоску нагоняет…- А мне нравится! – Оля вырвала наушники из рук парня и отключила плеер. Подобный наезд на столь нежно любимую ею группу окончательно испортил ей настроение, и между ребятами воцарилось неуютное, холодное, колкое молчание. Которое, впрочем, тут же перестало быть столь неприятным, когда Хель поняла, что ее руку нагло схватили и подносят к губам.
Глаза девочки расширились от недоумения, а Вик легко укусил ее за запястье, лишь едва оттянув зубами кожу на нем, и рассмеялся. Что невероятно возмутило Олю:- Вик, ты больной?! Ты что творишь вообще?- А ты бы видела себя со стороны, - парень перестал смеяться, но широкая улыбка по-прежнему сияла на его лице, - знаешь, какая ты смешная, когда дуешься? Нашла еще из-за чего обижаться. Ну не люблю я русский псевдофолк, так что теперь, пожизненно на меня обидеться? Тебя-то я люблю.- Не любишь. Я маленькая. И глупая. И вообще... – Оля закусила губу и отвернулась к окну.Теперь уже настала очередь глаз Вика принимать сходство с блюдцами. Впрочем, парень тут же усмехнулся и потрепал девочку по волосам:- Дурочка ты. Ладно, давай, поправляйся, - парень уже начал вставать, когда рыжеволосая схватила его за руку, останавливая.- Вииик… И все-таки. Зачем ты приходил? Я ведь знаю, что не просто проведать.Вик помрачнел. Действительно, шел он сюда со вполне конкретной целью, но, увидев, в каком состоянии она находится, передумал говорить о цели своего пребывания здесь. Да только врать Оле не хотелось совершенно. Сложно лгать, когда на тебя так серьезно смотрят, когда сами глаза просят сказать правду.- Попрощаться.- Ты уезжаешь?- Да.- На сколько?- Не знаю.- Но надолго?- Да.В глазах девочки стояли слезы, и парень вновь сжал ее в объятиях. Оля уткнулась лбом в его плечо, и парень почувствовал, как намокает его футболка, пропитываясь ее слезами. Он был растерян, ведь никак не мог понять, почему она плачет. Она ведь даже не знает, куда он уезжает, зачем, почему… Она плакала всего лишь из-за предстоящей разлуки, и парню это было непонятно. Возможно, именно из-за растерянности с его языка сорвался вопрос, который он явно не собирался задавать:- Хель, ты меня дождешься?- Да.- Даже если придется ждать очень-очень долго?- Да.- Я люблю тебя, малышка. Прости, что уезжаю.- А зачем тебе, чтобы я ждала? – всхлипы на миг прервались, и голос Оли стал будто бы совершенно спокойным. Лишь хрупкие плечи продолжали вздрагивать.- Но ведь это нужно, чтобы кто-то тебя ждал? Тем более, когда ждет тот, кого любишь.- А ты меня любишь?- Люблю.- Но я ведь маленькая еще. Как ты можешь любить ребенка?- Ты вырастешь. А я вернусь. Мы просто дождемся друг друга, да ведь?- Да.Легко поцеловав свою маленькую принцессу в лоб, Вик наконец отпустил ее и, не оборачиваясь, вышел из палаты. А девочка разревелась, закусив угол одеяла, чтобы на звук ее рыданий не сбежалась вся больница. Она ощущала себя главной героиней дешевой подростковой книги, той самой, которая «влюбилась окончательно и бесповоротно». И это чувство, новое для Оли, пугало ее. И ведь в кого влюбилась! Во взрослого, красивого, умного! Которому девочка-малолетка явно нужна как корове седло. И, главное, зачем весь этот успокоительный пафос, который прозвучал в их диалоге в самом конце? Зачем он сказал ей, что любит? Успокоить решил? Подачку кинул… Как собаке…Но при всем при этом девочка понимала, что несправедлива по отношению к парню, что он действительно очень хороший, и от понимания этого ей хотелось выть.Действительно, волчата…