Глава 7. Разрыв (1/1)

Уже пятая по счету тарелка разбивалась о стену буквально в нескольких сантиметрах от головы Алексея, отца Хель. С неизменно невозмутимым выражением лица он пытался поговорить со своей женой. Несмотря ни на что – поговорить. Еще полчаса назад он был готов убить ее, как только увидит, но сейчас, собрав всю волю в кулак, он пытался с ней просто поговорить. Да что там поговорить, заговорить бы дала хоть раз… Собственно, число разбитых тарелок пока совпадало и с числом этих попыток.- Аня, да успокоишься ты, наконец? Может, хватит посуду переводить? Соседи сейчас полицию вызовут. Ты мне только скажи – какого хрена ты вытворяешь? Ты нормальная вообще?- А ты мной не командуй, ублюдок! Да какое ты право имеешь разговаривать со мной таким тоном?! – крик женщины прервался звоном, на этот раз чашки. Алексей даже задумался, начинать ему считать заново, или чашку можно посчитать за шестую тарелку? В конце концов, чашка была широкая, дочь из нее хлопья с молоком на завтрак ела, так что почти тарелка. Чашку, кстати, жалко.- Я, вообще-то, пока еще твой муж, - терпение имеет свойство заканчиваться, так что сейчас Алексей не выдержал и, схватив жену за запястья, прижал ее к стене. Анна Витальевна осталась не в восторге от подобных изменений в ситуации.- То-то и оно, что пока! Завтра же подаю на развод! Хватит, натерпелась!!- А у разбитого корыта остаться не боишься? Тебе-то в этом доме только шмотки и принадлежат.Анна шокировано посмотрела на мужа. Впервые на ее памяти он проявил характер, впервые повелся на ее провокации и вступил в конфликт, и… Впервые угрожал. Хотя было ли это угрозой? Усмешка на губах Алексея тоже была откровением для его жены. Прежде она никогда не видела его таким. Шок заставил женщину хоть немного успокоиться:- Леш, ты это серьезно? Леш, ты чего?..

Замешательство было недолгим, и, взяв себя в руки, женщина прищурилась и зло выплюнула в лицо удерживающего ее мужа:- Да я у тебя дочь отсужу, мразь. Отсужу и сошлю куда-нибудь в частную школу для трудных подростков. Как тебе Англия, например? Отличная страна со строгими порядками… Разумеется, я сообщу тебе адрес школы, не могу же я запретить ей общаться с родным отцом… Оу, прости, я совсем забыла, ты же у нас невыездной, - Анна слишком поздно заметила побелевшее лицо мужа и занесенную для удара руку, чтобы увернуться от пощечины, заставившей ее голову едва ли не сорваться с плеч.- Заткнись, сука. Ты не имеешь права даже заикаться о ней после того, что сотворила. К тому же тебе всегда было наплевать на Олю. Да и на меня… Ты ведь ради денег со мной жила, да? Можешь не отвечать. Ты понимаешь, что я тебя собственными руками сейчас задушу?!- Ты-то задушишь, да… Да ты даже Андрею ничего сделать несумел, хотя он переспал с твоей ненаглядной дочуркой. Что ты можешь сделать мне, а?Уже в следующее мгновение Алексей вытащил жену за волосы из квартиры и захлопнул дверь. Разъяренная женщина, пару раз пнув дверь и едва не сломав себе пальцы на ноге, вылетела из подъезда. Лишь спустя десять минут она осознала, что оказалась на улице без копейки денег, без верхней одежды, лишь в легком платье и любимых тапках-зайцах.- Аня! – подняв глаза, женщина увидела стоящего на балконе мужа.«Неужели одумался и попросит вернуться? Очнулся, наконец. Уж я устрою ему теперь веселую жизнь… Да то, что было сегодня, ему раем покажется!.. Нет, я, конечно, вернусь, да только он сам этому не рад будет… Вот ведь урод, характер показать решил», - с нескрываемым торжеством Анна улыбнулась супругу, однако ее подозрения были далеки от действительности, что подтвердили летящие одна за другой с третьего этажа сумки. За сумками последовали шубы, очевидно, не влезшие ни в один чемодан. Последним, будто издевательская точка, на асфальт опустился ее кошелек. Алексей не собирался извиняться и возвращать ее. Он просто отдал ей ее вещи.Опустившись на асфальт, женщина захохотала. Истерика подкралась незаметно. Во всяком случае, она сама предпочитала считать это истерикой, ведь признавать собственное безумие люди почему-то не любят.***Тремя часами ранее.Напевая какую-то прилипчивую попсовую песенку, Хель зашла домой и, не развязывая шнурки, скинула кроссовки. Вопреки всем ожиданиям, первый полноценный учебный день оказался просто замечательным. К ней никто не цеплялся, девочки предпочитали игнорировать казавшуюся теперь какой-то совсем уж чужой одноклассницу, а мальчики держались на расстоянии, впрочем, то и дело поглядывая на нее не без уважения. После физкультуры же и вовсе в их глазах начало читаться неподдельное восхищение. В конце концов, Оля не только оказалась единственной представительницей прекрасной половины своего класса, не пожелавшей отсидеться на скамейке для освобожденных, но и оставила далеко позади всех парней, очевидно обгоняя их по всем показателям. Да иначе и быть не могло, у них-то не было такого Учителя, который не давал бы им расслабляться во время каникул и заставлял бы тренироваться до синих мышек, прыгающих через скакалку, в глазах.

Остальные уроки тоже прошли на редкость успешно для девочки – вечерние разговоры со старшими ребятами не прошли даром. Сейчас она была благодарна им за их загадки, рассказы о прочитанных книгах, дискуссии на исторические и политические темы. А ведь поначалу они ей, дурочке, казались слишком заумными и скучными… Сейчас же ее цепкая память сослужила ей добрую службу, то и дело подбрасывая во время занятий то один, то другой факт, случайно услышанный у костра.Сейчас, наткнувшись взглядом на мамин плащ, в котором она ходила на работу, и почувствовав запах блинов, доносящийся с кухни и будто дразнящий проголодавшуюся Олю, она вспомнила мысль, промелькнувшую у нее в голове еще в начале дня: «Не бывает все так хорошо».- Оленька, это ты? Иди бегом мой руки, я тебе блинчиков напекла, ты же голодная наверняка, – веселый голос мамы поверг Хель в ступор. Ее мать никогда в жизни не называла ее Оленькой. Ее мать никогда в жизни не пекла для нее блины. И, наконец, ее мать еще вчера орала на них с папой так, будто они ее любимого хомячка зарезали, и отвесила ей за случайно оставленную на кровати футболку такую пощечину, что до сих пор щека болела. Все это ну никак не вязалось с ласковым тоном.Занеся сумку в свою комнату и помыв руки, Оля тихонько зашла в кухню и настороженно посмотрела на свою родительницу. Анна водрузила последний блин на внушительную уже стопку и обернулась к дочери:- Ну и что стоим, кого ждем? Налетай давай, пока не остыли! – переставив тарелку с блинами на стол перед опустившейся на самый краешек стула дочерью, она сама села на подоконник и внимательно посмотрела на Олю.Почувствовав на себе взгляд мамы, Хель взяла один блин. Ее не покидало нехорошее предчувствие. Кардинальные перемены – это хорошо, но поверить в них девочке было тяжело. Она внутренне вся сжалась. Аппетит пропал, но она все же заставила себя прожевать и даже проглотить этот несчастный блин.- Ну как? Соли, сахара хватает?По голосу Анны невозможно было понять, что она сама испытывает в данный момент. Оле оставалось лишь ласково улыбнуться маме:- Да, мамочка, спасибо, очень вкусно.

Вымученную улыбку согнало резко изменившееся выражение на лице женщины:- Ах, вкусно?.. Вкусно, значит?! – подлетев к дочери, Анна вытащила ее за волосы из-за стола, - Как же я тебя ненавижу, тварь малолетняя! Тебя и твоих дружков! Ты просто не можешь быть моей дочерью, не можешь, не можешь!! Я отказываюсь верить в то, что я могла родить такую суку!Хель закрыла глаза, как только поняла, что простой пощечиной на этот раз не обойдется. И она не ошиблась. Откинув собственную дочь к стене, Анна, видимо, решив, что этого мало, ударила Олю головой об стену, после чего, не замечая крови ни на лице девочки, ни на стене, начала бить ее – сначала руками, а затем, когда Хель была не в силах уже стоять, и ногами.Оля же, сжавшись в клубочек на кухонном полу, лишь молилась о том, чтобы все поскорее закончилось. Она могла бы дать матери отпор, остановить ее, или даже дать сдачи… Но она не могла поднять руку на свою маму. Каким бы человеком и, тем более, матерью, Анна ни была, дочь любила ее. Любила совершенно слепой детской любовью, которая не позволяет детям верить в недостатки своих родителей и заставляет их во всем винить себя, спуская все с рук тем, кто подарил им жизнь.

Хель не знала, как она добралась до своей комнаты, но именно там ее, всю в крови, и застал папа. На тот момент девочка уже полностью перегорела, утратив способность чувствовать хоть что-то, и теперь она просто отметила, как перекосило папу при взгляде на нее. Осторожно взяв дочку на руки, он перенес ее в машину и куда-то поехал, не говоря ни слова. Последнее, что увидела Оля, прежде чем потеряла сознание, - врачей, которым ее папа что-то твердил, размахивая руками. Ее вечно спокойный папа, всегда считавший подобную жестикуляцию свойственной лишь истерикам да вышедшим на пенсию актрисам, апогеем чьей карьеры была полученная, разумеется, через постель режиссера роль с целой одной фразой: «Кушать подано» или же «Князь прибыл, сударь».