1 часть (1/1)

Облака вихрями сходились в левой части неба, готовя краткие мгновения торжества бури и затяжной унылый дождь после. На веранде становилось холоднее, и Феликс мягко опустил руку на родное плечо, неспешно ведя вниз по спине:- Мить, пойдём... Чего тебе стоять здесь, простынешь.Фарфоровая чашечка с негромким звоном нашла своё место на блюдце; не пролилось ни капли, и цветочный аромат на пару секунд стал сильнее. Романов никогда не изменял манерам. Он чуть вздрогнул от прикосновения.- Ты не думал, что это мы всё начали?... Убив Распутина... Открыли дорогу к трону для людей ещё хуже: эти Советы и все их группировки. Мы же были неправы, так нельзя, - он судорожно выдохнул, потирая переносицу.Говорят, что плохая идея - состоять в отношениях с кем-то, с кем вы связаны серьёзной трагедией; один из вас будет тонуть, и потащит за собой другого. Может, это и правда, но Феликс был готов сколько потребуется помогать Романову; а тому правда нужна была помощь - он переживал из-за отъезда из России, из-за всех новостей, но ещё больше - когда новостей вообще не было. Это означало новый виток гражданской войны, ещё разбой, жертвы, разрушения.- Дмитрий, - юноша гладил напряжённые плечи, успокаивая, давая отвлечься на нежные касания, - не мы, так кто-то ещё сделал бы это. Ты не виноват. Ты правда ни в чём не виноват.- Я рос в их семье. Я должен был сделать всё, чтобы их защитить, а теперь они мертвы...- Делать что-то должна была охрана, гвардия. Не ты, не Распутин. Посмотри на меня, родной. Не казни себя. Феликс отвлёкся от объятий, чтобы взять с кресла тёплую шаль и накинуть на их плечи. Колючая шерсть щекотала шею, и Дмитрий немного поёжился, крепче прижимаясь к возлюбленному. Вдвоём на кромке бури, теперь всегда вместе. - В Петрограде не принимают заграничные телеграммы, слышал? А генштаб перевели в Москву.- Теперь там будет столица. Об этом писали в газете: Берлин начинал воевать с Петербургом, а проиграет Москва... Пойдём в дом, дождь начинается. Ветер, холодный и резкий, гнал по небу свинцовые тучи Балтийского моря. На другом его берегу - Россия, а её обломки раскидало по всему миру. Великому князю последней династии и графу Сумарокову-Эльстону не находилось места в новых временах. Феликс провёл пальцем по мягкой щеке, стирая каплю. Сердце Романова, кажется, ещё сильнее болело с каждым проявлением любви в свою сторону. Он не верил, что так и должно быть. Когда любимый, ценой жутких споров, всё же выбивал им отдельную каюту на переполненном корабле; когда он улаживал все денежные, посольские дела; если он ночей не спал из-за Митиных кошмаров - тот чувствовал себя мошенником. Считал, что это какой-то обман, что он получил всё незаслуженно и скоро это раскроется, а он окажется ни с чем. Так и надо. Так ему и надо, за все грехи, гордость, кровь, безразличие...Он только уткнулся Феликсу в грудь и спутано-бессвязно шептал:- За что же ты мне такой?.. Это же счастье, а я его не достоин, тебя, тебя не достоин. Прости, я нас обоих убью... Я слаб, я так слаб.И родные руки сжали крепко-крепко, Юсупов целовал его в мягкие волосы, даже не пытаясь переубеждать, только действиями своими всё доказывая. Не бросит он его, что бы Митя не говорил. Порывы холодного ветра раздули шторы, на улице начиналось ненастье, но сейчас главное - успокоить, накормить (а то кроме чая, тот почти ничего и не ест), и отвлечь от тёмных сгущающихся предчувствий и мыслей. Удобно устроив голову на коленях, Романов расслабился немного, и не протестовал, когда Феликс, потянувшись к столику, взял бутерброд с вареньем; он чуть-чуть приподнял Митин подбородок и поднёс сладость к губам. Через щемящее чувство нежности, готовое вылиться едкими солёными слезами, тот всё же откусил. Когда он дошёл до конца, то слизал пару малиновых капель с чужих мягких пальцев. У Феликса по телу пробежалась мурашки, а князь оставил на запястье дразнящий щекотный поцелуй.- Мить, ты такой красивый сейчас, но тебе надо ещё поесть, - потрепал он его по волосам.Съев с рук ещё два ломтика хлеба с вареньем, Дмитрий правда стал чувствовать себя лучше. На щёки вернулся румянец, который ещё распалялся от того, что Юсупов снова предложил ему руку для поцелуев. В меру жилистая белая кисть и длинные пальцы с красноватыми костяшками. Мягкие подушечки оглаживали горящее лицо Мити, вызывая лёгкое покалывание; на указательном пальце было изящное и лишь немного вычурное кольцо, а большой перетягивало совсем тонкое, с единственным камнем. От одного взгляда на это воплощённое искусство на него накатывало возбуждение. Он следил за рукой, когда та высвободилась от его поцелуев, грациозно потянулась к вороту блузки, одним движением развязала небольшой бант и спустилась к пуговицам.- Мить, а я красивый?- Тебе грешно, - он слегка запнулся на слове, - такое спрашивать. Аполлон не сравнился бы с тобой в изяществе... Ты великолепный, Феликс, и с самой юности таким был. Не было людей, кому бы ты не нравился.- А тебе, Митенька? Ты полюбил меня с первого взгляда?- Наверное... Я не помню самой первой встречи, когда нас представили, - он и сам расстегнул на рубашке уже несколько пуговиц, - но в девятьсот пятом, на торжествах, это было что-то. Я весь вечер боялся заговорить с тобой, помнишь?Феликс рассмеялся, звонко, совсем как тогда, восемнадцатилетним парнем:- А потом заговорил, и краснел-то, право же - тебе это было к лицу! - Я думал, ты только из вежливости станешь со мной общаться.- А сам боялся того, что я стал много для тебя значить?- Да...- Иди сюда, милый, - он мягко поцеловал Дмитрия, заправляя прядь волос ему за ушко, - ты не похож на них. Ты особенный для меня, и всегда будешь. И был чудесным мальчишкой, да? Чего ты тогда хотел? - Чтобы ты посмотрел на меня. - Тогда раздевайся, - игриво улыбнулся Юсупов, - помочь?Встав перед плавящимся от нежности Митей, он стал особенно медленно стягивать с него лишнюю одежду, садистски-аккуратно складывая её стопочкой. Когда Романов потянулся сделать это самостоятельно, он шлёпнул его по руке, заставляя ждать, и не прекращая хвалить его:- Ах, какой же ты невозможный, любовь моя... Знаешь, чем я тебя запомнил ещё тогда? У тебя волосы и ресницы медовые. И кто ещё согласится сбежать из дворца на собственных именинах, а, Мить? А что ты делал до той ночи, представлял меня? Я же вижу по твоей улыбке, что да.Он отошёл на пару шагов, чтобы увидеть результат своих стараний: Романов сидел в одной расстёгнутой блузке, поджав правую ногу, и уже очень румяный и взъерошенный. Это невольно вызывало улыбку, но Феликс, после пары секунд паузы, снова схватился за свою мысль - и она ему определённо нравилась.- Твоя самая первая фантазия обо мне. Давай, рассказывай, я жду.Митя опустил глаза. Конечно, Юсупов его насквозь видел, чего только так долго ждал с этим своим вопросом. Надо было с чего-то начать.- Мы держались за руки... Это было летом, в эти короткие ночи, и ты вытащил меня из дома, чтобы показать что-то. Как обычно ты смеялся, а потом завязал мне глаза, чтобы я не подсматривал... Я представлял, что мы сидим рядом-рядом... и ты... одной рукой ласкаешь меня, а другой - переплетаешь пальцы. Феликс дослушал смутившегося парня, улыбнулся ему как мог нежно. Он вытащил из собственного халата пояс, аккуратно завязал вокруг Митиной головы. Махровая ткань оказалась приятной, и через неё правда ничего не было видно. Оставалось лишь выдохнуть судорожно и только кожей ощущать касания лёгких пальцев... Юсупов провёл одним, очерчивая ключицы, потом неожиданно-резко схватил за талию, что Романов даже взвизгнул. Из-за закрытых глаз, всё чувствовалось особенно непривычно и остро. Оставив пару лёгких поцелуев, Феликс присел на восточный ковёр юноше в ноги, настойчиво-нежно раздвинул колени. От жаркого прикосновения языка, Митя снова ахнул и машинально закрыл рот, прикусив ладонь. Не-ет, не этого ждал Феликс, так что он отвёл чужие руки, взяв их в свои и прервавшись.- Митенька, ты хотел закрыть глаза, а не губы. Говори что-нибудь, у тебя приятный голос... Мне продолжить, сладость моя? - Да, - не мог уж терпеть Дмитрий, - да, я представлял это не в меру так хор-рошо...Ритмично нажимая и дразня головку члена, Феликс поднял глаза на своего любимого: спавшая на лоб чёлка, ямочки от улыбки на щеках. Весь его образ был в золотистых тонах: ресницы, даже, казалось, губы были покрыты налётом сусального золота. Счастливый он выглядел совсем мальчишкой, как Феликс помнил его с той первой встречи. Как хотелось, чтобы он забыл обо всех трагедиях и всегда оставался таким! А самому Дмитрию казалось, что никогда ему не было лучше, чем сейчас. Приятный ритм и, в противовес, сбивчивые мазки и касания языка током пронзали все мышцы тела, так что он мелко дрожал, приближаясь к пику. В сладкой истоме он целовал руки Феликса, не осмеливаясь расцепить пальцы, улыбаясь трепетно, чмокая в каждую костяшку.- Я так люблю тебя.- Я тебя тоже, милый.Не снимая с глаз Мити повязку и вовлекая его в поцелуй, Феликс потянулся к собственному горящему от желания члену. Проследив его движения, Романов накрыл ладонь своей, перехватывая инициативу.- Я ведь тоже... О тебе... Мечтал, - вздрагивал Феликс от приятных ощущений, - чтобы ты никогда не стеснялся себя, такой хороший, хар-ризмати-ичный...На пике собственного удовольствия, он потянулся к повязке на глазах Мити, и легко снял её, целуя скрытый доселе кудрявый висок. От его волос всегда пахло чем-то цветочным, а в свете небольшой лампы они отливали тёмным золотом. Божественный оргазм накрыл Феликса полностью, и он только судорожно зарылся рукой в чужие кудри, шепча что-то влюблённое, что и так было известно давным-давно. Ещё некоторое время они нежились в объятиях друг друга, всматриваясь из тепла в бушующее за окном ненастье. Юноша завозился в кольце рук и путанице одежды:- Пошли спать, Фели-икс. Я сейчас прямо тут усну.- Ну пойдём, солнце.// Ночью грохотала настоящая гроза, по окнам струились капли и стучали переплетённые ажурные ветки ноябрьских деревьев. От особенно сильного раската грома Дмитрий проснулся - с нервами, натянутыми до предела; ему снова снился расстрел царской семьи, его подруг детства. И сам он стоял рядом, пытался выбить из рук солдат винтовки, но не мог, как не напрягал все свои силы. Кто-то кричал, звал на помощь, а он не знал, что делать, как заслонить их собой или помешать большевикам. Тревога отпускала лишь понемногу.Посмотрев на мирно спящего Феликса, он всё же стал успокаиваться, и сон почти снова завладел им, но странная мысль, как молния за окном, вдруг пробежала по сознанию, вызывая судорогу во всём теле. Он вскочил, подбежал к чемодану и стал рыться в вещах. Кольцо. У него от княгини Ольги было кольцо, которое она подарила, пока тот жил с ними. Не забыл ли он его в Петербурге при спешном отъезде? Конечно, все оставшиеся драгоценности просто разворуют и продадут, а то и переплавят... В темноте ничего не было видно, и у него безконтрольно потекли слёзы из глаз.- Митенька, что случилось? - Феликс приподнялся на локте, вглядываясь в силуэт в углу комнаты, - ты что не спишь?- Кольцо... Ольгино кольцо!.. Я забыл его в Петербурге, я идиот, идиот, дрянь...- Ольгино кольцо? Оленьки? Мить, ты же отдал его мне, вот оно, в портсигаре спрятано, - он встал, быстро подошёл и вынул коробочку из висящего на стуле пиджака, - иди сюда, посмотри сам.Дмитрий в одно мгновение очутился рядом с заветным портсигаром и взял в руки кольцо, поднося к лицу и рассматривая неверящим взглядом. Он порывисто обнял Феликса.- Оно, оно! Я забыл... Я так испугался, что его переплавят со всем остальным...- Ну, ну, тише. Всё хорошо. Посмотри на меня, всё правда хорошо, тебе нечего бояться. И ты вовсе не идиот, это просто волнение. Ты с ним справишься, да?Митя угукнул куда-то в плечо Феликсу, снова сжимая в объятиях. Тот сделал пару шагов к кровати, аккуратно убирая портсигар и придерживая парня другой рукой.- Я всегда буду помогать тебе, Митенька, помни. Теперь спать?- Хорошо... Хорошо, что кольцо тут.Они легли, так и не отпуская друг друга. Юсупов запустил руку в милые кудри любимого:- Спокойной ночи.- Я бы умер без тебя, Феликс.- Знаю, - мягко проговорил он, - я так люблю тебя.Гроза утихла к утру, а Дмитрий спал без сновидений в тёплых объятиях.