Глава 7. (1/1)

Губы до сих пор горят от его поцелуя, хотя прошло уже около полу часа. Улыбка не слезает с моего лица, как будто мне сделали пластическую операцию. Скулы болят, но я всё равно продолжаю улыбаться. Зайдя в подъезд, я наконец осознал, что произошло. Люк поцеловал меня. Люк! Меня! О, господи! Я такого никогда не чувствовал! Сердце бешено отбивает ритм, отдаваясь в висках. Щёки горят, словно на них наложили горчичники. Внутри меня всё расцвело. Сотни птиц сорвались с веток и вспорхнули ввысь. Сотни цветов распустились одновременно от яркого солнечного света. Сотни бабочек в моём животе прорвались наружу, чтобы рассказать всему миру о моих чувствах. — Боже, Люк, я люблю тебя! — прокричал я, поднимаясь в лифте на свой этаж. Мне было всё равно, что кто-то мог услышать. Я был счастлив, как никогда. Я медленно сполз по стене лифта на пол: у меня не было сил, чтобы просто стоять. Я заплакал. Впервые в жизни я заплакал от счастья. Люк мог заставить меня рыдать от горя, плакать от счастья, смеяться до слёз, злиться до мокрых глаз. Он единственный человек, который дарит мне все оттенки эмоций, а эмоции — это жизнь. Люк подарил мне жизнь! Немного успокоившись, я зашёл в квартиру. — Ну и где ты шлялся? — в прихожей показалась мама. — Я гулял. — А почему плакал? И что за вид такой потрёпанный? Мама всегда знала, что я плакал, потому что на щеках появляются красные пятна, а нос становится как у Деда Мороза. Я глубоко вдохнул и первый раз в жизни решил поделиться с мамой чем-то личным. Мне было всё равно как она отреагирует, мне просто нужно было сказать кому-нибудь. Я не мог держать это в себе. Меня переполняли чувства и я хотел подарить частичку этого счастья каждому на Земле. Первой оказалась моя мама. — Мама, я влюбился! — я кинулся к ней в объятия. — И как её зовут?— как всегда сдержанно и холодно спросила она, даже не обняв. — Ну.. Вообще-то это он и я не знаю его имени, но все называют его Люк. Мам, я ещё никогда такого не испытывал! Он самый лучший.. — Ты что несёшь, придурок?! — перебила меня мама, схватившись за голову. — Ты что гей?! — Не знаю точно... Да и разве это так важно? Какая разница кого я люблю? Мама взявшись за сердце, не спеша побрела на кухню, находящуюся рядом с прихожей. Я остался стоять на месте. Она полезла в шкафчик рядом с холодильником. Я знал, что там она хранит несколько бутылок водки, сделанной на том самом заводе, где работал папа. Мама достала одну из бутылок и налила себе пол рюмки, которую выпила залпом. Следом она налила уже полную рюмку и снова выпила залпом. Я прошёл на кухню и встал в дверном проёме. Мама стояла, упершись в тумбочку руками, смотря куда-то вниз. — Почему?.. — тихо сказала она. — Почему я должна всё время страдать? Почему я не могу жить спокойно? Я мерилась с тем, что ты красишься. Перекрашиваешь свои волосы. Эти твои бабские шмотки... Всё к этому и шло. Нужно было сразу запретить тебе! — Что ты такое говоришь?! — я резко подошёл к ней. — Да даже, если бы я внешне выглядел как все, это не изменило бы моей ориентации! Почему ты считаешь, что я какой-то не такой? Со мной всё в порядке, я просто люблю человека и мне всё равно, что он одного со мной пола! — Да ты такой же уродец, как и твой отец! — сорвалась на крик мама и стукнула рюмкой по столу. — Он пил без перерыва, а ты — вот... — Если бы у меня была такая жена, я бы тоже пил, не просыхая... Мне было больно от её слов. Не успел я одуматься, как на щеке горел красный след от руки мамы. Она часто била меня, но этот раз был каким-то особенным. Как будто она вложила в эту пощёчину всю ненависть ко мне и отцу одновременно. Теперь мне было больно не только морально. По лицу покатились слёзы. Слёзы, которые совсем недавно были от неописуемой радости, теперь горькие и обжигающие. — Как я могла вырастить такую сволочь? — продолжала она. — Это всё твой папаша виноват! Он всегда говорил тебе, чтобы ты рос таким, какой ты есть. Только, вот, то, каким ты являешься — уродство! Обида сменилась злостью. Я до боли сжимал кулаки. Я хотел сломать что-нибудь, разрушить, растоптать, как только что сделали со мной. — Ненавижу тебя!Я резко развернулся и побежал в комнату. Времени было мало и я взял немного одежды и положил её в сумку. После чего, зашёл в ванную и схватил зубную щётку и расчёску, которые сунул туда же. В книге "Бойцовский клуб", которую я взял с полки, я нашёл заначку: восемь с лишним тысяч, заработанные ещё летом. Сейчас в этом доме мне нечего делать. Здесь я никому не нужен, а обузой мне быть не хотелось. Пока мама громко плакала в туалете, я взял ключи с полки и небрежно одевшись, тихо закрыл за собой дверь. Теперь я мог пойти только в одно место. Дай бог, чтобы он меня принял.