Пламя и миражи. (4) (2/2)

И, не дожидаясь ответа, она забрала у него чашку. Нахмурилась, почувствовав холодные пальцы, но промолчала, за что Джедайт был ей очень благодарен. Еще один вопрос о самочувствии, и он за себя не отве…– А кофе ему вообще нельзя. У него мигрень.

А вот Зой, конечно, промолчать не в состоянии.– А-а. – Воительница Юпитера, кажется, даже не удивилась. – Неприятная штука. Но ничего страшного, что-нибудь придумаем.– А насчет пирожков нельзя тоже что-нибудь… придумать? – с надеждой вопросил Четвертый Лорд.– Можно, – охотно кивнула Литана. – Но вот по поводу мытья посуды придумывать будете уже вы. Договорились?

– Э-э… Ну…– Значит, договорились.

И, сохраняя самое невинное выражение лица, она направилась на кухню.Зойсайт пару секунд молча смотрел ей вслед.– Это нечто, – заявил он. – Неф, ты ее не заслуживаешь.– Знаю, – мечтательно вздохнул тот. – Но разве чудо можно заслужить? Оно просто приходит, и все.– Да, – негромко произнес Кунсайт, незаметно сжимая пальцы на тонкой девичьей ладони. – Оно просто приходит.Воительница Венеры рассеянно кивнула, теребя его волосы свободной рукой. Взгляд ее, устремленный в пространство, был при этом задумчиво-мрачным.– Джедайт, скажи, – неожиданно спросила она. – Это из-за Рей, так?Третий Лорд внутренне вздохнул. По его мнению, характер младших воительниц был совершенно несочетаемым сочетанием наивности, мудрости, безрассудства и прямоты, и этот невообразимый коктейль раз от раза сбивал его с толку. Никогда нельзя было предугадать, чего от них ждать в следующую секунду.

– Минория, – он прокашлялся. – Я понимаю твое беспокойство, но это не совсем…– Рей несколько дней не ходила в школу, – резко перебила та. – Мы вчера ее навещали, Усаги, Ами и я.

Джедайт опустил глаза, машинально потирая висок. Помолчал.– Как… она? – Его голос звучал почти спокойно.Минако обернулась, посмотрев на него в упор.– Плохо, – честно ответила она. – Сидит, смотрит в огонь и молчит. С Усаги ни разу не поссорилась. И вид у нее… вот прямо как у тебя сейчас.– Что значит – как у меня? – Джед неожиданно понял, что ногти глубоко, до боли, врезаются в мякоть ладони. Дурацкая привычка.– Загнанный.

Он вздрогнул, подняв голову. Идеально голубые глаза, устремленные на него, были что два потока высокочастотных гамма-лучей. Слишком проницательные, слишком понимающие, слишком чистые. И захочешь – не спрячешься. Куда там Кунсайту…

– Почему ты просто не пойдешь и не поговоришь с ней? – тихо спросила Мина. – Вам обоим плохо, это же видно.

Джедайт помолчал. Вместо него ответил Первый Лорд:– Не все так просто, Мина.– Слышала я уже это, – фыркнула та. – Все просто, если не усложнять. Нужно не думать, а пойти и что-нибудь предпринять.– Что именно? – устало спросил Лорд Иллюзий. Энергичность воительницы Венеры вкупе с ее абсолютно нелинейным мышлением не уставала его удивлять.– Да что угодно! Разозлитесь друг на друга, покричите, поругайтесь, обнимитесь, наконец! Нельзя все время молчать о том, что чувствуешь, понимаете, нельзя! Или… – ее глаза предостерегающе сузились, – …ты ждешь, что это она сделает первый шаг?– Она не сделает, – Джед покачал головой. – Она очень гордая, моя Рей.

Мина аккуратно сняла со своего плеча ладонь Кунсайта и выпрямилась, сложив на груди руки. Взгляд ее почти мгновенно лишился блеска, став строже и старше на несколько тысячелетий.– Гордая, вот как? – очень тихо спросила она. – Вы что, и правда думаете, что дело тут в гордости? –Пауза. – Вы… о всех нас так думаете?Вопрос завис в воздухе, как сердитый тяжелый шмель.

– Минория, это… – осторожно начал Нефрит.– …Мы не можем забыть прошлого, мы рассержены, обижены, не хотим простить и не подпускаем вас к себе. Отыгрываемся за то, что было когда-то на Луне. Так вы думаете?

Тишина вокруг ныла, как больной зуб.– Это справедливо и это ваше право, – медленно сказал, наконец, Кунсайт.– К Хаосу все наши права. – Он вздрогнул от ярости, которая звучала сейчас в этом, всегда таком нежном, голосе. – К Хаосу справедливость. Вы что, совсем ничего не поняли?– Мина…– Если бы мы не пожелали простить, мы бы сказали ?нет? неделю назад. Но мы сказали ?да?. Слышите, мы сказали ?да?! Без всяких долгов. Без всяких обид. Без всяких условий. Сказали потому, что хотели этого.

Она оглядела всех, и ничего девичьего, ничего юного не было сейчас в ее глазах, ясных, как давно сгоревшее небо давно погибшей планеты.– И мы ждали вас. Все эти дни, начиная с самого первого. Мы знали, что легко не будет, но думали, что вы не станете медлить. Думали, что вы подойдете, заговорите, и все станет как раньше. Ну, пусть не совсем как раньше, но все-таки…

Она отвернулась в сторону, пристально рассматривая стену. Первый Лорд потянулся погладить, утешить… потом опустил руку.– Мы ждали, – тихо повторила девушка. – А знаете почему? Не потому, что мы такие невозможно добрые и справедливые. И даже не потому, что мы все эти сотни лет совершенно по-глупому надеялись неизвестно на что. А потому… Потому, что мы вас любим, знаете ли.

– Мина… – не выдержал Кунсайт. – А вы не пришли. Мы ждали, знали, что вы рядом, но вы не пришли. И что нам оставалось думать? Только одно – мы вам больше не нужны.

Тишина била по перепонкам, как колокол.– Не нужны? – очень спокойно переспросил Зойсайт. – Вы? Нам??– Значит, вот что вы подумали? – Синие глаза Второго Лорда сейчас были какими угодно, только не синими. Скорее уж свинцовыми, как поздняя штормовая осень.– А что еще мы могли подумать? – Мягкий голос Литаны ослабил напряжение, режущее нервы. Она распахнула дверь, впустив облако золотисто-пряно-свежих ароматов, помедлила. Сдула, досадливо поморщившись, медный завиток, упавший на нос: – Мне кто-нибудь поможет? Руки заняты.И пока Нефрит, сорвавшийся с дивана и совершенно позабывший сердиться, выхватывал из ее рук аппетитно благоухающий поднос, ворча что-то по поводу тяжестей, которые не полагается поднимать хрупким девушкам (?Тяжесть? Да какая тяжесть, он же легкий! И где ты тут видишь хрупких девушек, шовинист??), воительница Юпитера аккуратно развязала тесемки фартука и присела на диван.– Не обижайтесь, – она примирительно улыбнулась. – Мы думали так не потому, что плохого о вас мнения. Скорее наоборот. Просто…– Просто глупости все это, – пробурчал Зой, потирая почерневшие веснушки. – Как такое вообще вообразить можно?– Можно, – очень тихо сказала Венера. Ее волосы солнечным дождем упали на колени, скрыв лицо. Первый Лорд осторожно взял безвольную ладошку в свои и сжал, согревая. Тонкие пальцы слабо дрогнули в его руке. – Мина права, – кивнула Мако. – Я теперь понимаю, что для вас это странно, но посмотрите на ситуацию нашими глазами. Мы расстались давно, и расстались врагами. С тех пор прошло очень много времени, и… – Она обвела всех покоричневевшим взглядом. – Вы… всегда были сильнее нас. А ведь мы уже не те, что раньше. Не принцессы, не волшебные феи. Просто обычные девчонки. Ну, почти обычные. И… – она переглянулась с подругой. – И, на самом деле, я думаю, ни одна из нас четверых не была до конца уверена, что мы по-прежнему… нужны вам.– Вы нужны.Негромкий голос до этого момента молчавшего Джедайта рассек пространство, как лезвие катаны. Он поднял голову, и его глаза сверкнули из тени двумя прозрачными огнями, яркими до дрожи.– Вы нужны, – повторил он, не повышая тона. – Сейчас. Вчера. Завтра. Всегда. Всегда были одни только вы, понимаете? И тогда, когда мы ждали вас, еще не зная, и потом, когда встретились впервые… и тогда, когда мы продавали душу. Тогда была Терра – но и вы тоже.

Он говорил медленно, отрывисто, будто что-то мешало ему дышать. Стиснутые до белизны пальцы незаметно царапали ладонь.– …И потом, когда мы были не живыми – это тоже оставались вы. И кошмары, и горе, и ненависть, и отчаяние – это были вы. И мечта о покое в последнюю минуту, и ужас, и осознание всего – это были вы.

Тишина была абсолютной. Прозрачной и твердой, как стекло.

Где-то шелестел ветер, рядом глубоко, до дрожи, вздохнул Зой, Кунсайт машинально перебирал спутанные волосы Мины, разглаживая их. Но тишина оставалась непоколебимой, как надгробная плита.– …И там, за порогом, когда ничего уже не осталось – там тоже были вы. Смерть, которая не кончалась, и разбитая память, и безумие, и миражи из пепла, и слезы, которые не могли пролиться – это были вы. Нас там уже не было – но были вы.Джед осекся, разжал ладонь, невидяще рассматривая четыре красных следа на коже.– И вернулись мы в этот мир только потому, что в нем были вы, – он устало прикрыл глаза. – Потому, что вы – это и есть мир. Вот так.Все молчали. Заговорить казалось страшно, будто взять в руки что-то хрустально-тонкое, что может разбиться от одного прикосновения.Мина пошевелилась, откинула голову, плеснув за спину перепутанным золотом.– Пойди и скажи это ей, – выдохнула она. – Во что бы то ни стало, скажи. Рей очень нужно это знать.– Наверное, это нам всем очень нужно. – Мако грустно улыбнулась. – Спасибо тебе, Джед.?За что?? – хотел спросить тот, но увидел ее глаза и осекся. Они светились мягко-зеленым теплом, открытым и искренним. И в этой искренности было что-то ранимое. И одновременно… непобедимое.?Тьма не оставляет на них следа – они просто не признают за ней подобной власти. Они не верят в смерть?.Или, может быть, слишком сильно верят в жизнь?..– …Осторожно, горячее.Джедайт вздрогнул – в который раз за сегодня. Перед ним исходила паром внушительных размеров чашка, полная кофе. Литана дружелюбно улыбнулась:– Ты все время куда-то исчезаешь. Так голова болит? Держи, это должно помочь.Он сжал нагретый фарфор, чувствуя, как тепло проникает в окоченевшие пальцы, закрыл глаза. В густой бархатный запах напитка вплетался другой – незнакомый, тонко-пряный, искрящийся и какой-то радостный. Отпив глоток (без сахара – наверное, Неф уже успел рассказать, кому из них что нравится), Джедайт едва не застонал от облегчения, чувствуя, как боль отползает куда-то на задворки мозга, а сердце начинает биться ровнее.– Леди Литана, – благодарно произнес он. – Что бы вы там о себе ни говорили, вы волшебница.– Иштинная правда, – подтвердил Зойсайт, с энтузиазмом приканчивая пирожное. – Они вше такие.– Ты прожуй сначала, горе рыжее, – многострадально вздохнул Нефрит. И улыбнулся, старательно скрывая гордость: – Но в остальном, парни, я с вами согласен.

Макорассмеялась в ответ:– Да ну ладно вам, какие мы волшебницы-то?..

– Верно, – кивнула Мина. И лукаво добавила: – Ну… разве что самую малость…?И этой малости хватает с лихвой?, – подумал Джедайт, но говорить ничего не стал. Ему предстояло принять важное решение. Возможно, ошибочное. Возможно, безрассудное.Хотя, если ставишь на кон две судьбы, приходится быть безрассудным.В комнате пушистой золотой кошкой нежился полдень.А на маленький двор храма Хикава полдень лился с небес яростным, раскаленным добела потоком. Солнце обрушивало вниз пучки огненно-белых копий, отражалось от камней, слепило, обжигало. А ветер был еще весенним, холодным, чистым, сводящим зубы, как глоток родниковой воды. Ветер тоже обжигал.

Впрочем, длинноволосая девушка в одеянии мико вряд ли это замечала. Ветер трепал ее прическу, путал тонкие черные нити, швырял в лицо – но отработанные годами движения ее рук оставались все такими же механически-четкими. Размеренное, монотонное шуршание бамбуковых прутьев убаюкивало. Камни под ними давно уже были вычищены до блеска – но она все водила и водила метлой, смотря своими темными, внушающими дрожь глазами куда-тов пустоту.Неделю назад на этом самом дворе разбилась на клочки ее – которая по счету? – жизнь. Закончилась, как заканчивается все на этом свете. А началось…А что началось? Знать бы еще…Рей закрыла глаза. Она устала, смертельно устала.Свет ослеплял. Воздух оглушал. Тихий скрип бамбука о камень царапал слух, будто визг стальной пилы. Все чувства были обострены до такой степени, что, казалось, нервы прорастают сквозь кожу. Больно.Что с ней происходит?…Вот уже который по счету день она просиживала перед огнем, читая картины, что пряли для нее горячие оранжевые нити. Время перестало делиться на часы и секунды, превратившись в тягучий, лихорадочный поток, где смена суток становилась неважной. Прошлое смешалось с настоящим, реальность – со снами.Вот уже которую по счету ночь она смотрела в гудящее пламя, пытаясь найти там ответы, пытаясь осознать происходящее, пытаясь понять, что делать дальше, понять свои чувства.Понималось плохо.Огонь был неспокоен. Огонь путался, наслаивая образы один на другой, перемешивая их, превращая в кошмары. Она спрашивала о будущем – он пел, шептал и плакал. Или рычал низко, угрожающе. Или кричал высоким страдающим криком подбитой птицы.

Но не давал ответа.Рей досадливо поморщилась. Все дело в ней, конечно же. Дедушка давно объяснял ей, что, смотря в священное пламя, жрица должна сохранять абсолютное спокойствие и ясность духа. ?Тогда душа твоя станет прозрачной, и, как в зеркале, огонь отразит в ней то, о чем ты просишь?.Прозрачной, как зеркало… Рей вздохнула. Сейчас ее душа, скорее, напоминала взбаламученный омут. Слишком много из того, что столетиями спало на дне, всплыло на поверхность. Слишком многое из того, о чем даже она сама успела позабыть. Или… притвориться, что забыла.И зеркало теперь было полно призраков.Огонь молчит. Огонь не показывает грядущего. Только прошлое, благословенное и жуткое, мучительно-счастливое и невозвратимое их прошлое, будь оно проклято.

Впрочем, оно и так проклято. Давно и надежно.Рей вздохнула, откинув надоедливые волоски с лица. Невероятно, как эти семь дней изменили их жизни! И как еще изменят…

Она улыбнулась, вспомнив смущенный румянец Мины, когда та показывала им свое кольцо. Знакомое колечко – подруги уже видели его давно в прошлом. Сохранилось, надо же…Что ж, не было никаких сомнений, что эти двое не станут терять времени зря – они оба слишком прямолинейны.

Мако… Рей уже несколько дней ее не видела, но, судя по вчерашнему отсутствию и тем намекам, которые удалось выудить у скрытного огня – и у еще более скрытной Усаги – скоро и у Воительницы Юпитера на щеках появится такой же румянец. Если уже не появился…А вот скромница Ами молчала. Причем молчала очень уж подозрительно, старательно обходя тему, связанную с Ши-Тенноу вообще и Четвертым Лордом в частности. Вот только ошибки стала допускать очень уж смешные, даже Усаги таких не делает…Да, скорее всего Зойсайт точно не бездействует. Впрочем, этот рыжий всегда своего добивался. И сейчас – ради подруги – Рей искренне желала ему удачи. В конце концов (она мысленно усмехнулась), экзамены на носу, и без умницы Меркури им никак не обойтись…А вот Усаги что-то грустная, очень грустная. Даже не так – задумчивая. И еще это выражение, что так часто появляется в ее глазах… Рей пока не могла его понять, но оно было ей странно знакомо. Оно вызывало щемящую боль и почему-то тревогу. Оно о чем-то говорило, что-то напоминало ей… что? Воительница Марса пыталась выведать хоть что-нибудь у огня, но тот упрямо молчал и об этом.Она пыталась узнать у огня и… о другом. И тоже не получила ответа.Рей сухо рассмеялась. Что за будущее она тщится разглядеть, когда ей не хватает сил разглядеть даже то, что творится в ее собственном сердце?Не хватает сил или… смелости?Она стиснула ручку метлы так, что побелели пальцы. Так, будто это была рукоять меча, с которым предстояло идти в битву.Рей ненавидела страх. Он заставлял чувствовать свою беспомощность, чувствовать, что мир рассыпается сухим песком, забивает легкие, разрывает грудь, режет горло, а ты ничего, совсем ничего не можешь с этим поделать…Она резко выдохнула, прижав ладонь к шее – инстинктивное движение, еще с детства. Надо же, как глубоко въедаются старые страхи. Хотя… тогда ведь она не боялась.Почему же сейчас?..Рей тряхнула головой, гоня навязчивые мысли.

…Как он там? Трудно ли ему помнить? Трудно ли привыкать к новому миру?

Впрочем, он всегда легко справлялся с трудностями. Его было не сломить. И все-таки…Наверняка он опять совершенно не бережет себя, часами сидя за книгами. Или за компьютером – а это вредно, между прочим! И наверняка у него опять разболелась голова, а он, конечно же, будет делать вид, что все в порядке. И лекарство принимать не станет, и даже постарается, чтобы никто не заметил…

Просто уму непостижимо, как иногда глупы и упрямы мужчины! Даже самые лучшие, самые умные из них…

Да и ты тоже глупая, сердито сказала она себе. Выдумываешь то, чего, может, и нет, зря беспокоишься… А, спрашивается, зачем?..Сердце стукнуло требовательно и крепко.Ты любишь его.Признайся, ответило оно, ведь ты по-прежнему любишь его. И уже не так, как любила когда-то семнадцатилетняя девчонка с Марса. Та, полудетская любовь, давно вылилась кровью, сгорела пожаром, разлетелась пеплом… – и возродилась. Гневом и сталью, и соленым вкусом сражений, и горьким вкусом памяти, и сладким вкусом весны, и чистым огнем, и синим небом единственной оставшейся в живых планеты…Круг замкнулся. Феникс воскрес из пепла, став теперь гораздо, гораздо сильнее.

Хотя сильнее, будь оно все проклято, кажется уже и невозможно.…Ха, как же, невозможно!Как бы высоко ты ни взлетел, всегда можно взлететь еще выше. Правда, и падать будет больнее. Хотя куда уж больнее…Ты любишь его.Ты ведь всегда его любила, с того далекого утра в парке, на Луне. И никогда не скрывала этого, верно? Скрывать что-либо – это ниже твоего достоинства. И ты не раз говорила ему это прямо, в глаза. Не один раз. А он?..Ты любишь его.А… он тебя?Рей закрыла глаза.

…Она вдруг вспомнила, как давно, еще совсем маленькой девочкой, ждала своего отца на день рождения. Она так хотела отпраздновать вместе с ним! Так хотела, что даже написала ему письмо, хотя тогда едва умела писать. Упросила дедушку не приглашать других гостей… И хотя тот осторожно объяснял ей, что папа может и не прийти, Рей не хотела слушать.Она знала, что папа занятый человек, но очень верила, что он все-таки придет. Иначе не может быть, ведь она так любит его!

Она надела самое красивое платье, завязала самые красивые бантики, нарисовала самый красивый рисунок и села ждать.

Ждать пришлось долго, до самого вечера, но Рей была терпелива.…А к вечеру пошел дождь, платье вконец измялось, а свечки на нетронутом торте захлебнулись в лужицах цветного воска. Тогда она отошла от окна, медленно развязала бантики. Сняла красивое платье, аккуратно свернула. Посмотрела на смятый рисунок – две кривые фигурки, маленькая и большая, держащиеся за руки. Смешные, кособокие.Долго смотрела. Потом бросила картинку в огонь.

С того дня Рей не плакала по-настоящему. Никогда. И никогда не писала отцу, не спрашивала о нем, не говорила и не вспоминала.

С того дня она стала взрослой.Она стала изящной, умной, воспитанной. Безупречно вежливой, сдержанной, красивой. Идеальной ученицей, идеальной жрицей, идеальной внучкой.

Идеальной дочерью. Не нужной своему отцу.

Не нужной.Пальцы сильнее стиснулись на ручке метлы.Она всегда была воительницей, даже в детстве. И она не сдалась.

Гордость стала ее броней. Гордость и достоинство.Она стала сильной. Она не отступала перед препятствиями, не боялась трудностей. Она вообще ничего не боялась.

Она почти никогда не просила помощи. Не просила утешения, не просила любви. Вообще ни о чем не просила. Даже о…Любовь…Рей стиснула пальцы так, что они заболели.…А он ведь никогда, ни разу не сказал ей, что любит. Да, об этом говорили руки, обнимавшие, ласкавшие ее, целующие губы, глаза, которые умели улыбаться так, что в сердце становилось тесно… но заветных слов он так и не произнес. Тогда – не произнес.А… сейчас?..Она вдруг жутко разозлилась на себя.А что, собственно, сейчас? С какой, собственно, стати, он должен бегать за тобой, как собачонка? Прошлое? Ну, так оно осталось в прошлом, это прошлое!А в настоящем…Ногти впились в полированное дерево.А ведь ты боишься, что он так и не придет, да, Рей? Что он так и не придет – никогда.

Что ты… не нужна ему больше.

Ты снова – не нужна.Да-да, он ведь никогда не говорил тебе, что любит. Говорила ты одна, и не раз. Гордая? Где была тогда твоя гордость?Гордость, будь она проклята……Они всегда были слишком разными. Слишком. Там, где она смеялась и плакала, он – хладнокровно анализировал. Там, где она яростно бросалась в битву – он просчитывал стратегию, выбирая наилучший вариант. И почти всегда выигрывал, раздери его Хаос!Там, где она доверялась интуиции, он выбирал знание. Где она советовалась с сердцем – он обращался к рассудку.Да, они слишком разные.Солнце и ветер. Огонь и холод. Страсть и разум. Вечно рядом – никогда вместе.И, быть может, там, где она любила, он… может, он……Но как он смотрел на нее тогда, неделю назад! Исступленно, нежно, требовательно. Прося о чем-то. Заявляя права. Так, будто вернулся на родину после бесконечного пути. Так, будто она была чем-то… священным. Сердцу до сих пор горячо от того взгляда…Разве так смотрят на тех, к кому равнодушны?Как он смотрел!..

В его глазах были печаль, и огонь, и боль, и жажда, и еще что-то… Он смотрел так, будто хотел подарить ей мир… или отнять у всего мира.

Да и пусть бы отнял, забрал бы, спрятал – она не возражала. Да, не возражала бы, уж себе самой можно признаться!

Но он не сделал этого.Рей прикусила губы. А ты что, глупая, надеялась, что он прибежит к тебе со всех ног на следующий же день? Еще чего! Ты…Да, ты надеялась. Больше того, ты ждала. Ждала, что придет. Ждала, что возьмет за руку, улыбнется, обнимет.

И тогда ты снова стала бы живой – полностью, а не наполовину. Тогда ты стала бы собой, давно забытой, прежней.Тогда ты снова стала бы нужна.Но он не пришел.Да, она ждала его. До бессонницы, до искусанных в кровь губ, до боли в груди – ждала.

Но скорее умерла бы, чем дала это понять. Скорее умерла бы, чем сделала первый шаг.Она хорошо усвоила уроки своего детства.Она – воин.Воины не показывают боли. Воины не проявляют слабости. Воины не опускают глаз. Воины не отступают. Даже когда умирают.Даже когда любят.Даже когда…Мир вздрогнул.Рей судорожно выдохнула, уронив метлу. Дерево сухо стукнуло о камень, секунды разлетелись пылью, ветер смешался с огнем, обжег холодом, жаром…Он здесь.Она здесь.Джед поднял голову, стоя у подножия знакомой лестницы. Солнце лилось с небес яростным белым огнем, слепило, болью впиваясь куда-то в затылок. Или, может быть, больно было совсем от другого.Она здесь. И она далеко, так далеко, что, может быть, дойти до нее не хватит и жизни. Но это не значит, что он не будет пытаться. Снова и снова, насколько хватит сил.

Он проделал долгий путь.Он прошел через тьму, смерть, ад, воспоминания, ужас и радость, ради того, чтобы придти сюда, к маленькому храму, в котором таилось сокровище, что было дороже мира.Она здесь. И между ними всего несколько десятков ступеней.

Несколько десятков шагов.

Несколько десятков тысячелетий.

Несказанных слов, несовершенных поступков, неподаренных поцелуев, несделанных признаний.Дней, которые так и не случились. Минут, которые никогда не повторятся.…Всего несколько десятков ступеней…Шаг.Солнце играет на волосах, они сыплют золотом……черными лентами летят по ветру, черными, траурными лентами вьются вокруг запястий.Шаг.В глазах отражается небо, ясное, голубое, жестокое небо весны……и лиловые тени вьют в нем гнезда, высиживая грозы.Шаг.Губы сжимаются чуть плотнее, молчаливо задавая вопрос.Ресницы накрепко запирают внутри соленые капли, дрожат, отвечая.Шаг.Ты ведь все помнишь, не так ли?Да, ты помнишь.Шаг.

…Наконечник стрелы движется вглубь, не спеша разрывая волокна плоти.…Лезвие медленно скользит вдоль горла, аккуратно распарывая кожу.Шаг.Что же ты делаешь со мной, огненная моя! Что же ты делаешь…Душа, распятая памятью, корчится, молча захлебываясь криком.

Сердце бьется о камни, разлетаясь в цветные фарфоровые клочья.Мой нежный, что же ты делаешь со мной…Шаг.Ты ведьпомнишь и другое, родная?Помнишь, как это было?Шаг.Колыхнуться, отразившись в тебе, и исчезнуть……водой разбиться о скалы, рассыпаться тысячью капель.Шаг...Умереть и воскреснуть, и, целуя, погибать снова…...и сгорать, рассыпаясь в пепел, и вспыхивать, и вновь смеяться, сгорая…Шаг.Потому что…Шаг.

…Я люблю тебя.

Шаг.Люблю так сильно, что почти боюсь.Люблю так сильно, что почти ненавижу.Шаг.

Потому что лишь ты одна делаешь меня уязвимым.Потому что лишь перед тобой одним я беззащитна.Шаг.Потому, что я……это ты.Шаг.Последний.Она по-прежнему стояла к лестнице спиной, замерев, как статуя. Только ветер нес по воздуху ало-черные пряди.Он остановился на расстоянии вытянутой руки. Стиснул пальцы, чтобы не протянуть, не коснуться хоть украдкой.Они глубоко вздохнули. Одновременно, оба.Чтобы, обмерев на секунду, молча глотая вопли, обернуться, сказать совершенно спокойно…Чтобы, застыв на мгновение, внутри рассыпаясь на части, совершенно спокойно ответить…– Здравствуй, Джед.– Здравствуй, Рейана.