1 часть (1/1)
Большинство людей употребляют лучшую пору своей жизни на то, чтобы сделать худшую еще более печальной. Жан ЛабрюйерНа вокзале Сент-Панкрас людей чуть больше, чем обычно, поскольку многие столичные обыватели любят по субботам выбираться куда-нибудь за город. Майлз с тоской осматривает внутреннее убранство неоготического дворца, размышляя, как скоро он сможет вновь приехать сюда, не боясь быть арестованным. Огромное количество лиц мелькает перед сияющими то ли от слез, то ли от блесток, оставшихся с одной из последних вечеринок, глазами, кружась в незамысловатом танце. Призраки, у которых нет возможности покинуть с ним Туманный Альбион. Кажется, будто еще вчера они вместе с Агатой выбирали себе маскарадные костюмы в ателье за углом, а сегодня прошлая жизнь просачивалась мелкими песчинками сквозь его пальцы, запуская необратимый процесс. Чужой металлический голос объявляет по общему радио об отправлении поезда, следующего в Дувр с шестой платформы, через пятнадцать минут. Леди Мэйтланд боится нарушить воцарившееся между ними молчание. Все, что ей остается - красть у времени жалкие секунды, чтобы воспользоваться решающей попыткой ?насмотреться? на своего мальчика. Безусловно, материнское сердце устало мириться с неизбежностью. Женщина бросает случайно взгляд на вылезшую из под чужих брюк голубую рубашку и, легко ухмыляясь, вспоминает, как учила этого ангела правильно одеваться, прививая не только хороший вкус к вещам, но еще и умение аккуратно обращаться с ними. - Мама, прошу, прекрати так жалостливо смотреть на меня, - раздраженно просит Майлз, борясь с искушением закатить глаза, - я не умираю, в конце концов. И той ничего не остается, как без лишних слов взять и резко заправить торчащий элемент одежды, наслаждаясь видом задыхающегося от возмущения сына.- Я собрала тебе чемодан, - произносит миссис Мэйтланд, жестом указывая на покоящийся рядом с ней багаж, - все самое необходимое. Молодой человек горько усмехается: - Откуда ты знаешь, что для меня его содержимое действительно необходимо? Пожав плечами, женщина мельком обращает внимание на носы своих любимых туфель. Эту пару обуви супруг вручил ей на пятилетие их малыша. Тем же утром виновник торжества баловался с маминым перламутровым лаком для ногтей и случайно разлил его прямо на подарок. - Помнишь, что ты спросил, когда испортил мои д’Орсе*? Юноша для виду хмурится, будто не понимает, о чем идет речь. К счастью, солнцезащитные очки берегут его от лишних сантиментов. - Это все глупости, - чванливо убрав со лба челку, бросает он, - думать о прошлом скучно. Майлзу не хватает смелости даже перед собственной матерью признаться в той боли, что разрывает его сердце на мелкие кусочки, напоминающие по форме своеобразные канапе, подаваемые раньше дома у Нины. Он мысленно смеется над этим сравнением, понимая, что теперь практически всё вызывает у него ассоциации с днями, проведенными в беззаботном неведении. Будущее густым туманом клубится над Лондоном; юноше оно вряд ли сулит что-то прекрасное и хотя бы отдаленно копирующее старый образ жизни. Эпоха золотой молодежи теперь навсегда закупорена в бутылках из под шампанского и бережно сохранена вездесущими журналистами на страницах желтых газет. Из таких надежных хранилищ не выбираются. И Майлз с трудом верит, что в один ручей входят дважды - такой блажью Всевышний, если он, конечно, есть, не удостаивает своих грешных детей. - Я от тебя не отстану, - предупреждает леди Мэйтланд и одергивает колышущееся из-за ветра платье. Юноша прикусывает нижнюю губу и осторожно шепчет: - Могу ошибаться, но я вроде бы поинтересовался, неужели ты не будешь меня ругать. - А каким был мой ответ?Молодой человек прячет подрагивающий от накрывшей истерики подбородок за ладонью, обтянутой кашемировой перчаткой, и, возможно, впервые не знает, как жать на стоп-кран. Маски карточным домиком разлетаются с его лица, оставляя на перроне обнаженную суть - испуганного ребенка. - Что я на свете такой один, а туфель целое море. - И что я люблю тебя, - добавляет женщина, утягивая сына в крепкие объятия, - не забывай о моих чувствах, пожалуйста. Едва слышно Майлз плачет, утыкаясь носом в её шею, и аромат знакомых цветочных духов позволяет ему мгновенно перенестись в детство, когда он вот также стоял, только с ободранной коленкой, и ненавидел весь мир.Мать имеет полное право ругать его за безрассудство и выбор сексуальных партнеров, но, в конце концов, она принимает своего мальчика. Возможно, ей следовало чаще замечать пропажу теней и помад, только это мало, что изменило бы. Майлз вырос чудесным храбрым молодым человеком, не стесняющимся заявлять миру о себе. И она гордится им, несмотря ни на что. - Что же, - юноша поправляет очки, доставая из кармана носовой платок, - я снова попаду на первые полосы. Надеюсь, кто-нибудь однажды попросит у меня автограф. Они аккуратно отстраняются друг от друга, и Майлз отдает покорно ожидающему лакею чемодан. - Звони почаще нам с отцом, - просит миссис Мэйтланд, - и отправляй телеграммы. Мадам Круше, моя двоюродная тетя, обещала устроить тебе радушный прием у себя дома. - Ты уже говорила это, - вздыхает обреченно собеседник, - я обещаю давать о себе знать, не беспокойся. Прощальный поцелуй в щеку имеет привкус солоноватых слез. Майлз стирает рукавом оставленный около скулы розоватый след от помады и кидает последний взгляд на сложившую в молитвенном жесте руки женщину. Вечеринка не заканчивается. Скорее заканчивается сам человек.