1 часть (1/1)

Из Топей Денис вернется (если вернется вообще) с перевернувшимся с ног на голову взглядом на жизнь, деньги и успех, изменившимися принципами и ценностями и, что самое удивительное, внезапным осознанием того, что ему, оказывается, нравятся парни, а, если точнее, один парень – Максим, чтоб его, Кольцов. Титов сначала было подумал, что это одна из тех необъяснимых странностей, связанных с этим кошмарным местом, преображающих сознание и подсознание до предела. Несмотря на многочисленные попытки Дениса связать свое непонятно откуда взявшееся влечение с тем, что он потихоньку сходит с ума, у него не получалось унять сердце, грозящее выпрыгнуть из груди каждый раз, когда Макс бесцеремонно раздевался догола прямо перед носом Титова. Денис уже не знал, куда деться и куда зарыться, только бы не видеть эти широкие плечи и золотые кудри, только бы не бегать лихорадочно взглядом по высокому стану соседа по комнате. Вот и сейчас Кольцов молча заходит в комнату, весь мокрый после душа, и позволяет полотенцу упасть с его бедер на пол. Денис невольно напрягается всем телом и отводит взгляд. Лицо его хмурое, суровое даже. Макс надевает боксеры, и Титову становится немного, но легче. Он тихо выдыхает. — Я уверен, что Катя не уехала бы без нас, – вдруг говорит Кольцов, разрывая невыносимую тишину. — Или хотя бы не дав нам знать, что уезжает, – добавляет он и садится на пол, на постель. Денис не знает, что на это ответить. В нем борются два чувства: первое – непонятно откуда вылезшая ревность, второе – желание броситься на Кольцова прямо сейчас, когда он находится меньше чем в метре от него. Если со вторым своим чувством Денис еще как-то смирился, то первое никогда ранее его не посещало. Он вдруг вспоминает ту ночь в поезде, когда ему с Соней пришлось зависать в соседнем купе из-за Кати и Максима. Тогда ему, Денису, было, мягко говоря, похуй, но сейчас… Сейчас ведь совсем другое дело. — Ты так хорошо ее знаешь, что уверен в этом? – огрызается Титов, чувствуя, как злоба потихоньку переполняет его. Максим, видимо, не ожидавший такого тона, смотрит на Дениса с лицом растерянного и запуганного зайца. Он быстро приходит в себя и отвечает: — Хорошо не знаю, но уверен. Титов на это только горько усмехается. — Ты-то чего такой угрюмый опять? – вдруг спрашивает Кольцов. — Сказать правду? – Денис, словно волна адреналина накрыла его, едва не подпрыгивает на месте. Он поворачивается лицом к Максу и смотрит на того пристально несколько жутко долгих секунд. — Мне осточертело сидеть в этом проклятом, Богом забытом месте. Я хочу домой, хочу в Москву, хочу, блять, к маме своей, хочу обратно на свою долбанную работу, хочу снова в свой блядкий офис, хочу назад. Денис вот-вот разрыдается – Максим почему-то в этом уверен, поэтому резко, сам до конца не понимая зачем, вдруг прижимает Титова к своей груди, рукой зарывается в длинные русые волосы и шепчет: — Тихо, тихо, спокойно. Титов не сопротивляется – он поддается прикосновению, спокойно принимает ласку, ведь ему этого так не хватало. Объятия мамы ему заменяет сейчас Макс Кольцов, его придурошный попутчик, и пусть хоть так. Пусть так. Денис всхлипывает, хватается руками за тело Макса как за спасательный круг, закрывает глаза и делает глубокий вдох. Ему кажется, что они сидят так уже минут пять, когда Кольцов вдруг спрашивает: — Успокоился, птенчик? Титов вдруг приходит в себя и отстраняется, убирает руку с плеча друга. Друзья ли они теперь, после такого-то? Наверное. Денис даже не хочет думать об этом. Все, что он знает, это то, что ему стало вдруг намного легче, что плакать вдруг больше не хочется, ныть и жалеть себя – тоже. Это прогресс, и за прогресс этот спасибо его златовласому спасителю. — Спасибо, – произносит едва слышно Титов, не смея почему-то поднять глаза. Максим на благодарность не отвечает, зато делает кое-что другое – укладывает Дена в постель, накрывает его одеялом по самую шею и легонько хлопает по плечу. — Спокойной ночи, – говорит он, когда в комнату входит Соня. Денису почему-то кажется, что адресовано это было только ему. ***Уже четвертый день они ходят по этому лесу и четвертый день ничего, что хотя бы подсказало бы местонахождение Кати, не находят. Денису холодно, Денису зябко, Денису страшно. Он пытается отвлечься от пронизывающего до костей ужаса, концентрируясь на поисках, пытаясь отыскать что-то среди мокрых листьев и ломаных веток. — Катя! – кричит он вместе с остальными, кричит во весь голос, не жалея связок. — Катя!Еще час – и он точно свалится на землю от слабости и холода. Его демисезонная курточка-ветровка, очевидно, не справляется с ветром Топей, и его синяя шапка почему-то тоже не спасает. Денис начинает подозревать, что дело вовсе не в погоде. — Катя, Катя, Катечка, – бормочет Титов себе под нос. Он вздрагивает и резко оборачивается, когда слышит, как кто-то останавливается за его спиной. — Все в порядке, птенчик? Денис тяжело вздыхает. Когда-нибудь он треснет Кольцову за ?птенчика?, но сейчас у него на это просто нет сил. — Тебе холодно, – вдруг констатирует Макс и, не дожидаясь ответа Титова, снимает с себя куртку и накидывает ее на плечи ?птенчика?. — С чего ты взял, что мне холодно? – любопытствует тот, находясь под впечатлением от повторяющейся заботы Кольцова. — Ты весь дрожишь, – пожимает плечами Макс. — Нет, все в порядке. Вот ты реально замерзнешь. Возьми обратно, на, – Денис собирается отдать куртку хозяину, но тот останавливает его – берет его за руку и легонько сжимает ее в своей ладони. Денис непонимающе смотрит на Кольцова, хмурится даже, но ничего не говорит. — Все в порядке, – коротко произносит блондин и уходит, возвращаясь к поискам. Спустя некоторое время Титов вдруг понимает, что ему уже не холодно, и дело совсем не в отданной ему куртке. ***Мама. Москва. Поезд. Монастырь. Отец Илья. Катин фен. Сонины глаза. Кладбище. Его собственная могила. Попугай. Все сливается воедино, в одну большую мерзкую картину, которую он так хочет забыть. Он слышит голос матери, ощущает пульсирующую боль в висках, во всем теле. Ему нужно покурить, ему нужна сигарета. Он скитается по пустым комнатам монастыря, прижимается к его кирпичным стенам, стонет от накрывающей с новой силой боли. Его никто не слышит, никто не бросается ему на помощь. Ему и не нужна помощь. Он справится сам. Нет, не справится. Поток несвязных мыслей наполняет и без того больной мозг. Он в Чистилище, о котором писал Данте. Он никогда ранее не был в Чистилище, но почему-то он уверен, что это оно, что это – то самое Чистилище, о котором писал блядский Данте. Теперь он тонет. Он не знает, куда исчезло Чистилище, и его это мало волнует, ведь он тонет. Он чувствует, как легкие заполняются водой, как конечности немеют – он не может управлять своим телом, не может выплыть на поверхность. Он видит только свет, только свет. Паника охватывает его, сковывает все его существо, повелевает сейчас же выбраться, сейчас же спастись. Инстинкт самосохранения пришел слишком поздно – он чувствует, что ему не выбраться, что жизнь его оборвется сейчас раз и навсегда, что он вот-вот встретит свою гибель. Ему так хочется туда, к свету, наружу, на воздух. Ему так нужно туда. — Денис, блять, проснись же! Он резко открывает глаза, и беззвучный крик вырывается из его груди. Он смотрит перед собой, смотрит в ужасе, не понимая, где он и что с ним. Осознание приходит не сразу. Он смотрит по сторонам. Он видит перепуганного Максима, чувствует его руки на своих плечах, слышит его неразборчивый шепот. Несмотря на весь хаос, творящийся сейчас в голове, Денис понимает, что ему сейчас необходимо. Он молча, не говоря ни слова и никак не объясняясь, прижимается к Максу. Тепло человеческого тела, его тепло – это успокаивает так же, как успокоило вчера. Ден страшится того, что это станет его привычкой. Макс, однако, не возражает. В этот раз они засыпают в обнимку, не отрываясь друг от друга ни на секунду, соприкасаясь каждым сантиметром кожи. Денис кладет голову Максиму на грудь, тот гладит Дениса по волосам, и они засыпают так, не обращая внимания на охуевшую от увиденного Соню.