Глава 8. Возвращение (1/1)

Паровоз, протяжно просвистев, тяжело пыхтя, отдуваясь, постепенно замедляя ход, вкатил на станцию вагоны. И сейчас же поднялась круговерть: засвистали, загомонили, забегали какие-то люди с флажками, засновали носильщики, хлынул к составу поток встречающих, смешавшись со встречным потоком приезжих. Харите Игнатьевне показалось, будто земля затряслась у неё под ногами?— железную дорогу с её лязгом, шумом, клубами пара и прочей суетой она недолюбливала.—?Того и гляди затолкают, чисто с ума посходили! —?сердито буркнула Огудалова, придерживая рукой шляпку и бросая неприязненные взгляды на спешащих мимо людей. —?Что, Лариса, не видно её?—?Нет, маменька!—?Не разминуться бы.—?Ай! Вот же, вон она! —?радостно пискнула Лариса.Харита Игнатьевна наскоро перекрестилась от нахлынувшего волнения и вытянула шею, высматривая дочь. Лариса, приподнимаясь на цыпочки, махала рукой, чтобы сестрица скорее их заметила. Через перрон, лавируя в человеческом водовороте, прокладывала себе дорогу молодая, по последней европейской моде одетая женщина. За ней носильщик со сверкающей бляхой на фартуке нёс чемодан.—?Анечка, Аня, сюда! —?закричала Лариса, призывая путницу.—?Ларочка, сестрёнка! Боже, сколько лет! —?воскликнула прибывшая, обнимая сестру. —?Маменька…—?Ну, здравствуй, Анна! —?сдержанно произнесла Огудалова, расцеловавшись с дочерью.—?С прибытием вас, Анна Дмитриевна,?— поздоровался до сих пор помалкивавший Карандышев. —?Как добрались?—?Юлий Капитоныч? —?удивилась строгая красавица одновременно и присутствию этого человека и тому, что он обратился к ней с вопросом. —?По счастью, без происшествий, только устала. Нет слов, как измучили меня эти дороги, поезда. Все куда-то спешат, летят, одна я как во сне и никуда не тороплюсь. А вы маменьку с Ларисой привезли сюда, да?Харита Игнатьевна сочла нужным встрять в разговор.—?Юлий Капитоныч теперь зять мой. Ты разве письма моего не получала?—?Зя-ать? —?соболиные тонкие брови на бледном лице красавицы взлетели вверх. —?Нет, не слышала. Вот так новости!—?Так точно! —?победоносно улыбнулся Карандышев, сверкая стёклышками очков. —?Стало быть, мы с вами в некоторой степени родня.—?Да что мы стоим? —?спохватилась Лариса и кивнула носильщику. —?Пойдёмте к экипажу. Дома всласть наговоримся.Чета Карандышевых рука об руку?— всем на загляденье?— двинулась к вокзальной площади, где поджидала коляска. За ними твёрдой поступью двигался дюжий носильщик, так и не отпускавший своей ноши?— столь силён он был и столь легка кладь.—?К экипажу! —?насмешливо фыркнула Огудалова.Шагая сзади, держа Анну под локоть, она пробормотала, обращаясь, скорее, сама к себе:—?Перенимает она его повадки-то, перенимает…Громким словом ?экипаж? назывался всё тот же тарантас, в который запрягли ту же знаменитую деревенскую лошадку причудливой масти. Разница состояла в том, что все детали повозки были подкручены и смазаны, чтобы ничего не тряслось и не дребезжало, кучера обрядили в кафтан по размеру, неказистая лошадёнка тщательно вычищена конюхом и сытые бока её лоснились. В переменах таких, когда за невозможностью приобрести новое холят и украшают имеющееся, чувствовалось влияние Ларисы. Молодая жена, научившись находить общий язык с мужем, сделала то, что сделать ей следовало давно: разъяснила, что её не устраивает, а уж заботой Юлия Капитоныча было по мере возможности поправить дело. Со стороны, да ещё с точки зрения человека притязательного, экипаж по-прежнему выглядел не ахти как, и Харита Игнатьевна предпочла бы прокатиться на извозчике, но не до того было. Уложили багаж, расплатились, уселись, поехали. Некоторые прохожие, узнавая, раскланивались в приветствии, исподволь указывая пальцем: Анна Огудалова вернулась в родной город, наскиталась, знать, по заграницам.Дорогой Анна и Лариса, вертя головами, разглядывали улицы, не забывая расспрашивать друг дружку о житье-бытье да всяческих новостях. Когда подкатили к дому Огудаловых, самое основное было уже выяснено, только о выстреле на бульваре и повешенном в Кёльнской гостинице обе умолчали. Анна действительно получала письмо от матери, но за собственными заботами совершенно выпустила из головы его содержание, тем паче и маменька ограничилась краткими сведениями. Так, мол, и так, выпорхнула замуж наша Ларочка, да не за кого-нибудь, а за Карандышева. Юлия Капитоныча Анна помнила, он и в её бытность в родном доме увивался за сестрой, жалкий и незаметный на фоне прочих гостей. Расцветал он, только когда случались перемежки с кавалерами, хотя и тогда оставался невзрачным и бедным по меркам хозяек дома. Никто и подумать не мог, что свалится на него счастье стать мужем Ларисы, а вот поди ж ты…Тася, кланяясь, с крыльца приветствовала долгожданных гостей. Выглянули соседи, любопытствуя, кто приехал погостить к Огудаловым. Вступив на родную землю, Анна первой, чуть помедлив, отворила заскрипевшую калитку, прошла по дорожке, поднялась на крыльцо, прижалась щекой к давно не крашеной деревянной колонне. Взгляд её впитывал всё: и двор, и берёзу в палисаднике, и улицу. Всё здесь оставалось по-прежнему, будто время застыло в своём беге. Может быть, только дом ещё больше обветшал, да стало тихо?— как тогда, когда не случалось наездов женихов, и не пыхтел самовар во дворе, и не доносились голоса из распахнутых окон. Точно так же и на том же самом месте стояла на веранде вчера прибывшая в Бряхимов Лариса. Маменька, подойдя, погладила старшую дочь по плечу.—?Соскучилась? Верно, глушью всё кажется после Европы? Где что меняется, а у нас всё по-прежнему.—?Да, всё по-прежнему… —?тихо повторила Анна.Лариса подошла, прильнула к сестре. Карандышев тем временем, отказавшись от помощи кучера, внёс в дом чемодан. Насмотревшись вдоволь, перемолвившись с соседями, мать и дочери прошли в дом. Анна не примечала ничего нового, ни одной незнакомой вещи. Поменялась разве только расстановка мебели, остальное всё осталось то же и так же, как во времена её девичества. Не хватало лишь увезённой в деревню Ларисиной гитары.В парадной комнате поджидал сюрприз: борзой пёс с мазуриной на морде, возлежавший под роялем, как в пещере. Выбрался навстречу вошедшим, потянулся, подошёл, повиливая хвостом, вскинулся было на задние лапы в собачьем своём приветствии, да уселся, осаженный предупреждающим окликом Юлия Капитоныча.—?Вот какого постояльца мне господа Карандышевы привезли! —?ухмыльнулась Харита Игнатьевна. —?Уж оставили бы в деревне, так жалко, вдруг пропадёт этакое добро.—?На место, Разбой! —?цыкнул обиженный Юлий Капитоныч. Ему хотелось что-нибудь колкое ответить тёще, как-никак имеет полное право, но, покосившись на насупившуюся супругу, сдержался. Борзой вернулся на облюбованное место и оттуда грустно поглядывал влажными тёмными глазами.—?Прошу к столу! —?пригласила Тася, добросовестно исполнявшая у Огудаловых обязанности и горничной, и экономки, и кухарки.За обедом Харита Игнатьевна принялась выспрашивать о дальнейших планах овдовевшей госпожи Трефовой. Анна, отложив вилку, коротко произнесла:—?Не знаю пока. Отдохнуть хочу, одной побыть, осмотреться. Вы, Юлий Капитоныч, когда с Ларисой в деревню вернётесь?—?Через пару дней думаем,?— ответил Карандышев.—?Не захватите ли меня с собою? —?тут же напросилась Анна. —?Или помешаю?—?Что ты, Аннушка, мы тебе всегда рады,?— поспешно заверила Лариса, вполне понимая чувства сестры. После таких мытарств самое оно?— бежать в глушь да зализывать там раны.—?Волком ведь там взвоешь с тоски! —?скривилась Огудалова, точно клюквы отведала. —?Осмотреться и в Бряхимове можно. Траур не вечен, погоди, оттаешь ещё, найдёшь новую партию.—?Будет мне,?— отрезала Анна. —?Хватит, нажилась. Вы вот всё завидуете мне, свет, мол, повидала. А знаете, каково это, когда муж твой открывает о себе всю неприглядную правду, на коленях ползает, умоляя простить его обман? Знаете, как страшно понять, кому ты отдана? И проклятые карты эти, и векселя, и жутко думать о будущем, а от настоящего хоть в петлю лезь. Сыта я замужеством, сыта по горло!—?Кто же мог знать? —?заюлила маменька, видя дочерние слёзы, готовые пролиться. —?Здесь-то приличным человеком казался.—?А они все приличными кажутся, да оборачиваются потом карточными шулерами и кассирами-растратчиками! —?поддел-таки Карандышев. —?Когда человек ассигнации предъявляет, иные паспорт у него спрашивать забывают!Харита Игнатьевна опешила. Камушек был в её огород. Не она ли привечала заезжих молодцев, выдававших себя невесть за кого? То кассир, будь он неладен, тут куражился, то кавказский князёк, расписывавший в красках свои богатства?— а таких-то князей в тех краях пруд пруди, и всего состояния?— титул да фамильный кинжал. Соловьём пел, увиваясь за Ольгой, а где теперь Ольга? Трише-Трефов деньгами сорил, бойко лопотал по-французски, обхаживая Анну. Хорошо хоть сам в петлю сунулся, мерзавец, а не за кинжал схватился! О, сколько таких ухарцев навещало дом Огудаловых, а Харите Игнатьевне всё не урок!Ларисе, как самой талантливой из сестёр, приходилось тяжелее всех. Хочешь не хочешь, а изволь сыграть и спеть. Чуть заартачишься, маменька сразу украдкой шипит в ухо: ?Лара, надо!?, а уж если Мокию Парменычу случалось их навестить, то Харита Игнатьевна растекалась, что море разливанное, и тут уж лучше делать, как она скажет. Анна?— та другая, она больше от матушки переняла, пожить любила с шиком. Она и внешне походила на мать. Это сейчас такая понурая, а оправится?— кто знает, что она надумает? Лариса, услышав о желании сестры ехать в деревню, успела сложить в голове целый пасьянс с участием скромного учителя, но, передумав, перечеркнула все намеченные планы. Она всё-таки не маменька, чтоб заниматься сводничеством.—?Чай прикажете подавать, барыня? —?вошла в столовую услужливая Тася.—?Подавай! —?раздражённо кивнула Огудалова, получавшая уколы со всех сторон. Полбеды, что дочери сговорились против неё. Карандышев, ничтожный Карандышев, которого, бывало пустым местом считали, взялся зубоскалить! Осмелел, в деревне сидючи, в Карандышевке своей. Самое досадное?— возразить-то ему нечем, правдой, как клеймом, припечатал. Но да ведь и Харита Игнатьевна не промах.Вечером, когда Лариса с мужем отправились в свой дом, обещав наведаться завтра, Анна выведала у матери, как вышло, что стала сестра женой мелкого чиновника. Огудалова тут же и поведала всё без утайки. О соперничестве с Паратовым, о злосчастном обеде, о выстреле рассказала, облачив историю в самые уничижающие краски. Дочь долго молчала, что-то своё обдумывая. Мать, довольная, выжидала. Всё та же горничная доложила, что комната для молодой хозяйки готова, Огудалова отпустила её, наказав спать и не жечь зря керосин.—?Читать, видишь ли, она любит,?— пояснила дочери Харита Игнатьевна,?— как выдастся свободная минута, она уж с книжкой. Не скажи, так и сейчас за роман сядет, столько света зря спалит! А ты,?— затормошила она Анну,?— что всё молчишь? Одобряешь Ларисин выбор?—?Её дело, с кем судьбу связать. А только, маменька, недаром говорят: лучше синица в руках, чем журавль в небе. Карандышев не Бог весть какой мужчина, но, по крайней мере, ни за кого не выдаёт себя.—?Как не выдаёт? —?ухмыльнулась маменька. —?Так и пыжится, чтоб значимым казаться, выше, чем он есть.—?Я не о том.Харита Игнатьевна прекратила спор, поняв, что имела в виду дочь. Сегодня день сложился ощутимо не в её пользу.—?Поезжай, поезжай,?— решила она про себя,?— погляди, сладко ли житьё в медвежьем углу. Ты-то образумишься, я тебя знаю.