1 часть (1/1)

Смешно, но я всегда ждала принца. В три года, когда прыгала у папы на коленях. В двенадцать, когда зачитывалась “Унесёнными ветром”. В двадцать один, когда получила диплом медсестры и украдкой посматривала на сокурсниц, многие из которых уже были замужем и нянчили детей.В тридцать пять, когда папу увезли на чёрном УАЗе, а через несколько дней прислали свидетельство о смерти, тот клапан в моём сердце, сквозь который лились мечты и надежды, безвозвратно закрылся. Годы слиплись в бесконечный день сурка: двенадцатичасовая смена в больнице, еда, сон. Домой я никогда не торопилась: там меня ждали только тягостные воспоминания об отце и его фотографии. Куда легче было занять себя хоть какой-то работой: сматыванием бинтов, стерилизацией инструментов, введением уколов и капельниц.Я была уверена, что проживу долгую и безынтересную жизнь, в которой никогда ничего не произойдёт. Но папа правильно говорил: иногда в смерти больше смысла, чем в жизни.***Я шла к машине лишь с одной мыслью: доесть вчерашний суп или обойтись бутербродом? Ни аппетита, ни желания готовить я не испытывала уже много лет, и обеденный перерыв часто превращался в муку. Иногда мне удавалось отвлечься на книгу, но чаще приходилось катать хлебные крошки по скатерти и смотреть на отклеивающиеся обои. Ждать, когда пройдут положенные сорок пять минут, вылить нетронутую еду в унитаз и поехать обратно. Кто бы мог подумать, что именно сегодня мой незамысловатый распорядок дня так резко сойдёт с рельсов?..Окровавленные пальцы защёлкнули замок на двери, и в мою шею упёрлось холодное дуло пистолета.— Езжай домой, и без фокусов, — сказал он по-английски, но с явным акцентом.Всё его тело трясло в лихорадке, и даже по беглому взгляду в салонное зеркало было видно, что он тяжело ранен.— В-вам н-нужен доктор, — заикаясь, проговорила я, со скрипом вспоминая уроки иностранного в колледже.— Рядом со мной медсестра, — он грубо ткнул в меня пистолетом.— Возможно, если вы сдадитесь полиции… — я сделала последнюю попытку, но мои руки уже включали зажигание.— Заткнись и поехали.Что-то в его взгляде говорило: убивал он уже не раз, и, если понадобится, то пустит пулю и в меня. Несмотря на то, что к жизни меня ничего особо не привязывало, умирать именно здесь и сейчас, за рулём старенькой машины, мне не хотелось. Сердце бешено стучало в груди, и лишь наполовину — от страха.Дорога до дома занимала не больше десяти минут, но теперь, вдавив педаль газа до упора, я преодолела её за считанные секунды. Он не спускал с меня своих серых пронзительных глаз и не отнимал пистолета. Я уже догадалась, что он преступник, враг государства, кто-то с другой стороны. Вчера в больницу поступили раненые солдаты с химического завода, и на горизонте всю ночь клубился чёрный дым пожара. Мы не открывали окон и шёпотом передавали друг другу слухи: говорят, там делали химическое оружие, говорят, Запад пытается нам помочь, говорят, через пару лет у нас будет настоящая демократия. Я не верила и горько усмехалась: моего отца за такие слова отправили на тот свет.Мы вышли из машины, и я увидела, что он едва держится на ногах. Он прильнул ко мне сзади, тыча пистолетом между рёбер, и от его тела исходил такой жар, что мне стало как-то неудобно и стыдно. Каким-то чудом мы поднялись на этаж, не натолкнувшись ни на кого из соседей, и едва я отперла дверь, он позволил себе слабину: опёрся плечом о стену и на секунду прикрыл глаза. Это был мой шанс, и я должна была им воспользоваться. Если кто-то узнает, что я ему помогла, меня увезут, как и отца, на чёрном УАЗе и закопают в безымянной могиле.Я навалилась на него всем телом, пытаясь отнять пистолет, но он быстро пришёл в себя и вдавил меня в стену. Даже в таком состоянии он был невероятно силён.— Будешь делать, что говорю, и я не трону тебя. Не будешь — убью.Я коротко кивнула, и он швырнул меня к стулу. Связал руки бельевой верёвкой и по-хозяйски направился к холодильнику. Залпом выпил банку апельсинового сока и наконец-то сел. Его тело мгновенно обмякло, и глаза начали закрываться.— Кто ты такой? — спросила я. — Ты же не обычный преступник?— Помолчи, — приказал он.— Раны нужно обработать… Развяжи меня, я помогу.— Потом.Он опустил голову и заснул. Прямо так: сидя на стуле и сжимая в руке пистолет.***Прошло около часа. В отличие от него, я не могла отключиться: кровь буквально кипела в венах, и мышцы било мелкой дрожью. Я с опаской посматривала на телефон — моё единственное спасение — но не смела пошевелиться. Втягивала носом непривычный, тяжёлый запах — крови, пота, мужчины — и неизменно возвращалась взглядом к своему незваному гостю.Он был красив, но не так, как я себе обычно представляла. Ни капли не похож на отца — стройного, тонкого и аккуратного. Здесь была почти животная сила, кроющаяся в крепких мышцах и широких плечах. Невероятный самоконтроль — в стальном взгляде, в чётко очерченных, сжатых губах. И в то же время, вместе со всей этой неприкрытой мужественностью просматривалось в нём и что-то мягкое, почти женственное — то ли в каштановых локонах, спускающихся до самых плеч, то ли в плавных, экономных движениях.Во сне он несколько раз дёрнулся и как будто прошептал чьё-то имя, но я сидела слишком далеко, чтобы расслышать. Когда он очнулся, я уже почти не чувствовала рук, и во рту страшно пересохло.Его всё ещё била лихорадка, но он кое-как встал и снял с себя куртку. Под ней всё было насквозь пропитано кровью: две огромные рваные раны прорезали его спину и предплечье. Он начал разбирать пистолет и доставать из обоймы пули.— Что ты делаешь? — спросила я, страшась ответа.— Раны нужно прижечь.Я выдохнула и отвела взгляд. Неужели он действительно собирался использовать порох?Что-то не получалось у него, руки были слишком слабы, чтобы вскрыть патрон. Он развязал меня и вручил плоскогубцы. Велел держать, как можно крепче. Мои затёкшие пальцы не слушались, но в конце концов пуля поддалась.— Высыпай, — он подставил клочок бумаги.Я послушно сделала, что он просит, и внимательно посмотрела ему в глаза.— Ты француз? Американец?Он не ответил — высыпал порох себе на руку, чиркнул спичкой и поджёг. Тело тут же забилось в конвульсиях, и глаза закатились к потолку, но он не закричал. Не издал почти не единого звука, кроме сдавленных стонов.Привычная к виду крови, я всё равно не смогла сдержать позыва тошноты. Стремительно встала и подошла к телефону. Это был мой последний шанс. Пока он ещё слишком слаб, чтобы сопротивляться, быстрее, быстрее…— Полиция, — сказала я в трубку, набрав короткий номер.На другом конце велели подождать.— Не надо. Пожалуйста, — прохрипел он, с трудом формулируя слова.Я бросила взгляд на его спину и едва не сползла по стене от слабости.— Извините, я ошиблась, — проговорила я в телефон и повесила трубку. Разве моя вина, что принц оказался на моём пути, когда мне было уже за сорок?***Когда я вытащила пулю из его спины и обработала раны, он снова отключился. Упал на старенький диван, на котором с трудом помещался, и проспал до утра. Я накрыла его шерстяным одеялом и всю ночь просидела рядом на стуле, зная, что не смогу сомкнуть глаз. С работы не звонили, и я молилась, чтобы они ещё долго не обнаружили моё отсутствие.Под утро вытащила из холодильника всё, что было, и принялась готовить суп. Куриный бульон и овощи пойдут ему на пользу… То ли оттого, что не ела вчера весь день, то ли от неврного перенапряжения, но у меня и самой потекли слюнки, когда лук с морковью бодро зашкворчали на сковородке.Он проснулся от запахов, втянул носом воздух и подозрительно посмотрел на меня. Я отложила нож и робко, словно девчонка, улыбнулась.— Ты не говоришь, кто ты такой и чем занимаешься. Скажи хотя бы своё имя. Я Анжи. Анжи Георгиева.Он надел майку, которую я успела постирать, вымыл руки и сел к столу.— Можешь называть меня Майклом.Две большие тарелки супа исчезли в нём за считанные секунды, и я порадовалась, что приготовила целую кастрюлю.— Спасибо, — тихо сказал он, откидываясь на спинку стула и переводя на меня свои внимательные серые глаза.— Он простой, но питательный, — я пожала плечами, чувствуя, как щёки загорелись румянцем.— Я не имел в виду за суп.Тут всё моё тело вспыхнуло каким-то стыдом, и я отошла к раковине, чтобы спрятаться от него.— Ты, должно быть, думаешь, что я дура, раз помогаю тебе.— Я думаю, что ты очень смелая.Слова полились из меня, словно вода из крана.— Наше правительство притворяется, что строит демократию, потому что хочет денег от Запада. Но старые привычки долго отмирают. А если гвоздь торчит, его всегда забивают. Старая поговорка. Мой отец был таким гвоздём. Он стоял за свободу, справедливость и уважение. И его забили. Он продолжил смотреть на меня — молча, терпеливо и как будто даже с сочувствием. Словно знал, что мне нужно выговориться. Что я никому не смогу рассказать об отце, кроме него — совершенно незнакомого человека из другой страны, за одну ночь ставшего для меня важнее, чем кто-либо.Я говорила час или два, показывала ему фотографии и даже всплакнула. Всё это время он слушал, склонив голову влево и задавая редкие вопросы.— Если ты тот, кто я думаю, — заключила я, захлопывая старый альбом, — то я именно ради отца помогаю. Он выдержал паузу и позволил мне немного прийти в себя.— Ты хочешь ещё помочь?Я вздрогнула и вопросительно посмотрела на него.— Мне нужен ноутбук и телефон. Сможешь достать в больнице?— У меня есть телефон, — промямлила я, указывая на пластиковую трубку.— Нужен сотовый.Я всплеснула руками и отошла к окну.— Это будет очень опасно! — мои колени подогнулись сами собой.Одно дело — прятать его здесь, у себя дома, и совершенно другое — возвращаться в больницу, сделать так, чтобы меня никто не заметил, да ещё и украсть дорогую технику! И всё же я знала, что не смогу ему отказать. Пути назад уже не было.*** Не понимаю, каким чудом мне всё это удалось. Будто ангел-хранитель, игнорировавший меня сорок с лишним лет, теперь решил вспомнить о своей миссии и за один день высыпал на меня всю положенную долю удачи. В больнице царило какое-то столпотворение: военные шныряли туда-сюда, хлопали двери, подъезжали и отъезжали бронированные машины. Я припарковалась в проулке недалеко от южного корпуса, обмотала голову платком и направилась к запасному выходу. Им почти не пользовались — разве что для отгрузки отходов — но частенько держали открытым: медсёстры помоложе облюбовали это крыльцо, чтобы курить тонкие импортные сигареты и сплетничать о врачах. Не знаю, что бы я сделала, если бы наткнулась на кого-нибудь из них или если бы дверь оказалась заперта. К счастью, ни того, ни другого не произошло, и я тихо проскользнула в тёмный коридор, ведущий на склад.Он, естественно, охранялся, но Виктор, молодой и разговорчивый охранник, почти всё время торчал на сестринском посту этажом выше и заигрывал то с Натальей, то с Марией (в зависимости от того, чья выпадала смена). Вот и теперь его словно отвело с моего пути — и более того, на столе обнаружились ключи.Дрожащими руками я взяла связку и стала пробовать один за другим. Ничего не подходило: ключи были слишком большими или слишком маленькими, они скользили в моих вспотевших пальцах, и, в конечном итоге, вся связка упала на пол с таким грохотом, что моё сердце подпрыгнуло до самого горла, а ноги намертво вросли в землю. Я была уверена: сейчас по лестнице сбежит охранник или даже полиция, меня арестуют, и Майкл никогда не выберется из нашей страны живым.Через несколько минут, когда ничего из вышеперечисленного не произошло, я подняла связку и наугад вставила ключ. Замок легонько скрипнул — и поддался.Внутри было темно, пахло йодом и пылью. Я знала, где что лежит: меня частенько посылали сюда за бинтами и лекарствами. Но ноутбук и сотовый пришлось искать почти наощупь, они находились в дальнем углу, куда я обычно не заходила. У меня не было никакого опыта обращения с техникой, я даже толком не знала, работают ли эти приборы или просто свалены в кучу за ненадобностью. Но я должна была попробовать, должна была добыть хоть что-то… Наконец, найдя то, что походило на компьютер и сотовый телефон, я побросала всё в первый попавшийся холщовый мешок и поспешила обратно. Заперла дверь, положила ключи на место — и уже не выходе столкнулась с какой-то девушкой. Она обдала меня лёгким ароматом импортных духов, пробормотала “Извините!” и убежала наверх. Я ещё минут десять стояла, как вкопанная, смотря ей вслед и убеждая себя, что всё в порядке, надо двигаться дальше.В конце концов, мои ноги послушались меня, и вскоре я была дома — с раскрасневшимися щеками и бьющимся, как у белки, сердцем. Захотелось тут же рассказать всё Майклу — как мне удалось проскользнуть внутрь, как уронила ключи, как испугалась безобидной девушки (вот умора!) — но, заметив его серьёзный взгляд, прикусила язык. Какое ему дело до моих глупых россказней? Он, наверняка, и не с таким сталкивался каждый день.***Он возился с компьютером больше часа: вставлял какие-то провода, вводил команды и даже разобрал заднюю панель. Всё это — молча, методично, спокойно, словно от успеха нисколько не зависела его жизнь.— Что-то не так? — спросила я, не выдержав напряжения. — Ноутбук не подходит?— Всё хорошо, — отозвался он, не поднимая взгляд от экрана.Наконец, компьютер издал какой-то звук, и Майкл откинулся на спинку стула.— Мои люди уже в городе, — сообщил он. — Скоро я исчезну.Я поджала губы и опустила глаза. Он, должно быть, заметил, потому что тут же спросил:— Ты же не расстроена? Для тебя всё это крайне неудобно.Я перевела взгляд на диван, ещё хранивший отпечаток его тела. На плед, аккуратно сложенный в изголовье. На чашку, из которой он только что пил. Сказать ему?.. Руки дрогнули, и я спрятала их под стол.— Иногда немного неудобства — это хорошо…Он посмотрел на меня своим внимательным, глубоким взглядом, и я решила — будь, что будет.— Мне за сорок, у меня нет ни мужа, ни детей — и вряд ли будет. Есть работа, но работа — это не жизнь. Я не жалуюсь, просто говорю, как есть. С тех пор, как ты появился, мне было страшно и сложно. Но за эти 24 часа я прожила больше, чем за семь лет после смерти отца.Он молчал и продолжал смотреть на меня.— Когда ты уйдёшь, с тобой уйдёт вся жизнь, — я почувствовала, как к горлу подступают слёзы, и опустила глаза.Глупая, глупая старуха, решившая, что кому-то нужна! Расклеилась, как девчонка, распустила нюни!— Поедем со мной, — сказал он.— Что? — меня затрясло ещё больше.— Ты сама сказала, оставаться незачем. К тому же, власти смогут отследить, что я был здесь.— Что я буду делать?— Будешь медсестрой. Я помогу тебе устроиться.Я всплеснула руками и на дрожащих ногах убежала в ванную. Убрала волосы с лица и встала у зеркала. Разве возможно, что он?.. Мне многие говорили, что я выгляжу моложе. Если одеться чуть иначе, использовать косметику, то вполне сойду на тридцать пять. Всего лишь на пару лет старше, чем он. Бывает и большая разница в возрасте, ничего особенного…В этот момент в дверь постучали.— Полиция!***Из того, что случилось дальше, я помню очень мало. Помню, что откуда-то во мне взялась смелость дерзить капитану полиции (”Я выпила две чашки чая, разве я обязана пить из одной чашки?”), помню, как сердце стучало в горле, но мой голос при этом оставался абсолютно твёрд. Помню, как началась перестрелка, и Майкл приставил пистолет к виску одного из них, самого главного. Помню, как он утянул меня с собой в коридор, под свист пуль и бешеные крики, и его ладонь была сухой и горячей. Помню, как на улице он притянул меня к себе и обвил рукой плечи, словно мы уже были парой и давно ходили в обнимку. Помню, как солдаты закричали “Стоять!”, но откуда-то вывернула машина, и снова началась перестрелка.Майкл толкнул меня внутрь, загородил своим телом, пока мы не оторвались от преследователей и не оказались на безопасном расстоянии. Я была так счастлива, что не могла сдержать шальной улыбки и даже не обратила внимания, что он больше не смотрит на меня, а смотрит в салонное зеркало, в чьи-то голубые глаза, отражающиеся там.Мы долго ехали сквозь какие-то склады, пока наконец не остановились у одного из них и не окопались внутри. Спасителями Майкла оказались две женщины: одна моего возраста, вторая — гораздо моложе, но обе очень красивые, с гладкой сияющей кожей и непередаваемо грациозной манерой держаться. Я на их фоне выглядела просто гадким утёнком. И всё же, я была здесь, с ним, и скоро окажусь совсем в другой стране…— А мы с вами уже встречались, — вывела меня из размышлений светловолосая девушка.У неё была добрая, открытая улыбка, но что-то тяжёлое в глазах — такое же, как у Майкла. Именно на неё я наткнулась в больнице, когда пыталась украсть ноутбук.— Да, я испугалась до смерти, — призналась я, рассмеявшись.— Я тоже, — она ласково подмигнула мне и направилась к Майклу.Подошла совсем близко, словно имела на это право. Заглянула ему в глаза.— Я волновалась, — сказала она ему.Он впился в неё таким взглядом, что мне всё сразу стало понятно.— Я рад, что ты вернулась, — прошептал он.Сидя за несколько метров от них, я всё равно чувствовала, как между ними пронеслось гораздо больше, чем эти ненавязчивые слова. Мудрый взгляд женщины рядом со мной лишь подтвердил догадки. Судьба действительно послала мне принца на пятом десятке жизни. Только принц этот принадлежал другой.Светловолосая девушка подошла к окну, и её лицо заволокла тревога.— Сколько ещё? — спросила она Майкла.— Вертолёт будет через четыре минуты.На бешеной скорости к нам двигалась бронированная машина. Четырёх минут у нас не было.Девушка решительно схватила автомат и направилась к выходу.— Их надо задержать, — сказала она.Майкл остановил её твёрдой рукой.— Это самоубийство.— Это наш единственный шанс.— Нет. Будем отбиваться.Он не мог позволить ей умереть, я видела это по его взгляду. Но мы бы не смогли отбиться, полегли бы все… Пока они спорили, я знала, что нужно сделать. Я знала, кто был лишним среди нас. Он позвал меня с собой, но только из благодарности. Что меня ждало за границей? Такая же бессмысленная работа и те же одинокие вечера. Я схватила автомат и выбежала на улицу. Холодный ветер ударил мне в лицо и забрался под полы пальто, словно хотел отбросить назад. Я не знала, как стрелять, но палец сам нашёл спусковой курок. Оружие затряслось, заходило в моих руках ходуном, отдало в плечо бешеной дробью. Люди в машине заметили меня и открыли огонь.Боли не было, я просто упала. Упала и знала, что больше не поднимусь. Перед глазами танцевали мелкие снежинки, и я смотрела в небо и молилась лишь об одном: “Пусть им хватит времени. Пусть они выберутся живыми. Пусть они станут друг для друга единственным счастьем”.