1 часть (1/1)

Спасибо за то, что родился в месте, где закалялась сталь,Спасибо, что песней лечили душу, а тело лечил асфальт,Спасибо, что сразу дали понять, что хуже уже не будет,Что людям нужно бояться людей и их покалеченных судеб.А помнишь, как тёплый ветер ласкалТвои длинные мягкие волосы?Перед тем, как сбросить тебя со скалОн искал причину, чтобы не сбросить,А я, чтобы спасти, искал,Но так и не смог найти.Мёртвое детство в каждом из насКогда-нибудь отомстит. ?***Рома поднимается по лестнице, попутно сталкиваясь с потными курящими телами. Лицо искажает гримаса отвращения?— не то чтобы ему не нравится запах сигарет, он уже давно к нему привык (спасибо Серёже), но сейчас, в четыре часа январского утра, на промёрзшей лестнице такие встречи не вызывают положительные эмоции.Он останавливается на каждом пролёте уже второй подряд этаж, осматривается?— может, где-то здесь?Ему пьяно улыбается девушка?— у нее сильно размазана за контурами губ красная помада. Она обнимает Рому за плечи и что-то говорит, но настолько невнятно и заплетающимся языком, что Нагучев даже не понимает, что от него хотят. Кажется, познакомиться.Нет, не здесь.Рома снимает с плеч чужую тонкую руку и, виновато улыбнувшись, поднимается дальше. Господи, эта лестница бесконечная, что ли? Хотя позади всего два этажа…Искомый экспонат обнаруживается в пролёте между третьим и четвёртым этажами, на которых уже никого почти не было?— все собрались ниже. Возможно, квартира несчастного хозяина, которую наверняка угробили, находится где-то на втором или на третьем.У Серёжи изо рта торчит сигарета, зажатая зубами. Он явно её не вытаскивает даже для того, чтобы стряхнуть пепел. Взгляд у него стеклянный, ничего не изучающий, устремлённый в одну точку?— на электрический щиток, в маленьких окошках которого мигают красные огоньки.—?Пошли домой,?— устало проговаривает Рома и пытается подхватить под руку Кривохарченко. Тот слабо сопротивляется, сигарета изо рта выпадает и укатывается между перил, падая вниз, напоследок мигнув оранжевым цветом.—?Отвали,?— наконец произносит Серёжа, вырвав руку из цепких пальцев, и садится поудобнее, шарит рукой в кармане, очевидно, за новой сигаретой. —?Я никуда с тобой не пойду.—?Почему я должен искать тебя по всему студгородку, когда ты должен был быть дома? —?Рома облокачивается спиной о шершавую стену подъезда и закрывает глаза. Что-то щёлкает в тишине?— Серёжа закуривает новую сигарету.—?Откуда я знаю, что и почему ты должен,?— пространно отвечает Серёжа, глубоко и явно с удовольствием затягиваясь, а выдохнув, усмехается и переводит расфокусированный взгляд на Рому.—?Скажи, что ты только пил, я тебя прошу,?— почти шёпотом говорит Нагучев и скрещивает руки на груди. Когда он сюда шел по сугробам, поскальзываясь на каждом шагу, он знал, что разговор будет дурацкий, что Серёжа ни за что просто так не согласится пойти сразу домой. Он мог бы и не ходить, состроить из себя гордую принцессу, заточённую в замке собственной гордости, но страх за Кривохарченко, который может вытворить вообще всё, что угодно, в конечном счёте пересилил и заставил надеть первую попавшуюся куртку (вроде достаточно тёплую), кроссовки и пошариться по подъездам маленьких домов в их небольшом студгородке. Тот, в котором искомый обнаружился, был вторым по счёту. Не так уж много трудов, но нервотрёпка только начинается.—?Да какая тебе, блядь, разница, только пил я или не только пил,?— Серёжа стряхивает пепел и опирается лбом о железные прутья перил. —?Тебе же похеру на это. Всегда было. Чего ты вдруг всполошился? —?голос у него спокойный, размеренный, словно ничего не происходит. Словно они не ссорились несколько часов назад, словно обсуждают что-то бытовое, связанное с тем, чья очередь сейчас идти в магазин закупаться.—?Мы потратили столько сил на то, чтобы ты достиг ремиссии не ради того, чтобы ты всё проебал на какой-то мутной вписке! —?злобно шипит Рома, дёргая Кривохарченко за капюшон толстовки. Тот приподнимает на секунду бровь, а после разражается смехом.—?Мы? Ты ничего не перепутал? —?придерживаясь правой рукой за перилы, он встаёт и чуть отклоняется назад, опираясь уже поясницей о них. —?Твой вклад в это только в том, что ты старался меня не доводить до состояния, когда мне снова захотелось бы лезть в эту херню, и то, на это твоих усилий не всегда хватало. Я бы даже сказал, почти никогда,?— он тушит сигарету и кидает бычок в приоткрытую форточку, естественно, не попадая.Рома несколько секунд смотрит на Серёжу и щурится. Тот выглядел, как просто пьяный чувак, который сидит курит в подъезде и думает о своём. Возможно, он как-то переосмыслял их ссору, Рома даже готов признать, что тоже виноват, что перегнул палку, и что, в целом, в их отношениях почти все проблемы исходили от него. Признался бы, если бы это дало сто процентную гарантию, что Серёжа просто пьяный и больше ничего.Нагучев хватает его за рукав и тянет к себе.—?С кем ты был?—?Да отъебись ты уже от меня,?— Кривохарченко выворачивает руку и спускается по лестнице, по всей видимости, намереваясь дальше просто игнорировать Рому. Тот начинает потихоньку закипать.—?Я имею право знать, с кем ты был, откуда эти люди, и употреблял ты или нет! —?он снова хватает Серёжу за локоть и пытается развернуть к себе, и хотя тот вырывается, но всё тщетно. Нагучев, ввиду того, что трезвый, оказывается сильнее, и просто прижимает спиной Кривохарченко к стене. —?Что это за шайка-лейка? Как ты забрёл в этот корпус?Серёжа закатывает глаза, всё ещё пытаясь вырваться, но попытки слабые.—?Я же не спрашиваю, один ты деньги наши общие проёбываешь, или у тебя там клуб по интересам,?— Серёжа не смотрит Роме в глаза, и это раздражает, потому что глаза бы уже давно выдали, под чем-то он или нет. Рома начинает трясти его как куклу.—?Я тебе уже давным-давно сказал, что я не играю, и все деньги, что я заработал, я сложил в тот конверт.—?В какой конверт?..Рома вздыхает.—?В тот конверт, из которого я тогда взял деньги.Серёжа ничего не отвечает, но поднимает глаза и внимательно, даже, наверно, изучающе смотрит на Рому. Нет, он действительно ничего не употреблял, здесь не соврал, думает Рома. Но то, что тот пьян в дрова, может стать серьёзной угрозой этой ?наркотической чистоте?. Они молча смотрят друг на друга несколько секунд, пока тишину не прерывает Кривохарченко, хрипло спрашивая:—?Ты отпустишь меня?—?Куда? К ним?—?В принципе, идиот. Мне вообще-то больно,?— он слегка дёргает руками, в которые вцепился Нагучев. Тот хмурится, но отпускает, не отходя, чтобы в случае чего схватить снова. В голову приходит мысль, что если потребуется, он и скрутить может. Так и понесёт домой. Хотя вряд ли это будет возможно сделать без привлечения внимания?— Серёжа наверняка разорётся так, что весь студгородок узнает, кто такой Рома Нагучев и почему он пидорас конченный.—?Пошли домой,?— повторяет Рома и делает осторожный шаг назад. От Кривохарченко сейчас можно ожидать чего угодно, но это ?чего угодно? не случается?— тот как-то неопределённо мотает головой и, склонив её чуть набок, смотрит снова на Рому.—?У меня вещи там остались… —?он отлипает от стены и начинает медленно спускаться по лестнице, цепляясь за эти проклятые перила.—?Я схожу с тобой,?— Рома ловит его под руку и буквально тащит в квартиру, хотя даже не знает, в какую именно. Загадка решается сама собой: дверь на третьем этаже открывается, и приглушённые звуки музыки становятся практически осязаемыми?— так громко она играет,?— и из-за двери вновь показываются пьяные тела. Компания несколько секунд смотрит на этих двоих, остановившихся на половине пути, и идёт дальше, громко рассуждая о чём-то своём.Нагучев заталкивает Серёжу в квартиру и громко спрашивает, куда идти. В этот момент он чувствует прохладные пальцы в своей ладони, которые чуть сжимают запястье и тянут вперёд. Они протискиваются по узкому коридору в тёмную комнату, в которой отчего-то холодно (позже Рома видит открытую форточку) и никого нет.—?Твои личные хоромы? —?фыркает Рома и вертит головой в поисках вещей Серёжи. Тот собирает на скорую руку рюкзак и поворачивается. Стоит, как вкопанный, глазами своими большими хлопает.—?Ты идиот? —?искренне удивляется он, словно на секунду протрезвев. Так и застыл со своим рюкзаком посреди комнаты.—?Собирайся давай. Куртка где?—?В коридоре,?— бурчит, застёгивая молнию. —?Пойдем,?— они выходят из комнаты в душное и, на удивление, прокуренное помещение. Серёжа хватает куртку, машет кому-то в сторону кухни и, наверное, остался бы сказать пару слов, но Рома выпихивает его из квартиры.Кривохарченко натягивает неохотно куртку, не застёгивая её, и спускается молча вниз, буквально каждым шагом отсчитывая ступеньки.—?А побыстрее нельзя? Мне завтра на пары вообще-то. И тебе, кстати, тоже,?— Нагучев быстро спускается на пролёт ниже и останавливается.—?Я не пойду никуда,?— бурчит Серёжа, упёршись глазами в мутный бетон лестницы. —?Я дома останусь.—?Нет уж, блядь, ты пойдешь на пары, как миленький,?— Рома хватает его за локоть и тащит оставшиеся четыре пролёта и толкает перед собой тяжёлую железную дверь. —?Застегнись,?— он окидывает Серёжу взглядом и качает головой. Тот отрицательно ворчит и начинает вырываться, когда Рома, фыркнув, начал сам застёгивать тому куртку.—?Ты как маленький,?— вздыхает Нагучев и, убрав руки в карманы, толкает локтём Серёжу вперёд, чтобы тот шёл в сторону дома. —?Невозможно. Я тебе не нянька. Тебе почти 25, хорош уже из себя строить недееспособного.—?Отъебись ты со своими нотациями,?— Кривохарченко вздыхает. Дальше они идут молча. Рома думает о том, что надо отправить Серёжу в душ, принести ему одежду и уложить спать хотя бы на оставшиеся три часа, потому что последние перед зачётной неделей пары нужно посещать обязательно. Да и нельзя ему из графика выбиваться?— кому как не ему, Роме, знать, как болезненно реагирует Кривохарченко на то, что что-то идёт не по плану. Вряд ли эта тусовка вписывалась в его распорядок недели. Ну или на сколько он там расписывает свои дела?Он прикладывает ключ к домофонному замку и тянет на себя дверь за холодную ручку. В лифте они едут также молча: Серёжа смотрит в потолок, задрав голову, а Рома тщательно изучает его шею на предмет каких-нибудь ненужных следов. Их, конечно же, не обнаруживается.В квартире Кривохарченко цепляется за его локти, скидывая с ног тёплые кроссовки и роняет куртку. Поднять её, очевидно, у него никаких сил и желания нет, он утыкается носом в шею Роме и начинает сопеть. Через какое-то время ему это надоедает, и он осторожно, словно на пробу, целует?— видимо, боится, что Рома его оттолкнёт, даст затрещину и отправит спать. Но Нагучев чуть улыбается и гладит того по загривку.—?Тшшшш… Тебе нужно в душ, слышишь меня? —?ласково говорит он, приподнимая чужое лицо за подбородок двумя ладонями. Смотрит внимательно и целует в нос. Он думает, что готов простить Серёже детское поведение и то, что тот заставил его понервничать, потому что сам Нагучев постоянно устраивает скандалы и нервотрёпки из ничего. Ревность, накопившаяся усталость, плохое настроение из-за заваленного проекта, злость из-за… Проигранных денег? Усталость от вранья? Он старательно в своей голове обходит даже сейчас, в эту секунду, тему своей прошедшей, излеченной (он надеется) зависимости от азартных игр, в частности, от безуспешных попыток выиграть деньги на спортивных событиях.Они часто делали друг другу больно за последнее время, и Рома думает, что всё, что бы он сейчас ни делал?— это попытка загладить вину, которая, определённо, с его стороны имеет место быть. Неважно, чего это касалось: их совместного досуга, который Нагучев старательно разбавлял насыщенными событиями, чтобы не было времени остановиться и задуматься?— мало ли, к чему могут привести размышления, там, гляди, и до рецидива недалеко; его заботы о Кривохарченко, как действительно о маленьком ребёнке. Неважно, чего это касалось. Важно, что Рома уже давно забыл, когда делал что-то, исходя из искренних побуждений, а не из чувства вины. А может, всё это искренне, просто Рома уже не в состоянии отличать свои собственные ощущения, отучив себя прислушиваться к своим чувствам, чтобы не пойти у них на поводу.Кривохарченко кивает и прикрывает глаза. Видимо, устал. День был действительно тяжёлым: сначала было три пары по концепции медиаэкономики, потом они пришли домой и стали ругаться из-за какой-то херни, которую Рома сейчас не может даже вспомнить. Кажется, это было из-за того, что они договорились провести ближайшие выходные вместе, но Нагучев как бы между делом сказал в перерыве, что ему нужно будет ехать в редакцию, потому что он не доделал до конца свои дела. Серёжа тогда пожал плечами, но было видно, что он расстроился. Рома попытался сгладить это, но Серёжа устало отмахнулся и сказал, что у него вечно всё вот так, с ним ничего планировать нельзя. Точно, так и сказал…Рома проводит большим пальцем по чужой нижней губе, чувствуя под подушечкой пальца шершавость.—?Ты потерял гигиеничку, которую я тебе торжественно вручил?Серёжа открывает глаза, хмурится. Во взгляде читается, как сильно ему приходится напрягаться, чтобы сообразить, о чём вообще идёт речь.—?Наверное,?— бормочет он, отступая на шаг назад. —?Либо в кармане другой куртки лежит.—?Почему ты не ценишь то, что я для тебя делаю? —?Рома улыбается, когда говорит это, но почти кусает себя за язык?— эту фразу можно не расценить, как иронию, а второй скандал за вечер он уже вряд ли вывезет.—?Потому же, почему и ты не ценишь то, что для тебя делаю я,?— Серёжа ведёт плечами, просто отвечая, без капли агрессии, и уходит в ванную, закрываясь там на замок. Как будто бы его красть кто-то будет, ей-богу.Рома вздыхает, поднимает куртку и вешает ее на крючок. Потом и сам стягивает кроссовки, лёгкий пуховик и шаркает носками в комнату. Ужасно хочется упасть и уснуть, чтобы этот блядский день закончился, но проблема этого дня в том, что он плавно перетёк в следующий без перерыва на сон, а значит, сделал его изначально очень и очень херовым.Он слышит плеск воды и шелест задергиваемой душевой шторы. Быстро переодевается в домашние футболку и шорты и выходит на кухню. Нажимает на прозрачный тумблер чайника и садится за небольшой стеклянный стол. Чайник, моргнув синей подсветкой, зашипел. Сейчас они попьют чая с мятой на ночь, возможно, Рома уговорит Серёжу немного поесть, и они лягут спать, поспят эти проклятые оставшиеся?— сколько там? —?три часа, а потом пойдут по хрустящему снегу на остановку, чтобы ждать набитый битком автобус, который привезет их к универу. Что там завтра за пары? Теория стратегических коммуникаций… Кажется, надо было что-то ещё сделать к этому занятию, но сейчас это уже неважно.Чайник громко щёлкает. Рома поднимает глаза, смотрит, как бурлящая вода успокаивается, встаёт со стула и открывает шкафчик. Достаёт два пакетика чая, потом две большие чашки, кидает их туда. Заливает кипятком?— себе почти полную, Серёже наполовину,?— и кладёт себе сахар. Мешает, стараясь не звенеть ложкой о стенки, и думает, что он очень устал.Пару месяцев назад, когда они решили снова сойтись, Нагучев пообещал, что в этот раз всё будет иначе. Серёжа тогда сказал, что это логично, мол, никогда не бывает так, что у людей, которые снова сходятся, все по-старому. По-старому никогда не будет. Будет по-другому. Вопрос был только в том, готов ли Рома принять это ?по-другому?? Готов ли Серёжа? Готовы ли они оба? Они долго разговаривали и пришли к выводу, что да, готовы. Но сейчас Рома впервые с того разговора сомневается. Сомневается не в том, что готов, а в том, что принял. Быть готовым что-то сделать и действительно что-то сделать, оказывается, разные вещи.?Странно, что ты это понял на третьем десятке жизни?,?— думает про себя Рома, разбавляя в серёжиной кружке чай водой из фильтра. За спиной раздаётся ещё один щелчок?— из ванной выходит Кривохарченко в одном полотенце и медленно плетётся в комнату. Через несколько минут выходит в какой-то странной (Рома её прежде не видел у них дома) мятой футболке и боксерах.—?Чай будешь?—?Зачем спрашиваешь, если уже сделал? —?Серёжа садится за стол, напротив места Ромы, и подтягивает к себе одну ногу, согнув ее в колене. Рома ставит перед ним чашку и тоже садится. Продолжает мешать ложкой, хотя уже давно всё размешал, и смотрит на тёмную поверхность жидкости. Серёжа молчит, только по привычке хлюпает из чашки, хотя Нагучев сто раз пытался его от этого отучить, мол, ты что, из деревни? Серёжа отвечал ?да, отъебись? и продолжал делать так. И, наверное, в этом и были все их отношения.—?Я действительно волновался за тебя,?— прерывает затянувшееся молчание Рома. Кривохарченко смотрит в окно, за которым уже совсем чуть-чуть начало светать, и молчит. Может, думает о чём-то?Рома на секунду закрывает глаза, подавляя в себе желание громко вздохнуть?— если он сейчас это сделает, это точно будет скандал.Он думает, что, в целом, их отношения?— хождение по лезвию острой бритвы, нужно быть максимально осторожным, но в последнее время осторожным и внимательным был только Нагучев, и это очень сильно раздражало. Всё выглядит так, словно у Кривохарченко карт-бланш на любые действия, и что Рома всё стерпит и простит, у Ромы же бесконечное терпение, конечно.—?Я и сейчас волнуюсь,?— продолжает Рома, стараясь заткнуть в себе проснувшуюся злобу, которая требовала немедленного восстановления справедливости и баланса. Нет, нет, нет, заткнись. —?Серёж, хватит молчать.Серёжа переводит взгляд с пейзажа за окном на Рому и поднимает бровь.—?Мне нечего тебе сказать.?Потрясающе. Что ты распинаешься, если он строит из себя обиженку??.—?Ты… Тебя так расстроило то, что мне нужно в выходные…—?Послушай,?— прерывает его Серёжа и смотрит как-то отчуждённо. —?Меня не расстроило то, что в выходные тебе нужно в редакцию. Меня ничего не расстроило. У меня просто заканчивается ресурс терпеть твои бесконечные скандалы. У меня нет физических сил на то, чтобы держаться на плаву хоть как-то, чтобы не выбиваться из графика, ходить на учебу, писать диплом, общаться с людьми, пытаться устроиться на работу. У меня не хватает желания что-то делать, стараться, пытаться себе объяснить, что сейчас всё по-другому, сейчас у нас всё хорошо, потому что ничего не хорошо. И я постоянно испытываю чувство вины. Перед тобой, перед собой. Перед всеми. Я забыл, что такое нормальные ощущения. Я забыл, что такое, когда мне не нужно каждый день уговаривать себя не сорваться и не начать снова долбить как проклятый. Всё это держится на соплях, и не ровен час, как всё это нахуй сложится в стопочку, как карточный домик, и будем мы под этими обломками валяться, и тогда ни у меня, ни у тебя не будет сил да и возможности встать, отряхнуться и пойти дальше. Понимаешь, о чём я?Рома понимает. Он прекрасно это всё понимает, и, наверное, он должен был уже что-то с этим сделать, хотя бы потому, что обещал, что в этот-то раз всё исправит. Но, видимо, ощущение, что ты всесилен?— ложное, приводящее в замешательство. Рома отпивает чай и сжимает между ладоней кружку, стараясь от неё как будто согреться, но проблема в том, что ему физически не холодно, его просто мелко трясёт. Кажется, это тревожность. Ему страшно. За свои мысли. Он чувствует, как к горлу подкатывается стыд за то, что он злится на него. Нет, нет, нельзя злиться. ?Ты сильнее, ты сильнее этого, держи себя в руках, не поддавайся на провокации?.—?Я понимаю,?— выдавливает Нагучев из себя и поднимает слипающиеся глаза. —?А еще я понимаю, что нам нужно допить чай и лечь спать, не принимая никаких решений. Потому что это… ну, знаешь, это не наши решения. Нужно на трезвую голову всё обсудить, мы взрослые люди. Давай не будем сейчас этой хуйней страдать. Я понимаю, тебе тяжело и, возможно, твои таблетки перестали помогать. Только это не говорит о том, что нужно разрушить всё, что у тебя есть, потому что тебе кажется, что тебе это не нужно. Ты сам прекрасно знаешь, что тебе именно что кажется, и правды в этом нет ни на йоту. Нужно пойти ко врачу и пересмотреть терапию. Схему или сами препараты. Ты взрослый мальчик, Серёж, и всё про себя знаешь и сам. Но… я могу говорить это постоянно, если ты забываешь. Потому что для меня это не пустой звук. Потому что я знаю, что эпизод любой сложности купируется, но чтобы его купировать, нужны усилия. Как минимум, дойти до врача. Давай мы завтра поговорим? —?он протягивает руку чуть вперед и касается кончиками пальцев чужого запястья. —?Завтра всё решим, в любом случае, время?— почти шесть утра, мы не можем ничего предпринять. Только разругаться. Но это контрпродуктивно,?— на этом слове Рома улыбается?— так часто говорит их преподаватель философии, и это звучит от него почему-то забавно.Кривохарченко кивает, а потом, неожиданно для Ромы, выпускает кружку из рук и накрывает своей холодной ладонью его ладонь.—?Ты прав. Пойдем спать,?— он залпом допивает свой чай и отходит поставить чашку в раковину.—?Ты иди, я допью и приду. А то у меня горячий, я так залпом не могу,?— Нагучев смотрит на него, чуть повернувшись, и кивает в сторону комнаты. —?Я быстро.Серёжа вытирает руки о футболку и уходит в комнату, Рома слышит, как скрипит кровать под тяжестью чужого тела, и как шуршит синтетическое одеяло. Он коротко смотрит в окно, замечая, что уже действительно начинает светать, хотя удивительно рано для этого. Но, вроде, теперь длина дня увеличивается, поэтому светать и должно раньше.Он бесцельно листает меню на телефоне, после открывая вкладку ?Настройки? и скроллит вниз до пункта ?Пароли?. Открывает, находит несколько сохранённых паролей и логинов от сайтов со ставками на спорт. Смотрит на них внимательно, чуть прикусив губу от размышлений.—?А твои ставки? А игры? Куда всё это денешь? —?зло спрашивает Кривохарченко, скрещивая руки на груди. Рома поджимает губы, чтобы не начать рассыпаться в бесконечных извинениях и объяснениях и коротко отвечает:—?Это в прошлом. Я обещаю.Рома открывает первую вкладку.Удалить.Следом вторая.Удалить.Третья.Удалить.И четвёртая.Удалить.Рома поджимает губы, а потом всё-таки расплывается в улыбке. Заходит в комнату, ставит будильник на восемь утра (самый край, но хочется себя пожалеть и дать поспать хоть чуть-чуть), ставит телефон на зарядку и ложится рядом, накрываясь нагретым одеялом. Рома утыкается Серёже между острых торчащих лопаток и всё ещё улыбается.Он же обещал.