sua misericordia (1/1)

Omnis enim ex infirmitate feritas est.1?Виновный без угрызений совести, я скоро стал виновным без меры; и пусть взглянут, бога ради, на то, как страсть моя следовала моей натуре, чтобы в конце концов увлечь меня в пропасть?.2Открываешь глаза – ночь отвечает упреком.Враг оказал любезность укрыть тебя одеялом и заковать в наручники, дабы теперь бесцеремонно уснуть на кресле у окна. И перерезать бы ему сейчас горло, подкравшись бесшумно, преподав очередной незаменимый урок.?Усыпив зло, не сглупи вздремнуть рядом с ним?.Пусть зло само сглупило, позволив себя усыпить, его пробуждение по определению не сулит ничего доброго. Сжимая и разжимая кулаки, привыкаешь к стальным браслетам, рассчитывая размах и предполагая вероятную смену инерции при ударе.Запястья приветствуют металл как ироничное украшение, ставшее наглядным последствием твоей недальновидности.Любая злость есть плод насильственного союза неудовлетворенности и бессилия, любая обида – ее кровная сестра.Прими результат своих трудов таким, каков тот есть – прими и смирись.Но нет, это новое чувство, прежде немое, сейчас обрело голос – чтобы закричать плачем раненного чудовища, оглушая своим смехотворным безумным бредом. Чувство, которое всегда так забавляло тебя в других, но ни разу еще не снизошло до чести стать твоим собственным.Ненависть.Цени момент счастья, когда от ярости дрожат руки, а охота еще ни разу не доставляла столько приятного волнения. Нелепый промах обернулся величайшим триумфом, и, разрываясь от переполняющих чувств, ты осознал, что благодарен каждой невинной глупости, сотворившей этот миг.Впервые ты убьешь не хладнокровно, а в пылу страсти.Со злостью в глазах, с ненавистью в сердце.Как настоящий человек.Saepe ad nos ira uenit, saepius nos ad illam.3Осушив два стакана воды, беззвучно достал опасную бритву, спрятанную у изголовья кровати. Додумайся он подсыпать тебе яд, спас бы этим свою жизнь. Но Когами не додумался – он все еще слишком благороден для таких мер. Чего же ему стоила кража анальгетиков, которой почти удостоился твоего уважения, если даже не дотерпел, пока начнешь выть от боли и умолять вернуть лекарства, как последнее ничтожество?Но нет, он сам ничтожество.Слишком слаб, чтобы подтолкнуть падающего.А значит достоин пасть сам.***Черт.Открыл глаза за мгновение до неминуемого, чудом увернувшись от лезвия.Рефлексы работают. В отличие от мозга и базового инстинкта самосохранения.Поставил блок предплечьем, защищая шею, отвечаешь подсечкой.Макишима как взбесился – отпрыгивает в сторону, замахивается ногой в голову, умудряясь сохранять равновесие. Он ранен, под препаратами, к тому же в наручниках и крайне неудобной для драки полуснятой юкате, но координации и ловкости можно позавидовать.Встать с кресла не позволяет, снова рассекает воздух бритвой, целясь в лицо.Отвлекает – получил бы коленом под ребра, не среагируй за полсекунды, сдвинувшись влево. И перехватить бы сейчас голень, но лезвие угрожающе сверкает рядом с горлом, приходится блокировать. Удар по кисти не помог – держит мертвой хваткой.Бьешь ступней в живот, но достиг бедра. Он, почти упав, отталкивается локтем от кресла, затем вторым попадает в челюсть, благо по касательной.Пользуясь моментом, встаешь на ноги, обходишь его сзади и снова уклоняешься от бритвы, однако на этот раз успеваешь схватить предплечье, чтобы с силой треснуть им о подоконник и выбить наконец оружие. Теперь быстро – на полшага вперед, отшвырни лезвие под кресло, пусть даже на пару секунд открывшись.Ценой удара в печень и кратковременной дезориентации лишил его главного преимущества, а значит собственные можно использовать уже всерьез.Локтем по солнечному сплетению, затем ребром ладони по горлу. Заходишь сбоку, перехватывая его плечо своим, точным ударом ставишь на одно колено. Удушающий не успел, он вырвался из захвата и нацелился кулаком в пах, но попал по бедру.Этого ему хватило, чтобы подняться и схватить тебя за предплечье, надавливая на шею сзади, однако заломить руку за спину не позволил – бьешь ступней по опорной ноге, три стремительных шага назад.И вот он опять теряет равновесие, рискуя удариться лбом об угол кровати. На полпути толкаешь в бок, спонтанно, не думая, спасаешь от новой нещадной порции боли. Мог ведь и сознание потерять, не среагируй ты вовремя.Ну и какого черта…Впрочем, минутное замешательство дало возможность припечатать его лицом в подушку, навалившись сверху и сковав движения, блокируя ноги и руки в позиции, не позволяющей высвободить их, не вывихнув. Без наручников мог бы еще попытаться, но сейчас все зря. Резкий удар затылком по лицу – единственный выход, которым в данной ситуации он все же больше навредит себе, чем тебе.– Просто спи дальше, – бормочешь на ухо. – И не мешай спать мне, ладно?Отбившись от Макишимы, проигрываешь, тем не менее, дурным мыслям, с ним связанным.Будоражащий кровь враг заманчиво близко, нужно лишь одной рукой продолжать давить на спину, пока второй раздеваешься. Это займет какое-то время, прежде чем развяжешь ему пояс и приспустишь юкату, ведь снять ее полностью в таком положении не представляется возможным.А дальше – жесткий, изнурительно-болезненный секс, от которого каждый получит больше злости, чем удовольствия, пусть даже ты сейчас возбужден, и он наверняка тоже. Вряд ли хоть звук издаст, скорее язык себе до крови перекусит. С утра убьет тебя при первой же возможности, если не цепью от наручников, то локтем в висок.– Что с тобой не так, Когами?Нет, ты до такого не опустишься. Просто спи.– Все.***?Это состояние, чрезвычайно для меня мучительное, тем не менее доставляло мне величайшее наслаждение, и в простоте сердца я с трудом понимал, отчего так страдаю?.2Душно.Тяжесть разгоряченного дракой тела давит сверху, сковывая движения, отнимая воздух. И если вы пролежите так всю ночь, то к утру ни ног, ни рук чувствовать не будете, но до чего же стыдно признавать, что тебе это нравится.Поверхностное сбитое дыхание ветром касается шеи, он утыкается носом в повязку, стараясь не задеть рану. Чужое сердце стучит как ошалевшее, твое не отстает, перегоняет лихорадочно адреналиновый яд, отдаваясь пульсирующим гулом в ушах.Чувствуешь спиной, как вздымается его грудь с каждым вдохом, как опускается с выдохом. Стрелки часов отчетливо слышны, попробуй сосчитать секунды, ни разу не сбившись. Вспоминай дыхательные техники силата, сонеты Данте, анатомию мозга, оборонительную тактику на древнегреческом – что угодно, лишь бы не прижаться к нему настойчиво ближе, провоцируя возобновить бой, но уже по иным правилам.Намерение убить казалось опьяняюще живым, как и риск возвращения боли. Стоило встретить контратаку, дабы познать усладу поражения, что даже гнет помилования не сумел испоганить.Чистая людская воля до крайностей противоречива и безнадежно слепа – вот почему так приятно быть человеком. Испытывать злость, смешанную с восторгом, лавировать между пренебрежением и завистью, равнодушием и страстью.Вслушайся в каждую ноту своей души, вскрой защитную оболочку самоконтроля – познай все красоты и уродства настоящего себя, необработанного алмаза.Любовь и ненависть – одно гармоничное целое. Что разделения, что компромисс одинаково преступны.Разнонаправленные изобилия стремятся друг к другу, лишь в противостоянии обретая целостность. Абсолютны и непримиримы, находясь в постоянном движении, служат вечным двигателем хрупкой колесницы из плоти и крови, именуемой человеческим телом.И пока в тебе ведется война, ты жив.?Впрочем, твоя колесница – расстроенная скрипка, капризно требующая внимания, но отвергающая недостаточно виртуозные попытки на ней сыграть, режа слух мелодией обиженной фальши.И если черствость – предвестница старости, то ты никогда не был юн.Чем восприимчивее и открытее ребенок, тем более сухим и угрюмым он становится с возрастом. Лишенный трепетных чувств, улыбчивый и по-змеиному скользкий – ты не мог стать еще бездушнее, чем был в детстве. А потому избрал тропу человеколюбия, ведь крайности милей всего иная крайность. ?Пожираемый потребностью любить и не получив ни разу возможности удовлетворить ее в полной мере, я видел себя в преддверии старости и смерти, хотя еще не жил?.И каждый раз, когда безжизненное сердце балует тебя иллюзией чувств, ты искусно притворяешься счастливым, чтобы расчувствоваться вдоволь и самому себе поверить.Ведь, как любая скрипка, ты существуешь с единственной целью – быть голосом для чьей-то песни.***Чужие губы играючи коснулись твоих, тем самым разбудив.Прежде чем ты окончательно вырвался из тягучей паутины сна, сообразив, что происходит, он уже как-то освободился из захвата и теперь лежит сверху, сдавливая шею цепью наручников.Целуешь в ответ – кусает, отбиваешься – блокирует ступнями предплечья.Смотрит надменно, выискивая в твоих глазах нечто известное лишь ему, провоцирует страсть ухмылкой. Каждым плутовским взглядом закрепляя, что все же он первым перешел негласную черту, снял тебя с предохранителя, разрешив наглеть дальше – следовать выбранной заранее тактике, доставляющей куда больше удовольствия, чем любая из ваших предыдущих битв.Дрожишь от нетерпения, наслаждаясь каждой секундой одурманивающей игры губ – неужели он настолько тебе нравится? Сам себе не веря, отдаешься нахлынувшим чувствам, глотаешь их как подслащенный воздух, будто хочешь захлебнуться. Охота охотой, но кто же знал, что добыча окажется настолько желанной…Согнув ноги, толкаешь его на себя, прижимая бедрами. Возбуждение, ставшее закономерным итогом этой постельной схватки, лишь раззадоривает обоих, сопровождаясь недвусмысленными движениями навстречу друг другу, что даже сквозь одежду ощущаются как приторная пытка.– Неужели я настолько тебе нравлюсь? – шепчет, смеясь, на ухо, надавливая указательными пальцами на болевые точки у основания черепа.Нет, вовсе он не читает твои мысли, вы просто мыслите одинаково…Отвечаешь телом, будто и нет на вас никакой одежды, а ты прямо сейчас готов ему вставить, сдерживаемый лишь протестующими остатками здравого смысла, которые проще пока отшвырнуть подальше…Целуй – пусть думает, что вызывает в тебе нечто весомее банальной похоти, пусть позволит использовать себя еще в этих целях. Пусть сам уже пользуется тобой как хочет, только целуй давай, подтолкни его на риск поверить, что это всерьез.Решив, что ты влюблен, он станет играть тобой, а ты тем временем будешь играть им.Ничто не ослепляет коварнее полуправды, где искренность переплетается с расчетом. Во всех монологах Макишимы Сего громче всего звучал мотив одиночества – залечи эту рану, обработай горько-сладким плацебо, скорми ему свою страсть под видом истинного чувства, раз уж враг так страдает от голода…К тому же он действительно тебе нравится, хоть и не настолько.Резко сдвинув руки к корпусу, вцепился пальцами в подол юкаты, сжимая и бездумно пытаясь то ли стянуть с него, то ли сорвать. Торопливо перехватывает запястье, не позволяя тому двигаться дальше, по внутренней стороне своего бедра.Цепь угрожающе впивается в горло, приказывая остановиться, но подстрекая продолжать.Вот ты и продолжаешь – пока не получишь коленом в пах, что именно сейчас особенно болезненно.Макишима буднично поднимается с постели, глядя на тебя с высокомерной насмешкой, которую даже ответный удар по почкам не сумел пошатнуть.Безвкусные у него шутки, не в пример губам.Теперь издевайся над собой мысленно, раздразненный искрометным притворством. Око за око – слишком заурядно, предпочитаете подлость за подлость. И все же насколько ты хотел быть соблазненным, что прельстился его незамысловатой игрой?Лучшая тактика против обездвиживающего захвата – не допускать обездвиживающего захвата. Другой вариант – отвлечь противника, ослабив его бдительность и вернув себе контроль над ситуацией, пусть даже ценой незначительной психологической травмы. Травмируя друг друга в свое удовольствие, не забывая, однако, следовать правилам.?В остальном же – ваш обоюдный арест пошел совсем не по схеме, освобождаться пока не спешит никто.За окном светает, но тебе даже перед солнцем стыдно – так бы и пролежал до заката.Обойдешься. Подожди, пока боль утихнет, а это мстительное нечто при тебе же разденется и скроется с глаз долой.Щелчок двери ванной разрешил тебе выйти. Хоть и наручники теперь на нем, пленником себя ощущаешь ты. Впервые с момента приезда получил полную свободу действий, и как же ты ею распорядился?Прежде служил обществу как инспектор, затем – как исполнитель, другим инспекторам. Три года назад стал рабом мести, пять дней назад – рабом свободы.И кто же твой господин теперь?Определенно не Макишима. Лишь ответственность за него.Ты уже понял, что ?Сивилла? столь неординарную персону так сразу не осудит, то ли дело тебя. Если коэффициент действительно поднялся за триста, вариантов не остается – прячься. Оставь позади прежние представления о правосудии, небрежный метод суждения вашего искусственного рукотворного диктатора ?опасное – убей?, вопреки всем альтернативам.Десятки тысяч лет эволюции правоохранительной системы привели, в общей сложности, к решению проблем на уровне спонтанных реакций первобытного человека с копьем в руке.Физическое уничтожение – как избавление от любой угрозы.По этой логике следовало бы осушить океан, спасаясь от цунами.Твой океан вышел из душа, когда ты сидел в гостиной, раскладывая вещи из рюкзака. Плевать уже, ловушка это была или просто приглашение на чай от скучающего врага. В конце концов, он заманил тебя сюда, чтобы держать взаперти. Ограничение свободы, применяемое лишь для тех, кого система сочла достаточно безобидными для себя и бесполезными для своего образцового общества.Не то ли самое ты желал бы сделать с ним, будь твое сознание выше законов ?Сивиллы??В юкате, должно быть, неудобно драться. Сегодня он в широких спортивных бриджах, не сковывающих движений, ему и наручников хватит. На плечах банное полотенце, в глазах недоумение.Шутки ради мог бы настоять спать в одной комнате, предложив перенести вещи туда, но не стал. Лишь подошел вплотную и притянул к себе за волосы.Поцеловал. Снова.– Ну и зачем?Либо вы пользуетесь одной зубной пастой, либо он взял твою. С чего бы еще была эта наглядная демонстрация ее привкуса?– С добрым утром.***На кухне холодно. Когами опять курит в окно, а ты только из душа, причем без кофты. Ему, тем не менее, вполне комфортно здесь в одной борцовке, но нечего завидовать чужому кровообращению.И откровенному равнодушию.Зависть обременительна, она сковывает эго, подобно кандалам на твоих руках, удерживая в начерченных тщеславием рамках. Впрочем, узником себя не ощущает, как и ты. Пока не рискнет покуситься на то, что вашей педантичной гордыне неугодно.Утрата контроля.Развлекаться можно по-разному, и если интерактивная игрушка сама дерзнула тобой играть, так даже интереснее. Но не позволяй ей большего, чем та заслуживает, иначе потом не отличите победителя от проигравшего: страсть превращает поле боя в болотную трясину, в которой скорее встрянете оба, чем отвоюете границы личного пространства.Поскольку нет твари свободолюбивее тебя, ты яростно ревнуешь свободу действий, когда ее лишаешься.Так трепетно откладывал момент поцелуя, чтобы затем усмехнуться очередному недочету: будешь подходить к нему слишком серьезно, рискуешь навлечь на себя куда больше чувств, чем способен выдержать. Это полуразумное состояние, как и любое проявление человечности в твоем черством сердце, само по себе великолепно, но уделять непростительно много внимания каждой мелочи, возвеличивать естественное, превращать в ритуал каждый шаг и жест – верный путь к саморазрушению.Стремясь приукрасить то, что считаешь недостойным в себе, попадаешь в ловушку театральности. Убеждая себя в важности определенных действий, становишься от них зависимым.Твоя религия – гедонизм, но скорее по Аристиппу, чем по Эпикуру.?Удовольствиям предаваться не стыдно, стыдно не найти в себе сил отойти от них?.?Отрекающиеся же от наслаждений более всего им подвластны – у них аллергия на собственную плоть, потому и отвергают ее всеми доступными средствами, прикрывая панику одухотворенностью. Таким несчастным жизненно важно обрести антигистаминный самоконтроль, иначе серьезно рискуют пострадать от своего же иммунитета: противопоставляя духовное плотскому, они одинаково далеки и от того, и от другого.Пусть твой дух к удовольствиям толерантен, но их преизбыток чреват отвращением и ленью, а золотая середина чаще оказывается позолоченной бронзой.Крайности милей всего иная крайность, поэтому лавируй между ними, повинуясь разуму, желанию и ветру, ведомыми твоей истинной волей.Вкушай блаженство по Уайльду, сопротивляйся ему по Сенеке, но верь только Кроули.?Я обещаю вам интересное времяпрепровождение, я буду улавливать ваши мысли и изобличать все ваши маленькие уловки. Я хочу, чтобы вы научились основам великой вещи, суть которой – в умении получать удовольствие от того самого приятного на свете занятия – от самонаблюдения?.?Отслеживая свои намерения и порывы, приучаешься называть их своими именами, лишенными сковывающей разум вербальной кожи. Не каждая мысль подвластна слову, но каждое слово в свою очередь вызывает мысль, тем самым непроизвольно над ней властвуя.– Что с тобой не так, Когами?– Все.Его сон казался крепким, однако был потревожен удивительно легко. Ты и желать не смел, что все произойдет столь мгновенно: беспечно занимал себя игрой со спящим врагом, пока не заразился пробудившимся влечением.Одомашненной ищейке стоило оставаться неподвижной – самый комфортный вариант для обоих. Любое действие требует честного ответа, вне зависимости от ожиданий вопрошающего, actiones nostrae honestae sunt, non ipsa quae aguntur.?Не одно лишь тело нуждается в mundae vestis,? душа согласна надеть только опрятную вуаль, без пыли угодливости и нетерпения.Желание должно быть чище родниковой воды, сильнее яда кобры. Желать иначе нет смысла.– Макишима? – смотрит в никуда, заглатывая дым с собачьим голодом. – Я не ел три дня. Отрави меня уже хоть чем-нибудь.Нехотя согласившись на овсянку, Когами изволил-таки закрыть окно и ушел в гостиную. Вернулся с одеялом из-под котацу, набросил тебе на плечи.– Ну и зачем? – неуместное повторение чужих фраз уже стоит всерьез рассматривать как психическое расстройство.Как и неуместное повторений чужих действий, к тому же хронологически непоследовательное: в ответ он притянул тебя за волосы и поцеловал. Снова.Non iucundissimam, ut rectae ac bonae voluntatis non dux sed comes sit voluptas.1?