Голый (1/1)
Утро наступило слишком быстро. Будто секунду назад положил голову на подушку, а уже пора вставать, несмотря на то, что за окном еще предрассветные сумерки. За последние несколько сумасшедших недель с пугающе плотным графиком, у Колина выработался внутренний таймер: он просыпался всякий раз за минуту до звонка будильника на мобильном. Вот и сейчас, сонно щурясь, он нащупал телефон на тумбочке и сверился с часами – как раз вовремя, чтобы успеть выключить звонок, а то еще разбудит Брэдли.
Он споткнулся и чуть не упал по дороге в ванную комнату. Посмотрел вниз – что это ему кинулось под ноги. Оказалось, вчерашняя рубашка (в бело-черную клетку). Сделав мысленную пометку убрать ее на обратном пути, Колин проскользнул в ванную, изо всех сил стараясь не шуметь. На полу почему-то лежала еще одна его рубашка (в сливово-голубую клетку). Он попытался припомнить, когда надевал ее в последний раз (кажется, он пролил на нее пиво на вечеринке по случаю вновь случившегося с ними «Мерлина»). Это что же, она тут уже три дня валяется? Колин взял ее в руки и кое-как всунул в корзину для грязного белья, попутно отчаянно сражаясь с неподдающейся крышкой.За всю жизнь Колин еще ни разу ни о чем не пожалел. Потому что, ну к чему упрекать себя за то, что сделал или не сделал, или сделал недостаточно хорошо? За сожалениями можно и пожить не успеть.
И, естественно, он не жалел, что взял пять месяцев назад ключи от квартиры, которые Брэдли недвусмысленно сунул ему в руки.
Были, конечно, кое-какие эпизоды, после которых Колин начинал относиться к себе несколько хуже… Например, опоздания. У него всегда портилось настроение, если он заставлял кого-то себя ждать. Мысли из серии «а вот не надо было слишком долго думать покупать или нет ту книгу» или «и зачем было засматриваться на белок в парке – юрких, со смешными хвостиками и кисточками на ушках…» - иногда все же посещали Колина. И это было неприятно.
Наскоро вытершись полотенцем, Колин выскочил из ванной, споткнулся во второй раз о злополучную рубашку, посмотрел, не разбудил ли Брэдли и… замер.Комнату мягко позолотило солнце, проникая сквозь полупрозрачные занавески. Свет придавал коже Брэдли необычный смуглый, словно луговой мед, оттенок, путался мелкими бликами в волосах, скользил по обнаженной груди, покрытой светлыми волосками. За то время, пока Колин был в душе, Брэдли перекатился на его сторону постели и присвоил его подушку. Одеяло сбилось в изножье кровати, бесстыдно открывая взгляду абсолютно голое тело.Колин так и остался стоять на месте, отчаянно кусая губы. Его впервые захлестнула волна острого сожаления...
… ну почему он не умеет рисовать?
Ведь если бы умел, то рисовал бы только Брэдли. Смеющегося во весь рот, яростно жестикулирующего во время разговора, хмурящего брови, в попытке вникнуть в сценарий… Колин бы обязательно нарисовал его губы – мягкие и яркие. И большие невозможно голубые глаза, исветлые ресницы. И руки – его чудесные «говорящие» кисти с длинными пальцами и слегка грубоватыми ладонями. И колени, и голени, и щиколотки, и стопы, и член, что сейчас расслабленно лежит на бедре.
Колин бы оставлял на холсте легкие мазки, составляя карту самого прекрасного на свете тела. Он бы ласкал бумагу кистью, как обласкивает сейчас взглядом каждый изгиб, рельеф мышц, суставы…
Ох, ну почему же он не умеет рисовать?!На встречу с агентом Колин, конечно же, опоздал. Но уж об этом он не пожалел ни на секунду.