С привкусом горечи (1/1)
В кабинете лидера Бесстрашия, уже давно единогласно признанного лидером Чикаго, панорамное окно. Огромное, высотой и шириной во всю стену. Из окна открывается вид на город?— полуразрушенный, укутанный белым одеялом. Снова идет снег. Сегодня рекордно низкая температура, минус тридцать четыре по Фаренгейту. Улицы пусты?— в такой холод мало кто захочет выходить из дома.В кабинете лидера нас трое. Меня здесь быть не должно, формально я не имею отношения к Совету. Но Эрику на формальности плевать. Мой муж давно послал их и сам Совет к черту. Пять лет назад, в первую годовщину переворота, в Чикаго пришла зима и больше не уходила. С тех пор мы несем одни лишь убытки. Электрогенераторы не выдерживают холода, теплиц Дружелюбия больше нет. Мы умираем. Мы последние люди на Земле, единственный город, уцелевший в столетней катастрофе, но вокруг так много снега, а запасов продовольствия все меньше и меньше, они тают на глазах. Лето с каждым годом все холоднее. Впрочем, до следующего лета еще нужно дожить.Меня не должно быть на встрече Эрика с лидером Совета, и Итона это чертовски злит. Он прекрасно знает, кто стоит за ограничением продовольственной нормы. Что ж, он прав.—?Вы слишком урезали цифры! —?Тобиас ?Четыре? Итон. Мой бывший инструктор. Муж моей некогда лучшей подруги. Он пытается достучаться до Эрика, но решение принято. Эрик своих решений не меняет. —?Вы же видели мои расчеты! Эти меры были лишними! Люди и так голодают!—?Мы приняли во внимание твои расчеты, но риск слишком велик.—?Люди умирают…—?Так до лета хотя бы кто-то доживет. —?Я встречаюсь взглядом с синими глазами и поражаюсь внезапной вспышке ярости. Он представитель Совета, выбранный горожанами. Жители Чикаго вручили ему себя, доверились. Я та, из-за кого они завтра получат вновь урезанную порцию обеда. Завтрака и ужина уже давно нет.Мы пережили попытку захвата власти Джанин Меттьюс, бывшего лидера Эрудиции. Мы выстояли в восстании афракционеров, которое возглавила мать Итона. Мы хороним людей.—?Я принял решение, Тобиас. Оно не обсуждается. —?Эрик зовет бывшего врага и бывшего напарника по имени, но сколько в этом имени льда… Мне кажется, моя кожа покрывается инеем. Итон злится и не скрывает своих эмоций. Вскакивает со стула и уходит, не прощаясь.—?Ты пропустила ужин. —?Глядя вслед Итону, я успеваю забыть о присутствии Эрика. Он скользит по мне серыми глазами, и я не могу разгадать его взгляда и его мыслей. Никогда не могла. Откуда ему знать про мой ужин, если он проводит вечера в компании женушки Четыре?—?Неужели ты думаешь, что я буду пользоваться преимуществами, когда весь город голодает? —?Мне не нужен его ответ, а Эрик не собирается утруждаться. Сейчас он пойдет к ней. Она всегда понимала его лучше, чем я. А я… Мне лишь остается гадать, как ей это удается. Свою порцию ужина она раздает соседям. Святая Беатрис Итон. Каждый раз, когда я смотрю на Трис, мне хочется ее ненавидеть. Но, наверное, я больше не способна на такие яркие чувства. Эмоции… Эмоции во мне замерзли с первыми морозами.Я позорно сбегаю из кабинета лидера, гордо вскинув голову. Ближайший соратник. Ненужная жена. Мне холодно, мне постоянно холодно. Я сама бы изменила себе с Трис на месте Эрика. Я даже не могу винить его за это.В коридорах фракции огня полумрак и, какая ирония, холодно. Отопление теперь подается только в школу и больницу. В домах?— мизерное количество дров и угля, необходимое для того, чтобы существовать. Еще одно решение, принятое мной. Говорят, горожане меня не любят, перешептываются за спиной?— связь Эрика и Трис уже давно перестала быть секретом. Я ничего не чувствую. Мне все равно.Передвигаясь в полумраке при слабом свете редких фонарей, я вдруг сталкиваюсь с кем-то. Чужие руки удерживают меня за талию. Желтоватая лампочка фонаря рядом освещает красивое лицо представителя Совета. Что ему нужно в штабе? Он давно уже здесь не живет.—?Знаешь, что я думаю, Кристина? Ты упиваешься властью, которую дал тебе Эрик. —?Он жесток. В каждой напрягшейся мышце лица, в каждом звуке холодного голоса.—?Знаешь, что я думаю? —?Синие глаза впиваются в меня, от этого становится не по себе. Когда Четыре успел стать таким? —?Ты можешь сколько угодно ненавидеть меня за мои решения… Но я знаю, что ты ненавидишь в самом деле. Прямо сейчас в том самом кабинете, где мы только что разговаривали, мой муж будет трахать твою жену. Скажи, Четыре, почему ты ей это позволяешь?Его эмоции слишком сильны, чтобы их контролировать, и промелькнувшего удивления ему не скрыть. Мы оба знаем, что у него нет ни единого шанса прекратить это или что-то изменить. Как и у меня. Вся разница между нами в том, что мне все равно.Я сталкиваюсь?— лбом, щекой?— с холодным камнем стены нижнего уровня штаба, слишком стремительно, чтобы осознать, что произошло. Шероховатая поверхность царапает кожу, руки заломлены за спиной.—?Не советую тебе продолжать,?— бросаю равнодушно, словно собственное положение нисколько не заботит и не приносит дискомфорта. Но все это наигранно. Такой Итон и его невесть откуда взявшаяся жестокость незнакомы и слишком чужды, не могут не пугать. Злость и отчаяние его душат, осознаю вдруг, удивленная тем, что вообще могу понять Итона.Все мысли улетучиваются, потому что ладонь Четыре опускается на мой живот?— широкая и тяжелая, словно стальная, прямо на кожу, забираясь под свитер. Невольно дергаюсь, но камень только сильнее врезается в щеку. Я чувствую то, чего ощущать не должна. Желание пронзает острой иголкой и скручивается в узел внизу живота. Итон опускает руку ниже, под пояс черных брюк. Цепляется за край белья, простого и бесцветного, как и я сама, и опускается еще ниже. Его пальцы ледяные, но я вздрагиваю вовсе не от этого. Я хочу Итона, хочу узнать вкус измены. Впервые за долгие месяцы я хочу что-то чувствовать.Крупная дрожь охватывает тело. Все безумие этой ситуации должно останавливать, но только подталкивает вперед. Я им обездвижена физически и морально, безвольная кукла в его руках. В коридоре может кто-то появиться. Его пальцы поглаживают меня там, массируют?— неспешно, как будто нам некуда торопиться. Прикусываю губу?— не могу позволить себе застонать, упасть еще ниже, а собственная плоть предательской влагой поддается Итону, такому не похожему на себя.На задворках сознания мелькает мысль, что его пальцы слишком умелые для Мистера Отречение, но она кажется слишком абсурдной и быстро ускользает. Его чертовы пальцы во мне… Непозволительно. Недопустимо. Как же горячо… Обжигающие волны берут свое начало внизу живота и проходятся по всему телу. Дыхание сбивается, я тихо постанываю и всхлипываю. Мой муж давно забыл про меня. Мужчина касается меня впервые за долгие месяцы. Оргазм сотнями иголок впивается в тело, сбивает с ног, и только рука Итона удерживает меня в вертикальном положении. Тяжело дышу?— пытаюсь дышать.—?Итон, ты…—?Тише, тише,?— он перебивает и велит молчать. Отпускает мои руки, и ладони упираются в стену. Я не уверена, что это все реальность, а не сон или плод моей фантазии,?— слишком уж абсурдно все происходящее.—?Что ты делаешь?—?Давно хотел узнать, каково это?— взять принадлежащее ему.Вот только он… Не успеваю закончить мысль. Шаги отдаляются, и силуэт Итона растворяется в темноте.Выйдя на улицу, я продолжаю ощущать его присутствие и непрошеные прикосновения его рук… Эрик, Трис, Итон… Какая разница, если наши энергоресурсы и запасы продовольствия закончатся прежде, чем снег растает? Если он, конечно, растает когда-нибудь.Улица пуста. Вокруг ни души?— все прячутся в своих домах, спасаясь последними остатками тепла. Чикаго давно уже мертв, мы все мертвецы. Мне нужна всего пара секунд, чтобы принять решение. Озвучить в своем сознании эту мысль и бегом броситься обратно в стены штаба нашей фракции. На ходу снимая куртку, спуститься на нужный уровень, рывком открыть необходимую дверь.В руках Четыре старый граненый бокал, наполненный янтарной жидкостью, и еще более старая, вся пожелтевшая книга, названия которой я не могу разобрать.—?Присаживайся,?— велит он, на мгновение подняв глаза поверх книги, и я вдруг теряюсь. Ищу зрительно что-то подходящее из мебели, но в комнате ничего нет, и я вдруг понимаю, что он имел в виду. Сесть на кровать?— рядом с ним, и?внезапно становится страшно; я с трудом заставляю себя сделать первый шаг. Все это странно: кутаться в плед, пить обжигающий виски, слушать голос Четыре… Наверное, мы все умрем. Но не сегодня.***?Ночью мне снится черная пыль, покрывающая безмолвные улицы, и исковерканные трупы; они поднимаются, страшные, обглоданные собаками. Они что-то бормочут, беснуются, тускнеют, расплываются?— искаженные подобия людей, и я просыпаюсь в холодном поту во мраке ночи.Если я еду в Лондон и вижу оживленную толпу на Флит-стрит и Стрэнде, мне приходит в голову, что это лишь призраки минувшего, двигающиеся по улицам, которые я видел такими безлюдными и тихими; что это лишь тени мертвого города, мнимая жизнь в гальванизированном трупе.Так странно стоять на Примроз-Хилле?— я был там за день перед тем, как написал эту последнюю главу,?— видеть на горизонте сквозь серо-голубую пелену дыма и тумана смутные очертания огромного города, расплывающиеся во мглистом небе; видеть публику, разгуливающую по склону среди цветочных клумб, и толпу зевак вокруг неподвижной машины марсиан, так и оставшейся здесь; слышать возню играющих детей и вспоминать то время, когда я видел все это разрушенным, пустынным в лучах рассвета великого последнего дня…Но самое странное?— это держать снова в своей руке руку жены и вспоминать о том, как мы считали друг друга погибшими?.*